Бабичефф, Мишка

Мишка Бабичефф
рус. Михаил Иванович Бабичев
Дата рождения	14 октября 1908(1908-10-14)
Место рождения	Аддис-Абеба, Эфиопия
Дата смерти	23 декабря 1964(1964-12-23) (56 лет)
Место смерти	Аддис-Абеба
Принадлежность	Эфиопская империя
Род войск	Авиация
Командовал	ВВС Эфиопии
Сражения/войны	Вторая итало-эфиопская война
В отставке	Временный поверенный в делах в СССР

Ми́шка Ба́бичефф (рус. Михаи́л Ива́нович Ба́бичев) — эфиопский военный деятель и дипломат русского происхождения.

Происхождение

Родился 14 октября 1908 года в семье Ивана Филаретовича Бабичева и свояченицы негуса Менелика II Воизеро Текабеч Уолде Цадик (Woizero Tekabetch Wolde Tzadik). Молодой корнет (по другим данным, поручик) 25-го Казанского драгунского полка Иван Бабичев прибыл в Эфиопию (Абиссинию) в 1898 году в составе эскорта российской дипломатической миссии. Вскоре он сблизился с Н. С. Леонтьевым и, оставив службу при посольстве, принял участие в возглавляемой им экспедиции к озеру Рудольф. За такое нарушение дисциплины Бабичев был уволен из армии и получил указание вернуться в Российскую империю, однако не подчинился и продолжал жить в Аддис-Абебе.

В 1904 году он получил официальное прощение и разрешение остаться в Эфиопии, где сделал военную карьеру. За заслуги перед императорским домом в деле строительства вооружённых сил российский дворянин Иван Бабичев был возведён в дворянство и в Эфиопии, а также назначен губернатором провинции Валлега (Велега). Императором Менеликом ΙΙ ему было пожаловано 100 акров плодородной земли в местечке Ада неподалёку от Аддис-Абебы. На этой земле у подножия горы Эрер Иван Бабичев построил усадьбу, ставшую родовой, и создал процветающую плантацию. Кроме этого, император подарил ему 100 тыс. акров девственного леса, изобиловавшего ценными породами деревьев. По данным д. и. н., профессора Ныгусие Кассае В. Микаэль всего Бабичеву принадлежало в Эфиопии более 40 земельных угодий.

После событий 1917 года путь назад в Россию для Ивана Бабичева, уже давно породнившегося к этому времени с монархом и имевшего высокий армейский чин фитаурари, был окончательно закрыт. При этом нет и никаких указаний на то, что этот статный, по свидетельствам очевидцев, носивший национальные одежды и окружённый телохранителями, богатый и обласканный властью вельможа испытывал желание вернуться в уже чужую для него и чуждую Советскую Россию. Однако это не помешало Бабичеву активно участвовать в развитии торговых отношений Эфиопии с СССР, о чём свидетельствует, в частности, его переписка с В. Г. Деканозовым, хранящаяся в Архиве внешней политики МИД России, а затем и в установлении дипломатических отношений между странами. Он умер в Эфиопии в 1955 году, воспитав пятерых детей: Марусю (Atzede Mariam), Михаила (Misha), Соню (Hareguewoin), Виктора (Tewondbehay) и Елену (Helen). Именно его старшему сыну Михаилу и предстояло по-настоящему прославить фамилию Бабичев. Уменьшительная форма имени, которой звал его отец в детстве, впоследствии закрепилась за ним среди соотечественников. «Нерусское» написание фамилии связано с французской транслитерацией в паспорте: Babitcheff.

Иван Филаретович Бабичев похоронен в Аддис-Абебе на кладбище Святых Петра и Павла. В 2011 году, в память о нём, как одном из первых подданных Российской империи, совершивших путешествие по неизведанным землям юго-запада Эфиопии, была установлена мемориальная доска на стене Музея русских путешественников в Москве. Эту мемориальную доску установил, отдавая дань своему предшественнику, известный путешественник Фёдор Конюхов.

Биография

Внешние изображения
Фото из личного архива А. Шахназарова
	[www.itogi.ru/7-days/img/908/I-44-EXCLUS-shah-f34_640.jpg Мишка Бабичефф — один из первых эфиопских лётчиков]
	[www.itogi.ru/7-days/img/908/I-44-EXCLUS-shah-f40_640.jpg Мишка Бабичефф везёт родных на одном из первых в Эфиопии автомобилей]
	[www.itogi.ru/7-days/img/908/I-44-EXCLUS-shah-f33_640.jpg Император Хайле Селассие I и его личный пилот Мишка Бабичефф]
	[www.itogi.ru/7-days/img/908/I-44-EXCLUS-shah-f38_640.jpg Мишка Бабичефф с женой]

Мишка Бабичефф вырос в аддис-абебской аристократической среде. Как и отец, он выбрал карьеру военного: сначала поступил в танковое училище, но затем в составе группы первых эфиопских авиаторов приступил к лётной подготовке, совершив свой первый самостоятельный полёт в сентябре 1930 года. В октябре того же года ему было присвоено звание лейтенанта нового рода войск — военно-воздушных сил Эфиопии. Для продолжения обучения император Хайле Селассие I направляет Бабичеффа во Францию в Академию военно-воздушных сил, которую он заканчивает с отличием в 1932 году. Именно его незадолго до начала итало-эфиопской войны император назначил командующим ВВС Эфиопии. Несмотря на подавляющее количественное и качественное превосходство итальянцев в воздухе (в распоряжении Эфиопии было всего около дюжины морально устаревших деревянных бипланов Potez французского производства), ни один эфиопский самолёт за время войны не был потерян (использовались они в основном как средство связи). Когда эфиопская армия была разбита, Бабичефф в качестве личного пилота вывез императора во Французское Сомали, что позволило эфиопам создать центр сопротивления в изгнании.

После освобождения Эфиопии британскими войсками Бабичефф, отмеченный наградами за вклад в борьбу Эфиопии за независимость, вновь возглавил ВВС страны, участвовал в создании и был назначен руководителем Национального управления гражданской авиации. Позднее он был переведён на дипломатическую службу: в 1944—1947 годах занимал должность временного поверенного в делах Эфиопии в СССР. В Москве в начале 1946 года он познакомился с будущей женой — Людмилой Нестеренковой. 6 апреля 1947 года у пары родился сын Александр. Однако счастливая жизнь семьи длилась недолго: в январе 1948 года Бабичефф перенёс тяжёлый инсульт, сопровождавшийся частичным параличом. Экстренное лечение в СССР спасло ему жизнь, но лишь в ограниченной мере смогло устранить последствия кровоизлияния в мозг. Проживавшие в Эфиопии родственники при поддержке императора принимают решение вывезти Бабичеффа в Швецию в одну из лучших в Европе неврологических клиник. Императорская миссия Эфиопии в Москве обращается в МИД СССР с просьбой предоставить Бабичеффу выездную визу и открытый лист, обеспечивающий ему право на последующий свободный въезд в СССР. Незадолго до отъезда, 8 июля 1948 года, Бабичефф обращается с письмом к министру иностранных дел СССР В. М. Молотову:

…не как поверенный в делах, а как больной человек, который рассчитывает на Вашу помощь, Ваше снисхождении и Ваше понимание в том, чтобы разрешить моей жене поехать вместе со мной. Мне будет очень тяжело уехать без неё…

Но ни на это, ни на следующее обращение (16 июля того же года на имя заместителя министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинского) ответа он не получает. 22 июля 1948 года Бабичефф, как это следует из его дипломатической карточки, выезжает из СССР в сопровождении прибывшей ранее младшей сестры Елены, но без жены и сына. В Стокгольме Бабичеффу была сделана повторная операция, вернувшая речь, а позднее и ограниченную возможность передвигаться самостоятельно. Тем не менее, о полноценной работе речь идти уже не могла, и его перевозят домой в Аддис-Абебу, куда он прибывает 25 ноября 1948 года. В связи с возвращением Бабичеффа атташе миссии СССР в Эфиопии И. Бяков докладывал в МИД СССР:

…Его дом вчера и сегодня является местом настоящего паломничества. Кроме императора приезжали наследный принц, расы, сановники, министры и масса простого народа.

Вернуться в СССР Бабичеффу было уже не суждено. 15 февраля 1947 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР и одновременно Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами». В 1949 году семья Бабичеффа была выдворена властями из особняка, занимаемого императорской миссией Эфиопии в Москве (Гагаринский пер., д. 11). Людмила Бабичева с сыном была вынуждена вернуться к проживавшим в Москве родителям — Петру и Марии Нестеренковым. Свидетельство о браке Людмилы Нестеренковой и Михаила Бабичева, а также свидетельство о рождении у них сына Александра были изъяты. Были аннулированы и соответствующие записи в архивах ЗАГС города Москвы. Эти сведения сохранились только в дипломатической карточке Мишки Бабичеффа, находящейся до настоящего времени на хранении в Архиве МИД России. Людмиле, после вынужденного отъезда мужа, была возвращена её девичья фамилия. На эту же фамилию — Нестеренков, было оформлено и повторное свидетельство о рождении её сыну без указания фамилии отца.

Жене Мишки Бабичеффа удалось избежать репрессий. Несмотря на отсутствие официального развода с Бабичеффым, она получила разрешение на повторное вступление в брак и в 1956 году вышла замуж за аспиранта-медика Гаджи Шахназарова. Фамилию отчима стал носить после повторного замужества матери и сын Бабичеффа Александр.

Мишка Бабичефф ничего не знал о судьбе жены и сына, оставшихся в СССР. На протяжении всей последующей жизни он не оставлял попыток установить с ними связь. Но на его личные письма в СССР неизменно приходили ответы, что его семья выбыла в неизвестном направлении. На официальные запросы, в том числе со стороны императора, власти отвечали, что жена и сын Бабичеффа являются гражданами СССР и им не может быть дано разрешение покинуть свою страну.

Мишка Бабичефф скончался в Аддис-Абебе 23 декабря 1964 года и был похоронен на Кладбище Героев возле собора Святой Троицы. Надпись на могиле гласит: «Здесь покоится первый эфиопский лётчик». Его сын Александр Шахназаров (урождённый Бабичев) смог найти своих родственников в Эфиопии только в 2010 году. В мае 2011 года он присутствовал на Параде Победы в честь 70-летия освобождения страны от итальянской оккупации в качестве почётного гостя президента Эфиопии Гырмы Уолде-Григориса Луки и на поминальной службе на могиле отца, организованной Эфиопской православной церковью.

Литература

• Брилёв С. Б. Забытые союзники во Второй мировой войне. — М.: ОлмаМедиаГрупп, 2012. — 712 с. — ISBN 978-5-373-04750-0.
• Юхова В. [www.itogi.ru/exclus/2013/44/195415.html Тайны эфиопского двора] // Итоги : журнал. — М.: Семь дней, 2013. — 4 ноября (№ 44 (908)).

Ссылки

• [www.vesti.ru/videos?vid=505053 Забытые союзники. Эфиопия. Специальный репортаж Д. Хрусталёва на канале «Россия-24»]
• [www.criticalpast.com/video/65675027063_Ethiopian-aircraft_Ethipian-officers Фрагмент кинохроники с Мишкой Бабичеффым (1935) на сайте CriticalPast]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Бабичефф, Мишка

– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.