Баб аш-Шарки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
ворота
Баб аш-Шарки
باب شرقي

Баб аш-Шарки
Страна Сирия
Местоположение Дамаск
Первое упоминание во время Римской империи
Координаты: 33°30′34″ с. ш. 36°19′04″ в. д. / 33.50944° с. ш. 36.31778° в. д. / 33.50944; 36.31778 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=33.50944&mlon=36.31778&zoom=12 (O)] (Я)

Баб аш-Шарки[1] («Восточные ворота») — одни из семи городских ворот Дамаска.

Ворота — как подсказывает название — находятся в восточной части старого города.

Во время правления Нур ад-Дина ворота, которые были построены около 200 до н. э., были перестроены. На верхнюю часть ворот был насажен минарет.

Напишите отзыв о статье "Баб аш-Шарки"



Примечания

  1. [bigenc.ru/text/2628583 Дамаск] / А. И. Воропаев, Д. Р. Жантиев, Т. Х. Стародуб, В. Н. Юнусова // Григорьев — Динамика. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2007. — С. 270. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 8). — ISBN 978-5-85270-338-5.</span>
  2. </ol>

Отрывок, характеризующий Баб аш-Шарки

В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.