Багаевская

Станица Багаевская Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Ростовская областьРостовская область Муниципальный район Багаевский Сельское поселение Багаевское Координаты 47°19′00″ с. ш. 40°23′00″ в. д.47.31667° с. ш. 40.38333° в. д. / 47.31667; 40.38333    Внутреннее деление 3 района: Рогачёвский, Залопатинский, Центральный Глава Зорина Г. О. Основан в 1648 году Первое упоминание 1672 Высота центра 7 м Население ↗15 459 человек (2010) Названия жителей багаевцы Часовой пояс UTC+3 Телефонный код +7 86357 Почтовый индекс 346610 Автомобильный код 61, 161 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=60205805001 60 205 805 001] Багаевская Москва Ростов-на-Дону Багаевская

К:Населённые пункты, основанные в 1648 году

Бага́евская — станица в Ростовской области. Административный центр Багаевского района и Багаевского сельского поселения, самый крупный его населённый пункт.

Население — 15 459 чел. (2010).

География

Станица расположена на левом берегу Дона, в 40 км северо-восточнее Ростова-на-Дону (76 км по автодороге). Ближайшая железнодорожная станция расположена в городе Новочеркасске в 34 км северо-западнее.

История

Основание станицы

Донские казаки станицы считаются низовыми (низовцами). По утверждению Л. Н. Гумилёва, со ссылкой на данные археологических исследований, предки низовых донских казаков — хазары, принявшие христианство от миссионеров Кирилла и Мефодия, жившие во время Хазарского каганата в тех же местах. Это созвучно с мнением Алексея Мартынова, оставившего записки середины XIX века, в которых он писал, что казаки станиц Грушёвской, Маноцкой, Багаевской и Илавлинской — калмыки и татары, принявшие христианство.

6 февраля 1648 года — дата основания станицы Багаевской по первому упоминанию в документах — в решении войскового круга от 6 февраля 1648 года, на котором казаки рассматривают возможность постройки городка на Багаевском острове: «…ниже Кутлубанского острова, вёрст с пять, остров Багаевской: с одну сторону — река Дон, а с другой речка Багай; в длину того острова на версту, а поперек — на полверсты. И тот остров первого угожее, городу — де быть на том острову можно ж». Второе упоминание относится к 1672 году — в показаниях атамана Фрола Минаева, проехавшего с верховьев Дона к его устью. В числе 52 городков, между городками Бессергеневским и Манычским, он называет Багаевский.

Донские городки — маленькие крепости, обнесённые стеной из двойного плетня или двойного палисадника, внутри набитых землёй, как отмечал В. Д. Сухоруков, стояли при больших реках — Доне, Донце и Медведице — для удобства промысла и для защиты от набегов. Для городка выбиралось в военном отношении тактически и стратегически выгодное место. По наблюдениям адмирала К. Крюйса, донские городки в основном располагались на речных островах.

В 1688 году Багай фигурирует в списках разорённых русскими войсками городков старообрядцев, а в 1707 году в описании восстания Булавина. В энциклопедии Татищева (середина XVIII века): «Багай, станица Донская на острову реки Дона, выше Черкаскаго 15, от Манич 8, ниже Безсерганова 14 вёрст».

XIX век

Первоначально станица Багаевская находилась на правом берегу реки, но частые разливы затопляли её, и к 1805 году, после изгнания из хутора Федулова и кургана Малюбашева ногайцев и татар, которые очень долго стесняли занимавшихся скотоводством и земледелием казаков, станица переселилась на более высокий левый берег. На левый берег была также перенесена церковь, освящённая 23 апреля 1805 года (само переселение могло произойти раньше 1805 года). На новом месте станица расположилась на трёх островах: на среднем острове расположился центр станицы, на северном — Залопатенка, на южном — Рогачёвка.

К 1823 году в станице была одна деревянная церковь, одно общественное кирпичное строение — станичное правление, три частных каменных дома, деревянных домов — 326, 8 водяных и 4 ветряных мельниц, 4 промышленных завода по засолке и копчению рыбы. В 20—30-х годах XIX века улицам станицы стали давать официальные названия.

По статистическим сведениям за 1875 год в юрте станицы Багаевской располагались хутора: Федулов, Ёлкин, Ефремов, Платов, Весёлый, Спорный. В самой станице жило около 6000 человек и было 911 дворов. Земельный пай составлял 10 десятин.

По Дону в Багаевскую везли лес и другие товары. Из станицы для сбыта в города (Ростов, Нахичевань, Новочеркасск, Шахты и др.) отправляли хлеб и другие продукты — в Багаевской занимались овощеводством на продажу, выращивали капусту, помидоры, картошку, огурцы, перец, баклажаны, морковь, лук. Основные огороды располагались за Доном на заливных землях. Очень урожайными были сорта бахчевых. О них знали и за границей. Во французском географическом словаре 1801 года отмечаются необыкновенно хорошие багаевские арбузы. В Багаевской и окрестностях были великолепные сады, выращивался донской сорт винограда «Пухляковский».

Связь между правым и левым берегами Дона происходила в станице по наплавному мосту. Средняя часть моста разводилась для пропуска судов и лодок. Возле моста располагалась базарная площадь с магазинами, ларьками, харчевнями, питейными заведениями. Два раза в год на базарной площади проходили ярмарки. В первой половине XIX века во время сильных половодий станица частично затапливалась.

XX век

Багаевская входила в Черкасский округ Области Войска Донского. Казаки станицы к началу ХХ века могли служить в Лейб-гвардии Казачьем Его Величества полку, в 16-м Донском казачьем генерала Грекова 8-го, 33-м Донском казачьем, 50-м Донском казачьем полках и в 1-й, 8-й и 15-й Донских казачьих батареях (16-е полковое звено), а также в военное время в 52-й Донской казачий направляли второочередных казаков, прошедших действительную службу в Лейб-гвардии Казачьем полку.

Административная власть в станице принадлежала станичному атаману и была выборной. Атаманом назначались полицейские из числа казаков, отслуживших в армии. Суда в станице не было, выездной суд приезжал из станицы Бессергеневской. До октябрьского переворота в Багаевской было три церковно-приходские школы, из них две мужские.

На Дону период первого установления советской власти (с февраля по май 1918 года) отмечен изменением отношения казаков к большевикам. В конце марта во многих станицах вспыхивают восстания. В первых числах апреля большевики направили карательные отряды в задонские станицы Черкасского округа — Егорлыкскую, Кагальницкую, Хомутовскую. Казаки этих станиц при помощи казаков Манычской и Багаевской разбили красных. В мае 1918 года восставшими казаками Дон был очищен от большевиков, донским атаманом был избран генерал П. Н. Краснов. Багаевские казаки мобилизовывались в созданную им Донскую армию, боровшуюся с красными.

В феврале 1920 года фронт проходил по нижнему Дону. С 21 февраля завязались упорные кавалерийские бои между красным конным корпусом Думенко и Терско-Донской конницей Гусельщикова. В районе станицы Манычской донцы и терцы получили сильный удар, потеряли до 1000 человек только пленными и были вынуждены оставить Багаевскую. В марте 1920 года последовало отступление частей Донской и Добровольческой армии к Новороссийску. В станице была установлена советская власть.

В силу административно-территориальных перекроек Багаевская находилась последовательно в составе Донской области (1920—24), Юго-Восточной области (1924), Северо-Кавказского края (1924—1937), Ростовской области (с 1937). В 1924 году был создан Багаевский район.

В 1929 году в Багаевской были организованы колхозы «Путь Ильича», «Имени Ильича» и рыбколхоз «За Родину».

Осенью 1932 года для преодоления трудностей при проведении хлебозаготовок в Северо-Кавказский край была направлена комиссия ЦК ВКП(б) во главе с Л. М. Кагановичем. На основании решения бюро Северо-Кавказского крайкома партии население 16 станиц края было депортировано в северные районы, в том числе население станиц Полтавской, Медвёдовской, Урупской, Багаевской. Как пишет Р. Медведев, выселяли всех поголовно, и бедноту, и колхозников, и единоличников, а станицы заселялись крестьянами из нечернозёмных районов.

В 1921—1922 годах и в 1932—1933, в связи с коллективизацией, на Дону был голод.

С началом Великой Отечественной войны Багаевский райвоенкомат начал мобилизацию. Мобилизованных везли подводами до Новочеркасска или пароходом до Ростова. Осенью 1941 года в станице был сформирован истребительный батальон. В середине июля 1942 начались бомбардировки станицы и переправы немецкой авиацией. Прикрывал переправу 292-й кавалерийский полк 110-й отдельной Калмыцкой кавалерийской дивизии. В июле 1942 года в Багаевскую вошли немцы.

7 января 1943 года началось освобождение Багаевского района. Наиболее ожесточённые бои проходили по линии хуторов Тузлуки, Усьман, Арпачин, станица Манычская, ближе к Дону — хутора Сараи, Калинин, Ёлкин, станица Багаевская. К 10 февраля 1943 года весь Багаевский район был освобождён. При его освобождении погибло более 15 300 солдат и офицеров Красной армии, они захоронены в 27 братских могилах на территории Багаевского района.

Население

Численность населения
1875	1959	1970	1979	1989	2002	2010
6000	↗9118	↗11 831	↗12 741	↗13 608	↗15 275	↗15 459

5000

10 000

15 000

20 000

1959

2010

Известные уроженцы

• Карасёв, Михаил Фёдорович — начальник Новочеркасских артиллерийских мастерских в Донской армии, войсковой старшина (1886—1941).
• Прохоров, Тимофей Васильевич — русский отшельник в Мюнхене, «олимпийский еремит».
• Семизоров, Николай Фёдорович — Герой Социалистического Труда.

Экономика

Транспорт

Пассажирское сообщение с другими населёнными пунктами осуществляется автобусами и маршрутными такси. В Багаевской действует один автобусный маршрут. Автовокзал станицы осуществляет отправку пассажиров в Ростов и Новочеркасск, а также в населённые пункты Багаевского района.

Культура, образование

В Багаевской три средних общеобразовательных школы (№ 1, № 2, № 3), 16 библиотек, районный Дом культуры, детская школа искусств, музей истории донского казачества. Есть спорткомплекс с бассейном, тренажёрным залом, залом для тренировки кикбоксингом и другими видами спорта.

Здравоохранение

В станице находится центральная районная больница на 155 коек, поликлиника, сеть стоматологических и аптечных услуг.

Церкви, кладбища

На улице Кирова расположена церковь Николая Чудотворца. Также в станице есть мечеть и молельный дом.

В Багаевской три кладбища. Центральное кладбище расположено на территории церкви, новое кладбище на юге станицы и старое на Мельничной улице.

Ссылки

• [bagaev.donland.ru/home.aspx Администрация Багаевского района]
• [bagaevskadm.my1.ru/ Интернет Сайт Администрации Багаевского сельского поселения]

Отрывок, характеризующий Багаевская

– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.