Багаран
Багара́н (арм. Բագարան, дословно «обиталище богов») — исторический город в области Айрарат Великой Армении, одна из 13 столиц Армении. Располагался на правом берегу реки Ахурян у её впадения в Аракс.
Согласно Мовсесу Хоренаци, Багаран был построен последним представителем Ервандуни — Ервандом (Оронтом) IV в начале II века до н. э. В Багаран из Армавира были перенесены жертвенники языческих богов древнеармянского пантеона. Ерванд назначил своего брата Ерваза главным жрецом нового храма в Багаране, после чего последний стал крупнейшим религиозным и культурным центром Ервандийской Армении.
Во времена Арташесидов идолы из Багарана были перевезены в новую столицу — Арташат. Однако, Багаран оставался важным религиозным центром вплоть до принятия христианства в качестве государственной религии в 301 году. С этого момента вплоть до IX века Багаран мало упоминался в источниках.
Второй свой расцвет Багаран переживает во второй половине IX века, когда он на короткое время становится столицей цартства Багратидов. После того, как столицей стал Ани, Багаран превратился в торговый узел по пути из Ани на запад. В 1048 году Багаран был разрушен турками-сельджуками, в начале XII века был завоеван Шахарменами. В 1211 году был освобождён братьями Закарянами, а в 1394 году был окончательно разрушен монгольскими войсками Тамерлана. После этого Багаран потерял свою значимость, вплоть до 1915 года оставался небольшим поселением с армянским населением. В результате событий 1918—1920 годов все 350 жителей Багарана были вынуждены перебраться на территорию современной Армении.
До наших дней сохранились лишь некоторые постройки, среди них — находящаяся на южной окраине города церковь Св. Теодора, построенная в 624—631 годах по приказу ишхана Буда Аравегяна и его жены Анны. Имеются также ещё две церкви — Св. Геворга и Св. Шушана, на стенах этих церквей сохранились армянские надписи IX—XII веков. Кроме того, сохранились руины крепости, следы жилых домов и кладбища. В Багаране находится могила основателя династии Багратидов — Ашота I.
См. также
| ||||||
Напишите отзыв о статье "Багаран"
Отрывок, характеризующий Багаран
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
