Баглюк, Григорий Никитович
| Григорий Баглюк | |
| укр. Григорій Микитович Баглюк | |
| Род деятельности: |
Писатель, журналист, редактор. |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Григо́рий Ники́тович Баглю́к (укр. Григорій Микитович Баглюк; 23 декабря 1904 года (5 января 1905 года), село Лозовая Павловка, Российская Империя — 1 марта 1938 года, Воркута, РСФСР, СССР) — украинский и российский писатель, журналист и редактор[1][2][3].
Содержание
Биография
Писатель и журналист
Григорий Баглюк родился 23 декабря 1904 года (5 января 1905 года) в селе Лозовая Павловка (ныне город Брянка, Луганская область, Украина)[1].
В 1922 году закончил Лисичанское горнотехническое училище[1].
Журналистскую и литературную деятельность Баглюк начал в редакции «Молодой шахтёр» в городе Бахмут[1].
В этот период разворачивается украинизация Донбаса и переход писателей на украинский язык[2].
Активный организатор и один из руководителей Союза пролетарских писателей Донбаса «Забой» и ответственный редактор одноимённого журнала (с 1932 года переименован в «Литературный Донбасс»)[1][2].
Следует отметить, что с 1932 года за деятельностью молодых литераторов «Забоя» следило ГПУ[4]. Член ЦКК КП(б)У Лагода в это время писал, что «Артемовским ГПУ установлены и зафиксированы приезды в Артемовск к редактору журнала „Литературный Донбасс“ Баглюку (в прошлом активному троцкисту) из Москвы — Горбатова, из Харькова — Батальского, Левитова, бывших троцкистов, которые на устраиваемых Баглюком „литературных вечерах-пьянках“, занимались рассказами контрреволюционных анекдотов, стихов и критикой политики ЦК ВКП(б)»[4].
Ухтпечлаг
В 1934 году Григорий Баглюк репрессирован по обвинению в антисоветской троцкистской деятельности и отправлен в Татарию[1][2].
В ноябре 1935 года повторно осуждён Особым совещанием НКВД СССР 3.2.36 по ст. 58-10, 58-11 на пять лет[комм. 1][1][2][3]. В выписке из дела говорится: «3 февраля 1936 года особым совещанием при НКВД СССР Баглюк был осужден за троцкистскую деятельность к заключению на 5 лет»[2].
С 19 октября 1936 года по 19 марта 1937 года принимал участие в голодовке против жестоких условий пребывания в сталинских лагерях[1][2].
По воспоминаниям очевидцев около 1 000 человек начали голодовку и забастовку[2]. Участники акции в частности требовали[2]:
- Отделить политических заключённые от уголовников. Отменить привилегии уголовникам, назначенным на руководящие посты в лагере.
- Каждому дать работу по специальности.
- Питание должно быть нормальным, независимо от выполнения трудовых нормативов. Работа должна быть восьмичасовой.
- Предоставить заключённым право подписки журналов и газет, которые выходят в пределах Советского Союза.
Однако через несколько дней значительная часть первоначально принявших участие в голодовке отказалась от неё и вышли на работу[2].
Оставшихся голодающих администрация лагеря отделила от остальных, вывезла в Сир-Ягу, поставила возле них охрану и стала дожидаться указаний из Москвы[2]. Тем временем к ним стала применяться процедура принудительного кормления[2].
Григорий Баглюк до последнего момента сохранял веру в то, что путём голодовки и забастовки они способны изменить условия сталинских лагерей[2]. По воспоминания Григория Костюка в июле 1937 года он встретился с уже тогда сильно изнемождённым Григорием Баглюком и попытался его убедить в бессмысленности акции, между ними состоялся следующий диалог[2]:
|
Однако развязка не заставила себя долго ждать. В декабре 1937 года в Воркуту прилетела тройка Верховного Суда СССР в составе Григорович, Е. И. Кашкетин, Зеленин[2].
27 декабря 1937 году Григорий Баглюк приговорён тройкой при УНКВД Архангельской обл. по ст. 58-10 УК РСФСР к расстрелу[1]. Выписка из дела гласит: «27 декабря 1937 г. тройкой УНКВД по Архангельской области Баглюк был осужден к ВМН—расстрелу за то, что он, отбывая наказание в Ухт. Печ. ИТЛ, систематически занимался контрреволюционной троцкистской агитацией»[2].
Расстрелян 1 марта 1938 года на руднике Воркуты[1][2].
По данным Ухто-Печорского отделения общества «Мемориал», основанным на рассекреченных архивных данных, в 1937—1938 годах было расстреляно: в посёлке Чибью — 86 заключённых, в районе реки Ухтарки — 1 779. Всего за эти 2 года казнено различными способами (без умерших от голода и болезней) 2 614 человек.
Григорий Баглюк реабилитирован 26 декабря 1963 года[3][1].
Публикации
Григорий Никитович Баглюк автор стихотворений, литературно-критических, публицистических, а также нескольких прозаических работ:
- Ряда рассказов, например, «Рассказ об осуждённом» (укр. Розповідь про підсудного)[2].
- «Горизонт 470» (повесть, 1929 год)[1].
- «Проект» (повесть, 1930 год, по другим данным — 1932 год[уточнить])[1].
- «Молодость» (незаконченный[уточнить] роман, 1932 года[уточнить])[1][2].
- «Синий заяц» (Донецк, 1966 год).
Напишите отзыв о статье "Баглюк, Григорий Никитович"
Комментарии
- ↑ Дело находится в Архангельськом УКГБ под № 5944.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 [www.library.lg.ua/ukr/cry/?action=ind&id=382 Баглюк Григорій Микитович // Видатнi дiячи Луганщини] (укр.). Обласна універсальна наукова бібліотека ім. Горького. Проверено 18 августа 2013.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 [www.velib.com/biography/bagljuk_grigorijj Баглюк Григорий Никитович] (укр.). Бесплатная виртуальная электронная библиотека ВВМ. Проверено 18 августа 2013.
- ↑ 1 2 3 [www.memo.ru/memory/kazan/kaza35.htm Книга памяти - Татарстан]. Мемориал. Проверено 18 августа 2013.
- ↑ 1 2 Татаринов, С. Й., Федотов, С. А. [www.vtoraya-literatura.com/pdf/tatarinov_fedotov_stetl_bakhmut_2013_text.pdf Штетл Бахмут — феномен еврейского народа в Донбассе] (рус.). Харьков (2013). Проверено 18 августа 2013.
Литература
- Украинская литературная энциклопедия. — Киев, 1988. — Т. 1. — С. 106—107.
- Семистяга, В. Ф. Кам'яна книга Баглюка повертається до читача // Реабілітовані історією. Луганська область.. — 2004. — Т. 1. — С. 208.
- Песни о черном золоте. — Харьков: Украинский рабочий, 1926. — 47 с.
- Григорій Костюк. Окаянні роки. — Торонто, 1978.
- Каленюк, С. Репресовані письменники Луганщини. — Соборній репортер, 2008. — № 51 (15-21 декаб.). — С. 17.
Ссылки
- М. Шолохов. [feb-web.ru/feb/sholokh/texts/shp/shp-3762.htm Ответ М. Шолохова на приглашение посетить юбилейный вечер Баглюка] (рус.) (30 декабря 1964). Проверено 18 августа 2013.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Баглюк, Григорий Никитович
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
