Багреевка

Багреевка — усадьба в пригороде Ялты, на территории Ливадийского лесничества, где в 1920—1921 годах большевиками проводилось массовое уничтожение населения города и вообще всех причисленных советской властью к «врагам». Один из символов красного террора в Крыму.

Усадьба и судьба её хозяина

До 1920 года Багреевка была имением присяжного поверенного Алексея Фёдоровича Фролова-Багреева. В ходе красного террора в Крыму, последовавшего за эвакуацией Русской армии генерала Врангеля, в период с 7 декабря 1920 года по 25 марта 1921 года оно было одним из мест массовых расстрелов горожан. Здесь было уничтожено около 1000 человек^{[неавторитетный источник? 3198 дней]}, хозяин усадьбы в их числе.

Сохранились материалы чекистского дела Фролова-Багреева. Имеется ордер № 4 особого отдела ВЧК 6-й армии от 24 ноября 1920 года выданный некому Макартину на обыск в доме по ул. Пушкинская, принадлежащем Фролову-Багрееву. Неизвестно, что нашли и что изъяли при обыске — протокол обыска отсутствует. Из записей в деле явно видно, что основная цель обыска и допросов — установить, выявить и изъять ценности. Приобщён протокол допроса гражданки П. Б. Масленковой, проживающая по ул. Воронцовская, 26, которая показала, что она работает у Алексея Фёдоровича. Кем, не указала. Она показала, что ей известно, что он состоятельный человек, но есть ли у него какие-то ценности, ей неизвестно. В последнее время, по её словам, он живет одиноко, нигде не бывает, его нотариальная практика незначительна. В деле имеется протокол допроса самого Фролова-Багреева. Он, в частности, показал:

Во время второго большевизма я уехал в Новороссийск, так как во время первого большевизма мне принесли массу неприятностей, до отобрания всего имущества, причём эти неприятности были такого же характера, которые и сейчас… в моём доме по ул. Милютинская, 2, поселились комиссары. Я же вынужден был находиться в доме моего знакомого Волгранинова. Нотариальная контора не работает. Я ничего не зарабатываю, хоть мой нотариальный стаж составляет более 30 лет. Никаких сбережений я не имею. Мои квартиры в Ялте заняты чужими людьми и дохода от сдачи их в аренду нет. Одних поселил я сам, других поселили дворники, когда меня не было в Ялте.

Показал Фролов-Багреев также, что он имеет дачу по Исарскому шоссе, в которой давно не был, и усадьбу по улице Симферопольской (в советское время улица Свердлова), 5. В посёлке Гурзуф также имеет усадьбу, а в посёлке Ай-Василь — сад. Он назвал свой последний адрес: ул. Воронцовская, 26. Свои показания дополнил письменной просьбой отпустить его под подписку хоть на некоторое время, поскольку он человек не молодой, болен, никуда выезжать не собирается, всё своё имущество он утратил и утаивать ему нечего. О своих родственниках и близких ничего не говорил и записей о них в протоколе нет. На первой странице протокола допроса Фролова-Багреева чётко выделяется крупнонаписанная вычурная резолюция председателя тройки Чернабрывого без даты: «Расстрелять».

События 1920—1921 годов

Один из организаторов красного террора венгерский коммунист Бела Кун заявлял:

Крым — это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном развитии, — то быстро подвинем его к общему революционному уровню России.

К 2008 году были установлены имена 800 убитых. Среди них известная благотворительница княгиня Н. А. Барятинская (была убита в возрасте 80 лет, парализованная, передвигалась в инвалидной коляске), её дочь И. В. Мальцова (мать троих детей, во время убийства была беременной), её муж капитан-лейтенант Черноморского флота С. И. Мальцов, его отец — генерал И. С. Мальцов (основатель Симеиза). Среди расстрелянных было много известных старых генералов, которые не служили в Белой армии: генерал-майор А. П. Багратион (прямой потомок героя 1812 года), генерал-лейтенант Н. П. Бобырь, генерал-майор В. Д. Орехов и др. В Багреевке погибли протоиерей храма Св. Александра Невского (Ялта) К. М. Агеев, сын Павла Ундольского (строителя и первого священника Форосской церкви) — Василий, фотограф государя-императора А. М. Иваницкий, сенатор Ильяшенко, Д. А. Алчевский, сын основателя г. Алчевска А. К. Алчевского и его жены — знаменитого педагога Христины Алчевской, выпускница Смольного института домашняя учительница Л. А. Матусевич.

В числе расстрелянных были люди самых разных национальностей и социального положения: дворяне и крестьяне, военнослужащие и священники, студенты и медицинские сестры, рабочие и ученые, адвокаты и судьи. Так, 12 декабря 1920 года арестовали княжну Наталью Трубецкую, работавшую сестрой милосердия в лазарете Ливадийского дворца, за неё вступились члены профсоюза сестер милосердия Ялтинского района и попросили передать её на поруки — «ручаемся своей подписью, что сестра Трубецкая не была причастна ни к какой политической организации ни при старой, ни при новой власти». Расстреляли всех подписавших — 16 человек.

Казни проходили по регистрационным спискам, потом по анкетам, по облавам и доносам. По словам местных жителей несколько дней по дороге шли люди конвоируемые краснормейцами, и в течение нескольких суток с территории усадьбы были слышны выстрелы. Дорога к усадьбе, по описанию О. В. Ткачевой в повести «Помню наш дом», была усеяна крестиками, медальонами, другими мелкими предметами — так гонимые на смерть, видимо, надеялись, указать своим родным дорогу к месту казни.

Нескольким людям удалось сбежать, вернее, они скрывались в окрестных домах…

Из доноса:

Заявление в Особый морской отдел. Согласно моему заявлению были арестованы княгиня Н. А. Барятинская, генерал в отставке Мальцев и его сын капитан гвардии Мальцев. Зная, что эти люди, цензовики, собравшиеся выехать за границу, но почему-то не успевшие, являются безусловно контрреволюционерами, уверен, что имеют связи и знают много другой себе подобной сволочи, предложил бы для пользы дела путём различных предложений и нажимов добиться от них, каких они знают членов национальных обществ и прочих контрреволюционных организаций, и арестовать их родных и знакомых, как безусловную сволочь, и уверен, что они могут кое-что дать. 17 декабря 1920 г.

Весной 1921 года у властей Ялты возникла проблема — начал таять снег и талая вода с гор вместе с кровью убитых стекала в ялтинский водопровод, отчего вода в нём окрасилась в розовый цвет.

Некрополи подобные Багреевке расположены по всему Крыму.

Память

Место захоронения было определено только осенью 1996 года, после чего там был установлен деревянный православный крест. Именно тогда протоиерей Владислав Шмидт, настоятель храма Иоанна Златоуста в Ялте, отслужил на этом месте первую панихиду. С 1997 года ежегодно, 10 декабря, в день поминовения на этом месте стали собираться не только ялтинцы, но и потомки тех, кто был расстрелян в Багреевке — Апраксины, Барятинские, Веригины, Каннисты, Мальцовы, Щербатовы.

10 декабря 2005 года в Багреевке состоялась церемония освящения закладки часовни во имя иконы Знамения Пресвятыя Богородицы Курско-Коренной (1295 г.) в память убитых. Для её возведения два года собирал средства Сергей Николаевич Мальцов. По состоянию на 2012 год возведение часовни завершено.

Литература

• Абраменко Л. М. [www.swolkov.org/docs.htm «Багреевка»: Списки мирных жителей и офицеров, расстрелянных большевиками в Ялте, в начале 1920-х годов].
• С. П. Мельгунов. Красный террор в России. 1918—1922. — Берлин, 1924 (современное издание: М., 1990).
• [www.swolkov.org/doc/kt/index.htm Красный террор в годы гражданской войны]. По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков при главнокомандующем вооруженными силами на Юге России. С приложениями, фотографиями и примечаниями. Под ред. Ю. Г. Фельштинского и Г. И. Чернявского.
• Чичерюкин-Мейнгардт В. Г. [www.swolkov.org/doc/kt/pre.htm Особая следственная комиссия по расследованию злодеяний большевиков]

Ссылки

• Кравченко Е. [www.crimea.orthodoxy.su/Chronica/2013-02-10.Yalta-Bagreevka-Panihida.html Багреевка — Ялтинская Голгофа] (10 февраля 2013). Проверено 20 февраля 2013. [www.webcitation.org/6Ejk4zByT Архивировано из первоисточника 27 февраля 2013].
• Соколов Д. В. [ruskline.ru/analitika/2008/12/10/zhertvy_bagreevki/ Жертвы Багреевки] (рус.) : Газета. — декабрь 2008. — Т. 253, № 23.

Отрывок, характеризующий Багреевка

И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.