Багровый прилив

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Багровый прилив
Crimson Tide
Жанр

драма
триллер

Режиссёр

Тони Скотт

Продюсер

Дон Симпсон
Джерри Брукхаймер

Автор
сценария

Майкл Шиффер
Ричард П. Хенрик
Квентин Тарантино (нет в титрах)

В главных
ролях

Дензел Вашингтон
Джин Хэкмэн
Вигго Мортенсен
Джеймс Гандольфини

Оператор

Дариуш Вольский

Композитор

Ханс Циммер

Кинокомпания

Hollywood Pictures, Don Simpson/Jerry Bruckheimer Films

Длительность

116 мин.

Бюджет

53 млн $

Сборы

157,4 млн $

Страна

США США

Год

1995

IMDb

ID 0112740

К:Фильмы 1995 года

«Багровый прилив» (англ. Crimson tide) — кинофильм режиссёра Тони Скотта, вышедший на экраны в 1995 году.





Сюжет

Сюжет завязан на реалиях начала 1990-х годов — страха перед нестабильностью в России в первые годы после развала СССР, расового противостояния в США, в том числе во флоте, и процедуре коллективного принятия решения о пуске баллистических ракет с ядерными боеголовками: решение командира (в данном случае — подводной лодки) о применении ядерного оружия должно быть подтверждено следующим по рангу офицером.

Действие фильма происходит на борту атомной подводной лодки ВМС США «Алабама». Лодкой длительное время командует старый заслуженный капитан (Джин Хэкмен), в которого безоговорочно верит офицерский состав (Вигго Мортенсен, Джеймс Гандольфини и другие — все белые). На «Алабаму» приходит служить чернокожий старший помощник капитана (Дензел Вашингтон); между ним и капитаном сразу развивается скрытое противостояние, не мешающее службе, пока не начинаются реальные боевые действия.

В ответ на действия чеченских сепаратистов российская авиация наносит удары по позициям боевиков у Русула и Белокана (Азербайджан). Возмущённые потерями среди гражданского населения, лидеры США, Великобритании и Франции приняли решение приостановить экономическую помощь России. Лидер ультраправых националистов Владимир Радченко объявил санкции равносильными объявлению войны. Объявив президента марионеткой США, Радченко поднял мятеж.

Мятежники захватывают контроль над российским Дальним Востоком. Тихоокеанский флот США приводится в состояние полной боевой готовности. «Алабама» выходит в море к позиции пуска. Там американцы засекают российскую подлодку типа «Акула» (проект 971-Б). Затем приходит сообщение — коды запуска российских ракет украдены, мятежники готовы к удару по США и Японии. «Алабама» получает по радио приказ на запуск ядерных ракет против ракетных шахт в России. Капитан приказывает начать процедуру подготовки к запуску. Вскоре, вслед за этим, отсек связи начинает принимать еще одно сообщение от командования. Однако, из-за большой глубины, они не могут его получить. Старпом предлагает выпустить радио-буй для работы на сверхнизких частотах, чтобы принять сигнал. Капитан соглашается: лодка не может всплывать, пока где-то рядом находится противник. Во время выпуска кабеля неисправная лебёдка издаёт громкий шум, который привлекает внимание «Акулы». В ходе боя американцам удаётся уйти, однако кабель оборван, а сообщение, которое начало было приходить, остается не полученным. Его содержание неизвестно.

Старший офицер предлагает всплыть, для повторного приёма второго сообщения, так как в нём, по его мнению, может быть приказ как на изменение цели для ракетного удара, так и полная его отмена. Капитан отказывается, мотивируя это тем, что оборванное сообщение не важно, поскольку у них на руках есть последний приказ, в котором готовится о нанесении немедленного ракетного удара. Старпом не готов развязать ядерную войну, не имея стопроцентного подтверждения правильности своих действий. Он отказывается подтвердить решение капитана о немедленном пуске ракет. Капитан приказывает арестовать старпома, но внезапно обнаруживает, что по букве устава именно ему, за попытку одностороннего решения о пуске ракет, придется идти под арест.

Вскоре после того, как старпом берет управление лодкой и приказывает всплыть для получения оборванного сообщения, «Алабаму» атакует «Акула». Она выпускает две торпеды, но умелое командование старпома и работа команды позволяют уйти от попадания. Ответным огнём «Алабама» уничтожает противника. Все ликуют. Однако внезапно выясняется, что перед уничтожением «Акула» успела выпустить последнюю торпеду из кормового аппарата. Расстояние слишком близкое, но «Алабама» активно маневрирует, пытаясь уйти от торпеды. Взрыв происходит совсем рядом с лодкой, и Алабама получает повреждения. Трюм начинает заливать, а силовая установка останавливается. Старпом приказывает устранить течь и восстановить тягу. Лодка, между этим, погружается все глубже, приближаясь к критической глубине, по достижении которой, она будет раздавлена. Течь в трюме становится все сильнее и старпом приказывает запечатать отсек. В нем все еще находятся трое механиков, которые не покидают его, несмотря на приказы старпома и четвертого механика, находящегося около люка. Счет идет на секунды. Старпом отдает тяжелый приказ немедленно запечатать отсек. Механики не уходят, но тут трубы в отсеке взрываются под напором воды — отлетевшая крышка убивает одного из механиков. Единственный, находящийся у люка механик, запечатывает отсек вместе с тремя товарищами, понимая, что они погибнут. Машинному отделению удается восстановить тягу, когда лодка уже почти достигла критической глубины. Двигатели запущены и «Алабама» начинает всплывать.

Воспользовавшись ситуацией, верные капитану офицеры, с помощью друга старпома и начальника боевого отделения Уэббса (Вигго Мортенсен), получают доступ к арсеналу лодки и, вооружившись, освобождают капитана из его каюты (где он отбывает арест). Они захватывают корабль и смещают старпома. Старпом и верные ему офицеры (которых очень мало) арестованы и заперты в кают-компании. Капитан приказывает начать подготовку к запуску ядерных ракет.

В итоге «Алабама» всё-таки получает приказ — о снижении уровня боевой готовности. Русские мятежники разоружены, война отменяется. По возвращении в базу военный трибунал решает, что оба офицера действовали в рамках устава — противоречие заложено в самих принципах применения ядерного оружия.

В ролях

История создания и проката фильма

ПЛ «Алабама» (USS Alabama (SSBN-731)) существует в действительности — это ПЛАРБ типа «Огайо», вступившая в строй в 1985 году. В «надводных» сценах в её роли выступала дизельная ПЛ с бутафорской надстройкой.

Само название лодки отсылает зрителя к образам рабовладельческого юга США, предвещая расовое столкновение. Однако тема расового конфликта возникла не сразу: Продюсеры вначале рассматривали на роль старпома белых актёров (Энди Гарсия, Брэд Питт). Роль капитана была изначально предложена Аль Пачино. Томми Ли Джонс и Вэл Килмер также отказались сниматься в ведущих ролях фильма.

В «доводке» диалогов участвовал Квентин Тарантино. Техническим консультантом фильма выступил бывший командир настоящей ПЛ «Алабама»; он также снялся в эпизоде в роли члена военного трибунала.

По данным IMDB, при бюджете в 53 миллиона долларов фильм собрал кассу 157 миллионов — из них 66 за пределами США.

Награды и номинации

  • 1996 — три номинации на премию «Оскар»: лучший монтаж (Крис Лебензон), лучший звук (Кевин О'Коннелл, Рик Клайн, Грегори Уоткинс, Уильям Каплан), лучший монтаж звуковых эффектов (Джордж Уоттерс).
  • 1996 — номинация на премию «Сатурн» за лучшую музыку (Ханс Циммер).
  • 1996 — номинация на премию Американского общества кинооператоров (Дариуш Вольский).
  • 1996 — премия «Грэмми» за лучшую инструментальную композицию, написанную для кино или телевидения (Ханс Циммер).
  • 1996 — номинация на премию MTV Movie Awards за лучшую мужскую роль (Дензел Вашингтон).

Напишите отзыв о статье "Багровый прилив"

Ссылки

  • «Багровый прилив» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.allmovie.com/movie/v134690 «Багровый прилив»] (англ.) на сайте allmovie
  • [www.boxofficemojo.com/movies/?id=crimsontide.htm «Багровый прилив»] на сайте Box Office Mojo
  • Официальный сайт [www.alabama.navy.mil/ ПЛ «Алабама»]  (англ.)
  • История кораблей по имени «Алабама» на сайте [www.history.navy.mil/danfs/a4/alabama-iv.htm ВМС США]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Багровый прилив

Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.