Багси Сигел

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Багси Сигел
англ. Bugsy Siegel

Багси Сигел в 1928 году
Имя при рождении:

Бенджамин Сигельбаум

Прозвище

Баг, Бен, Бенни, Багси

Дата рождения:

28 февраля 1906(1906-02-28)

Место рождения:

Уильямсберг (Бруклин)

Дата смерти:

20 июня 1947(1947-06-20) (41 год)

Место смерти:

Беверли-Хиллз

Причина смерти:

застрелен

Принадлежность:

семья Дженовезе

Работа:

владелец казино

Преступления
Преступления:

рэкет, гангстер, изнасилование

Период совершения:

1930—1940

Регион совершения:

США США

Дата ареста:

1926, 1932, 1939

Статус:

мёртв

Бе́нджамин Си́гельбаум (англ. Benjamin Siegelbaum), более известный как Багси Сигел (англ. Bugsy Siegel; 28 февраля 1906[1] — 20 июня 1947) — известный в 19301940-х годах американский гангстер еврейского происхождения. Был убит по приказу криминальных боссов.





Биография

Сигел родился 28 февраля 1906 года в бедном квартале Бруклина, населённом эмигрантами. Он был одним из пятерых детей выходцев из города Летичев в Россииской Империи, евреев Макса Сигельбаума[2] и Дженни Рихенталь. Ещё в детстве он присоединился к банде уличных мальчишек, которые орудовали на Лафайет-стрит и промышляли в основном воровством. Затем Сигел на пару со старшим приятелем Мо Сидвеем, который был старше на 12 лет, занимался мелким рэкетом, заставляя уличных торговцев платить ему пять долларов в день и угрожая в случае отказа облить их товар керосином и сжечь. Ещё в начале своего преступного пути Сигел из-за вспыльчивого характера и привычки действовать не раздумывая получил прозвище «Багси». Оно происходило от жаргонного выражения «go bugs» (приблизительное значение — «слететь с катушек»), которое применяли для описания безрассудного поведения тех, кого легко вывести из себя и кто отличался отчаянной смелостью. Сигел не переносил это прозвище, предпочитая, чтобы его называли Беном, и в его присутствии никто не осмеливался обращаться к нему иначе.

Нью-Йорк

Став старше, Сигел стал работать под началом другого начинающего уголовника Меира Лански, занимаясь вымогательством, угоном машин и азартными играми. Основная версия возникновения дружбы Лански и Сигела сообщает, что их знакомство произошло, когда оба они были ещё детьми. Существует предположение, что впервые Багси и Лански выступили в роли наёмных убийц в 1917 году, хотя тогда им было, соответственно, 11 и 15 лет. Лански водил знакомство с Лаки Лучано, которого знал ещё со школы. В 1915 году тот попал в тюрьму за распространение наркотиков и спустя полтора года был отпущен: Лански и Сигел вызвались разобраться с сыном ирландского полисмена, который донёс на Лучано. Вероятно, они убили его, так как юноша пропал, а тело его так никогда и не было обнаружено. В 1918 году Багси и его старшие товарищи совершили ограбление одного из местных банков и вынесли 8 тысяч долларов.

Вскоре их подростковая группировка привлекла внимание матёрых криминальных боссов. В начале 1919 года во время игры в кости, которую организовали Лански и Сигел, на них совершила нападение группа незнакомых бандитов. Избив всех присутствующих, они передали слова гангстера Джузеппе «Джо Босс» Массериа, что прибылью нужно делиться. Тем не менее Багси, оправдывая своё прозвище, не собирался уступать без борьбы. Он и его банда встретились с людьми Массерии и, несмотря на значительное численное превосходство противников, в драке одержали над ними верх. Хотя полиция задержала их за нарушение общественного порядка, Багси и остальные отделались небольшим штрафом.

Тогда Массерия пошёл другим путём. Он оказал давление на Лучано, желая, чтобы тот повлиял на Лански и Сигела, однако тот предпочел примкнуть к банде Арнольда Ротштейна, которая специализировалась на организации подпольных игорных домов, а после введения сухого закона начала заниматься сбытом нелегального виски. Так Лански и Сигел стали бутлегерами — Багси, в частности, отвечал за поставки товара и не гнушался перехвата спиртного у конкурентов (в том числе у своего врага Массерии). Среди их партнёров в этом бизнесе были гангстеры Голландец Шульц, Карло Гамбино и Альберт Анастазия. Кроме того, в тот период Багси поддерживал связи и со знаменитым Аль Капоне, пока того в 1919 году не перевели в Чикаго.

В 1926 году Сигел был арестован за изнасилование женщины, которая отвергла его ухаживания в подпольном баре. Однако ему удалось припугнуть свою жертву, и она отказалась свидетельствовать против него. 28 января 1929 года он женился на подруге детства Эсте Краков, сестре киллера Уайти Кракова, которая впоследствии родила ему двух дочерей.

Во время гангстерских конфликтов 19301931 годов, так называемых кастелламмарских войн, Багси и его группа находились в оппозиции Джо Массерии. Считается, что банда Багси, Лански и Лучано была причастна к устранению Массерии и другого важного персонажа того времени — могущественного мафиози Сальваторе Маранзано, которого называли «босс боссов». Также все трое стояли у истоков группировки Murder, Inc. Далее по приказу Вакси Гордона (помощника Ротштейна, убитого при невыясненных обстоятельствах в 1928 году), на Сигела и Лански было совершено покушение. Направленные Гордоном киллеры бросили в помещение, где находились приятели, ручную гранату, но, прежде чем та взорвалась, Багси выбросил её в окно. Самого его задело взрывом так, что он был вынужден провести какое-то время в госпитале, после чего расправился с одним из наёмников Гордона. В 1932 году он был арестован за нелегальное распространение спиртных напитков и организацию азартных игр, но снова вышел на свободу, заплатив штраф.

Калифорния

В 1937 году Сигела направили в Калифорнию, известив о его переводе контролировавшего эту территорию лос-анжелесского гангстера Джека Драгна. В тот же период он сделал своим помощником главаря одной из еврейских группировок по имени Микки Коэн. Сигел перевёз на западное побережье и друга детства Мо Сидвея, а также свою семью, которая знала очень немногое об истинном роде его занятий.

Багси зажил на широкую ногу, поселившись в 35-комнатном особняке, купленном у певца Лоуренса Тиббетта за 60 тысяч долларов. Будучи галантным с дамами и привлекательным внешне, он нравился женщинам и имел многочисленных любовниц. Одна из них, светская дама графиня Дороти Дифрассо, и его приятель-актёр Джордж Рафт ввели его в кинематографическое общество. В число его любовниц входили старлетки Кетти Галлиан, Венди Барри и Мари Макдональд, которая носила красноречивое прозвище «Тело». Кроме того, с ним водили знакомство актрисы Джин Харлоу (крёстная мать его дочери Миллисент) и Лоретта Янг. Обосновавшись в Голливуде, Сигел начал с того, что взял под контроль профсоюз актёров-статистов и посредством этого получил возможность вымогать деньги у голливудских магнатов.

В Калифорнии у Сигела появилась и постоянная пассия — брюнетка Вирджиния Хилл, которая занималась перевозками контрабанды. Их роман протекал достаточно бурно, сопровождался бесчисленными ссорами и примирениями и продлился до гибели гангстера в 1947 году. Хотя официально брак Эсты Краков и Сигела не был расторгнут, ходили слухи о том, что он и Вирджиния незадолго до его смерти поженились в Мехико. Известно, что Хилл помогла ему установить связи в Мексике, после чего Багси какое-то время занимался поставками героина из Мексики в Калифорнию.[3]

22 ноября 1939 года Сигел, его зять Краков и двое их сообщников убили одного из членов их группировки Гарри «Большого Грини» Гринберга. Его заподозрили в том, что он готов донести о её деятельности полиции, поэтому глава Murder Inc. Л. Бухальтер приговорил его к смерти. Багси был арестован. Его пребывание в тюрьме было более чем комфортным — Багси питался бифштексами и блюдами из мяса фазанов, получал спиртное и принимал дам.[3] Однако и на этот раз ему не удалось предъявить обвинение, так как двое свидетелей неожиданно скончались, не успев предстать перед судом, и дело было закрыто.

В то время существовали две крупные телеграфные компании, к услугам которых прибегали букмекеры, когда им было необходимо оперативно передавать клиентам результаты скачек. Задача, которую поручили Багси его боссы, состояла в том, чтобы вытеснить с этого рынка компанию Continental Wire Service и передать монополию Trans America Wire, которую контролировал Аль Капоне. Чтобы осуществить этот план, Сигелу, работавшему в контакте с людьми Драгны, потребовалось почти шесть лет.

Лас-Вегас

Согласно популярному мифу, идея заняться легальным игорным бизнесом пришла к Багси в начале 1940-х, когда он проезжал мимо Лас-Вегаса и якобы решил превратить его во второе Монте-Карло. В то время Лас-Вегас не представлял собой ничего примечательного — это был всего лишь город в пустыне, — однако он находился в штате Невада, где были разрешены азартные игры. У Сигела уже был опыт управления несколькими плавучими казино, которые находились на расстоянии 3 миль от американского побережья, и таким образом не попадали под юрисдикцию закона. Так или иначе его увлекла идея открыть своё собственное казино и заняться в Неваде легальным бизнесом.

В 1945 году предприниматель Билли Уилкерсон, разделяя предчувствие Багси о большом будущем Лас-Вегаса, задумал построить там роскошное здание казино-отеля. Однако вскоре он израсходовал все свои средства, и Багси, оказав на него давление, перекупил участок. Он решил назвать отель «Фламинго» — предположительно в честь любовницы Вирджинии Хилл, которая носила такое прозвище. Финансировала строительство мафия. Сначала Лански, Лучано и другие вложили в проект около полутора миллионов долларов, но эта сумма быстро увеличилась до шести миллионов — в основном из-за амбициозных планов Сигела и мошенничества его поставщиков, которые, пользуясь его полным незнанием нюансов строительного дела, продавали гангстеру одни и те же материалы по нескольку раз.

К декабрю 1946 года, спустя год после начала строительства, лимит средств, которые мафия была готова потратить на этот проект, был исчерпан. Лански, Лучано, Фрэнк Костелло, Вито Дженовезе и Джоуи Адонис провели встречу в Гаване (эта так называемая Гаванская конференция состоялась на Кубе, так как Лучано к тому времени депортировали из США) и пришли к выводу, что бюджет превысил все мыслимые рамки потому, что Сигел присваивал часть их денег. Их подозрения подтверждал и тот факт, что Вирджиния Хилл часто бывала в Цюрихе, где переводила деньги на банковские счета. По сути, Багси был приговорен. Однако Лански, памятуя о давнем знакомстве с Сигелом, предложил отложить расправу и подождать открытия казино, чтобы у его подопечного был шанс вернуть деньги.

Казино начало функционировать 26 декабря 1946 года, но, к несчастью для Сигела, его проект обернулся грандиозным провалом. Так как отделка гостиничных номеров не была завершена, гости, среди которых было несколько голливудских звезд и популярных музыкантов, провели какое-то время за карточными столами и разошлись ночевать по соседним отелям. Две недели казино пустовало, а затем Сигел закрыл его, чтобы закончить строительство. Вторая церемония открытия состоялась в марте 1947 года. На этот раз всё прошло удачно, и казино начало приносить прибыль.

Считается, что Багси Сигел в 1947—1948 годах поставлял оружие израильским вооружённым частям, которые воевали против арабов.

Смерть

Несмотря на то, что дела «Фламинго» пошли на лад, боссы Сигела в итоге не простили ему растрату и, проигнорировав мнение Лански, отдали приказ о его устранении. Вечером 20 июня 1947 года Багси находился в [www.seeing-stars.com/Imagepages/BugsySiegelHousePhoto.shtml бунгало] в Беверли-Хиллс, которое служило ему местом встреч с Хилл, и, сидя на диване, читал газеты. Около половины одиннадцатого киллер (предположительно Эдди Каннизаро) произвел из карабина M1 несколько выстрелов в открытое окно. Одна из пуль попала Багси около переносицы и выбила глаз, четыре другие прошили его тело и вызвали моментальную смерть. Расследование полиции зашло в тупик, и это убийство осталось нераскрытым.

На похороны Сигела пришли только немногочисленные родственники — никто из его бывших подельников не захотел присутствовать, равно как и Вирджиния Хилл, которая в то время была в Европе. Его казино в 1980-х годах было полностью перестроено и в настоящее время принадлежит корпорации Harrah's Entertainment.

Популяризация образа

Напишите отзыв о статье "Багси Сигел"

Примечания

  1. В [www.bugsysiegel.net/deathcert.html свидетельстве о его смерти] указана именно эта дата, хотя некоторые источники утверждают, что он родился в 1902 или 1905 году. [www.crimelibrary.com/gangsters_outlaws/mob_bosses/siegel/days_2.html] [web.archive.org/web/20030402095144/www.bbc.co.uk/crime/caseclosed/bugsysiegel.shtml] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3858 дней) — историякопия)
  2. На [www.crimelibrary.com/gangsters_outlaws/mob_bosses/siegel/days_2.html Crimelibrary.com] утверждается, что отец Бенджамина был родом из России.
  3. 1 2 [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,854710,00.html Time] от 30 июня 1947 года

Ссылки

  • [www.italymob.com/?do=cat&category=sigel Фото галерея Бенджамина Сигела] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3858 дней))
  • [www.bugsysiegel.net/ Bugsysiegel.net]  (англ.)
  • Биография Сигела на [www.crimelibrary.com/gangsters_outlaws/mob_bosses/siegel/index_1.html Crimelibrary.com]  (англ.)
  • [foia.fbi.gov/foiaindex/siege.htm Досье Сигела в архиве ФБР]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Багси Сигел

– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.