Бадалбейли, Афрасияб Бадалбек оглы

Афрасияб Бадалбейли Əfrasiyab Bədəlbəy oğlu Bədəlbəyli
Афрасияб Бадалбейли в 1930-е годы
Основная информация
Полное имя	Афрасияб Бадалбек оглы Бадалбейли
Дата рождения	19 апреля 1907(1907-04-19)
Место рождения	Баку, Российская империя
Дата смерти	6 января 1976(1976-01-06) (68 лет)
Место смерти	Баку, Азербайджанская ССР, СССР
Страна	СССР СССР
Профессии	композитор, дирижёр, музыкальный критик
Награды

Афрасияб Бадалбек оглы Бадалбейли́ (азерб. Əfrasiyab Bədəlbəy oğlu Bədəlbəyli; 19 апреля 1907, Баку — 6 января 1976, Баку) — азербайджанский композитор, дирижёр, музыковед и публицист, народный артист Азербайджанской ССР. Брат режиссёра Шамси Бадалбейли.

Автор музыки и либретто первого азербайджанского балета и первого балета на мусульманском Востоке «Девичья башня», опер, таких как «Низами» (1948 год), посвящённого мыслителю и поэту Низами Гянджеви, «Ивы не заплачут» (1971 год), произведений для симфонического оркестра, музыки к ряду пьес.

Известны и его труды и статьи в областях музыковедения. Популярным является его толковый-монографический музыкальный словарь, в которой наряду с известными музыкальными терминами собраны и разработанные им азербайджанские термины.

Бадалбейли помимо родного азербайджанского и русского владел также персидским и арабским языками.

Биография

Детство и юность

Афрасияб Бадалбейли родился 19 апреля 1907 года в Баку в семье выходцев из города Шуша. Его мать Рагима Каджар была внучкой принца Бахмана Мирзы Каджара. В детстве она, увлекаясь поэзией, посещала меджлисы Хуршидбану Натаван, где читала стихи.

Его отец, Бадалбек Бадалбейли окончил Закавказскую учительскую семинарию в Гори. Позднее он переехал в Баку, где основал Русско-мусульманскую школу в районе улицы Советской, которую называли также «Школа Бадалбека». Правительство Азербайджанской Демократической Республики нередко поручало ему заниматься вопросами образования.

Будучи двоюродным братом Узеира Гаджибекова, Бадалбек помог ему в организации первого в Азербайджане музыкального театра. Он также исполнял роль Меджнуна в опере «Лейли и Меджнун» в 1907-1908 годы. Он также выручил Гаджибекова, уговорив своего брата Ахмедбека Бадалбейли (Агдамского) выступать в роли Лейли, поскольку Абдурагим Фараджев отказался петь эту женскую партию из-за гонений противников театра.

Афрасияб был старшим из шести детей в семье. Его единственной сестрой была Мастура. Афрасияб начал играть на таре, когда ему не было и шести лет. В 1916 году в возрасте девяти лет он пошёл в открывшуюся только что 6-ю мусульмано-русскую музыкальную школу, директором которой был его отец.

С 1916 по 1924 год учится в 1-м Реальном училище Образцовой Школе 2-й степени при Государственном педагогическом институте, в то же время с 1921 по 1923 год работает в канцелярии школы труда № 20 I степени города Баку.

C 1922 по 1928 год в Азербайджанском государственном тюркском музыкальном техникуме Афрасияб посещал также уроки по классу скрипки и музыкальной теории, где исполнял азербайджанские народные мелодии и мугамы.

Учёба и карьера

Будучи студентом Азербайджанского государственного университета, Афрасияб Бадалбейли работал переводчиком в газете «Коммунист», издававшемся на азербайджанском языке. После окончания же Азербайджанского театрального училища (ныне Бакинский государственный музыкальный техникум), его пригласили в Азербайджанский драматический театр на роль заведующего музыкальной частью. Здесь Афрасияб начинает сочинять музыку к главным спектаклям текущего репертуара. Узеир Гаджибеков утверждал, что «этот молодой композитор ещё в годы учёбы стремился не только овладеть техникой музыкального письма, но и глубоко изучать творчество народа, плодотворно учиться у него».

В 1930 году Бадалбейли начал работать в Азербайджанском театре оперы и балета в качестве дирижёра. В этом же году окончил факультет «Восточные языки» Азербайджанского государственного университета по специальности востоковед-филолог. С 1931 года — дирижёр симфонических концертов.

С 1932 года по 1933 год занимался в Московской консерватории по классу дирижирования К. С. Сараджева. За это время учёбы он сочинил 8 вариаций, сонатину для виолончели и фортепиано, этюд для фортепиано, сюиту для симфонического оркестра в трёх частях, квартет для двух скрипок, альта и виолончели.

В сентябре 1934 года Афрасияб поступает на композиторское отделение музыкального техникума при Ленинградской государственной консерватории им. Н. Римского-Корсакова. В целях повышения дирижёрского мастерства Бадалбейли одновременно работает ассистентом дирижёра в Ленинградском государственном театре оперы и балета. Его руководителем был главный дирижёр театра Владимир Дранишников.

В 1938 году он окончил музыкальное училище при Ленинградской консерватории по классу композиции Бориса Зейдмана. В это же время, в 1931 году Афрасияб Бадалбейли женился на уже заявившей о себе первой азербайджанской балерине Гамар Алмасзаде, которая продолжала учёбу в Ленинградском хореографическом училище в классе выдающегося педагога Марии Фёдоровны Романовой. На родину, в Азербайджан, супруги вернулись с замыслом создать первый азербайджанский классический балет. В этом же году Бадалбейли начал работать в должности дирижёра в Азербайджанском театра оперы и балета.

В 1940 году Афрасияб Бадалбейли сочинил первый азербайджанский балет «Девичья башня», посвящённый жене, Гамэр Алмасзаде и ставшего первым балетом на мусульманском Востоке. А самому Бадалбейли 23 апреля 1940 года указом Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР было присуждено звание «Заслуженный деятель искусств», за выдающиеся заслуги в области искусства.

В 1941 году он, вместе с переехавшим из Москвы в Баку своим учителем Борисом Зейдманом, написал оперу «Гнев народный». Также работал над оперой «Низами», премьеру постановки которой на сцене Театра оперы и балета приурочил к большой юбилейной дате — 800-летию великого мыслителя и поэта XII века Низами Гянджеви. Опера была поставлена 12 декабря 1948 года.

В то же время, дирижируя на сцене оперного театра, Бадалбейли знакомил зрителей с творчеством таких классиков, как Гаджибеков и Магомаев, Чайковский, Римский-Корсаков, Глазунов, Бородин, Глиэр и Верди, Россини, Пуччини, Бизе, Леонкавалло, Адан, Минкус, Дриго и др.

С мая по июнь 1942 года, Бадалбейли работает в Бакинской киностудии над озвучиванием и музыкальным оформлением кинофильма «Бахтияр», посвящённого герою второй мировой Бахтияру Керимову. С 1943 по 1946 год Бадалбейли был художественным руководителем Азербайджанской филармонии.

С 1952 по 1956 год — Председатель сектора «Музыковедение и музыкальная критика» Союза Композиторов Азербайджана.

24 мая 1960 года указом Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР «За достижения в области культуры» ему было присвоено звание народного артиста Азербайджанской ССР.

С 1969 по 1973 год — Председатель Азербайджанского хорового общества.

В 1971 году была поставлена опера «Ивы не заплачут». Будучи автором музыки и либретто, режиссёром и дирижёр спектакля, Бадалбейли хотел передать впечатления пережитой народом Великой Отечественной войны.

Преподаватель Бакинской музыкальной академии, кандидат искусствоведения Ибрагим Гулиев и сын единственной сестры Афрасияба — Мастуры, вспоминает:

«Дядя был только на вид суровым неразговорчивым человеком. Несколько педантичный, аккуратный, собранный, он всегда помнил о близких людях, и его доброе влияние испытали на себе все мы. Особенно я благодарен ему за то, что по секрету даже от мамы он попросил директора Музыкальной школы-десятилетки имени Бюльбюля перевести меня в азербайджанский сектор. Думаю, что общение с ним оказало большое влияние и на сына дяди Шамси — моего двоюродного брата Фархада Бадалбейли, замечательного пианиста, народного артиста СССР, ныне ректора Бакинской музыкальной академии. Среда, круг чтения, беседы о музыке и творчестве вообще — разве это могло не войти в душу талантливого юноши?..»

До конца жизни Афрасияб Бадалбейли работал в должности главного дирижёра в Азербайджанском государственном театре оперы и балета.

Скончался Афрасияб Бадалбейли 6 января 1976 года от острой сердечной недостаточности. Похоронили композитора во II Аллее почётного захоронения того же дня.

Личная жизнь

Афрасияб Бадалбейли был женат два раза. Со своей первой женой, балериной Гамэр Алмасзаде он познакомился в Ленинграде, где учился в музыкальном училище при Ленинградской консерватории по классу композиции Бориса Зейдмана.

Первая азербайджанская балерина, Гамэр училась тогда в Ленинградском хореографическом училище в классе Марии Федоровны Романовой. После свадьбы, супруги вернулись в Баку, где создали первый национальный азербайджанский балет. Главную роль, роль Гюльянаг сыграла, сама Гамэр Алмасзаде. Однако, впоследствии их брак распался.

Второй раз Афрасияб Бадалбейли женился в 1963 году на 28-летней Евгении Орагвелидзе, работавшей на Грузинском телевидении. В связи с приездом в Тбилиси на гастроли Азербайджанского театра оперы и балета, Евгения готовила передачу под рубрикой «Гости Тбилиси». Гостями передачи должны были стать Афрасияб Бадалбейли, Гамэр Алмасзаде, с которой Афрасияб был уже более десяти лет в разводе, Рафига Ахундова, Магсуд Мамедов и др. Договорившись о времени встречи и обговорив контуры будущего прямого эфира, Евгения стала провожать гостей. Афрасияб Бадалбейли взял номер телефона Евгении. Ещё до начала планирования эфира они несколько раз общались. Афрасияб подарил Евгении брошюру о балете «Девичья башня» с автографом. Один раз Афрасияб поехал вместе с Евгенией на дачу к её сыну Диме. Тогда же он познакомился и с мамой Евгении. До того как уехать обратно в Баку (через месяц после знакомства) Афрасияб сделал Евгении предложение и заявил, что «не потерпит отказа». Евгения и её сын, Дима откликнулись на предложение. Диму Афрасияб записал в престижную школу с английским уклоном. Афрасияб и Евгения прожили вместе 12 лет. Дима называл Афрасияба папой.

Из воспоминаний Евгении Орагвелидзе-Бадалбейли:

«Мы жили в скромной небольшой двухкомнатной квартире. Афрасияб Бадалович много работал, но по вечерам к письменному столу подходил только после того, как Дима заснет на диване, и обязательно прикрывал настольную лампу газетой, оберегая сон мальчика…»

Творчество

С сочинённым Афрасиябом Бадалбейли музыкальным сопровождением в Азербайджанском драматическом театре шли такие пьесы как «Невеста огня» (1927), «Севиль» (1928), «Алмас» (1929), «В 1905 году» (1931), «Яшар» (1932), «Сиявуш» (1932), «Гаджи Гара» (1933), «Фархад и Ширин» (1941). Знатоки того времени отмечали, что «музыка молодого композитора обогащает театральное действие в эмоциональном плане и как нельзя лучше воплощает замысел драматурга — автора пьесы». Написал оперы: «Гнев народный» (совм. с Б. И. Зейдманом, Баку, 1941), «Низами» (Баку, 1948), «Ивы не заплачут» (Баку, 1971); балеты — «Девичья башня» (Баку, 1940, 2 ред. 1959), детский балет «Тэрлан» (1941, Баку); для оркестра — симфоническая поэма «За власть Советов» (1930), «Миниатюры» (1938), 2 марша (1930, 1941); для оркестра народных инструментов — симфониетта (1950); для голоса с фортепиано — 3 песни (слова современных поэтов); более 60 музык к спектаклям.

Известны также следующие его литературные сочинения: «Беседа о музыке» (на азерб. яз.). Баку, 1953; «Курбан Примов» (на азерб.). Баку, 1956; «Словарь музыкальных терминов» (рус.-азерб.). Баку, 1956; «Азербайджанский гос. ордена Ленина театр оперы и балета им. М. Ф. Ахундова» (совм. с К. Касимовым). М., 1959; «Толковый монографический музыкальный словарь» (азерб.). Баку, 1969.

Балет «Девичья башня»

После возвращения из Ленинграда в Баку супруги, Афрасияб Бадалбейли и Гамэр Алмасзаде решили создать первый азербайджанский классический балет. В Баку в то время уже работала профессиональная балетная труппа, освоившая репертуар мирового уровня. Идею создания первого национального хореографического произведения поддержали и достойные солисты и кордебалет.

Балет был создан по мотивам сюжета древней легенды о Девичьей башне. Для создания музыки к балету Афрасияб Бадалбейли изучал множество народных танцев и обрядовых приёмов. В балете он использовал мугамы «Мансуриййе» и «Эйраты». Сам автор так говорил о замысле и критериях выбора материала для балета:

В работе над первым азербайджанским национальным балетом я ставил задачу написать музыкально-хореографический роман, пересказывающий средствами современного нам музыкального языка бессмертную народную легенду о борьбе против тирана, о борьбе за свободу и счастье.

Узеир бек Гаджибеков, который высоко ценил творчество Афрасияба Бадалбейли писал о балете „Девичья башня“:

Бадалбейли в своем балете свободно развил композиторскую мысль и в то же время любовно и бережно использовал красоты народных мелодий. Особенной свежестью выделяются такие народные мелодии, как „Шалахо“, „Ай бери бах“, „Кикиджан“, на основе которых созданы эмоционально насыщенные танцы…»

Бадалбейли, как и Узеир, включил в состав оркестра такие народные музыкальные инструменты, как тар, зурна, деф, звучание которых в оркестре только усиливало национальный колорит музыки балета. В главной роли в балете выступила жена композитора, Гамэр Алмасзаде, которая впоследствии удостоилась звания народной артистки СССР.

Премьера первого балета на мусульманском Востоке состоялась на сцене Азербайджанского государственного театра оперы и балета 18 апреля 1940 года. В мае же 1959 года балет с большим успехом ставится в Москве на сцене Большого Театра СССР, в рамках декады Азербайджанской Литературы и искусства.

Вклад в культуру

Афрасияб Бадалбейли вошёл в историю азербайджанской музыки не только как автор первого национального балета и как известный композитор, но и как учёный музыковед, лингвист, публицист и переводчик. Он посвятил множество статей и выступлений теории и истории азербайджанской музыки и деятелям музыкальной культуры Азербайджана. В своих трудах Бадалбейли опираялся на культурное наследие средневековых музыковедов как Азербайджана, так и Ирана, владея тонкостями арабского, персидского и родного азербайджанского языков, изучал исторические трактары по истории развития азербайджанской музыки и в частности мугама.

Среди широко известных его работ известен его музыкальный словарь («Толковый-монографический музыкальный словарь» 1969 года). Здесь даются разработанные им музыкальные термины, связанные с профессиональной музыкой устной традиции Азербайджана. Он даёт также перечень мугамов. Бадалбейли освещал существующие проблемы отечественного музыкознания. Он пишет:

«Нехватка литературы на азербайджанском языке об истории и теории музыкального искусства, неразборчивость в использовании терминологии в музыкальных учебниках, разное истолкование одних и тех же музыкальных понятий на страницах периодической печати и на радиопередачах, формальные переводы, встречающиеся в текстах нотных изданий, требуют унификацию музыкальных терминов, выдвигает эту проблему на первый план, как неотложную задачу нашей музыкальной жизни и музыкальной практики»

Таким образом, стараясь создать единую музыкальную терминологическую базу на азербайджанском языке, Афрасияб Бадалбейли давал разъяснение азербайджанским музыкальным терминам, создал свыше 2000 научных терминов, производных с других языков, европейских, русского и др.

Бадалбейли создавал музыку с интонациями народных песен и танцев, которая сочетала в себе мугамные импровизации в мелодии струнных (скрипок) и деревянно-духовых инструментов (флейты и гобоя), что также проявляется в музыкальном оформлении спектакля «Фархад и Ширин» (по одноимённой пьесе Самеда Вургуна).

Награды

• орден Трудового Красного Знамени (09.06.1959)
• орден «Знак Почёта» (29.04.1967)

Память

В 1940 году Бадалбейли стал «Заслуженным деятелем искусств Азербайджанской ССР», а в 1960 — народным артистом Азербайджанской ССР.

В 1993 году об Афрасиябе Бадалбейли был снят документальный фильм «Продолжение жизни» (азерб. Ömrün davamı), а в 2000 году — фильм «Всё как есть» (азерб. Hər şey olduğu kimi).

Именем композитора названа детская музыкальная школа № 23 города Баку, на проспекте «Азадлыг», а на стене дома в Баку, в котором жил Бадалбейли установлена мемориальная доска.

Фотогалерея

• Фото из Национального Государственного Архива Литературы и Искусства Азербайджанской Республики им. С. Мумтаза
• Afrasiyab Badalbeyli Muslim Magomayev.jpg

  Оригинальный текст (рус.)  

  Внизу, слева направо:Афрасияб Бадалбейли, русский композитор Рейнгольд Глиэр и автор оперы «Шахсенем» Муслим Магомаев. Баку. 30-е годы

• Afrasiyab Badalbeyli Magomayev Pirimov with opera musicians.jpg

  Оригинальный текст (рус.)  

  Афрасияб Бадалбейли (справа 2-й во 2-м ряду), Муслим Магомаев (справа 6-й во 2-м ряду), известный тарист Гурбан, Пиримов (справа 3-й в 1-м ряду) и оперные артисты. Баку, 1930-е годы.

• Afrasiyab Badalbeyli orchestre musicians.jpg

  Репетиция с музыкантами симфонического оркестра Азербайджанского театра оперы и балета

• Afrasiyab Badalbeyli Boris Zeydan.jpg

  Слева направо:А. Даниахи, Н. Владимирская, А. Бадалбейли и учитель Борис Зейдман. Ленинград. 1938 год, май

• Фото из Азербайджанского Государственного Музея Музыкальной Культуры
• Afrasiyab Badalbeyli in school.jpg

  Афрасияб Бадалбейли (3-й во 2-м ряду) во время учёбы в музыкальном техникуме

• Afrasiyab Badalbeyli in Leningrad.jpg

  Афрасияб Бадалбейли и Гамэр Алмасзаде

Генеалогия

Башир бек Бадалбейли

Азят ханум

Ширинбеим ханым (1853—1939)

Абдулгусейн Молла Магомед оглы (1842—1901)

Бадал бек Бадалбейли (1875—1935)

Рагима ханум

Ахмед бек Бадалбейли (1884—1954)

Зульфугар бек Гаджибеков (1884—1950)

Узеир бек Гаджибеков (1885—1948)

Джейхун Гаджибейли (1891—1962)

Афрасияб Бадалбейли (1907—1976)

Давуд Бадалбейли

Тургут Бадалбейли

Мастура Бадалбейли

Шамси Бадалбейли (1911—1986)

Ниязи Гаджибеков (1912—1984)

Фархад Бадалбейли (род. 1947)

Литература

На азербайджанском языке

• «В связи с концертом Афрасияба» («Əfrasiyabın konserti münasibətilə») // «Коммунист» : газета. — 1933.
• Узеир Гаджибеков. «Хорошее начало» («Yaxşı başlanğıc») // «Коммунист» : газета. — 1940.
• Бюльбюль. «Ценный подарок» («Xoreoqrafiya sənətimizin nailiyyəti») // «Коммунист» : газета. — 1940.
• М. Ибрагимов. «Ценный подарок» // «Коммунист» : газета. — 1940.
• А. Аббасов. «Опера в духе современности» («Müasir ruhlu operamız») // «Азербайджанская молодёжь» : газета. — 1970.
• Б. Гурбанов, А. Исазаде. «İzahlı musiqi lüğəti» («Музыкальный словарь») // «Литература и искусство» : газета. — 1970.
• И. Керимов. «Söyüdlər ağlamayacaq» («Ивы не заплачут») // «Литература и искусство» : газета. — 1971.
• Р. Зохрабов. «Творчество — вечный поиск» = «Yaradıcılıq əbədi axtarışdır». — «Баку», 1975.
• И. Гулиев. «Türk gərənayları səslənən dəmdə...» («Ивы не заплачут») // «Культура» : газета. — 25 июля 1991.
• И. Гулиев. «Milli musiqimizin qədirşünası» («Ценитель национальной музыки») // «Культура» : газета. — 21 мая 1992.
• Л. Гасанова. «Qız qalası» III minilliyə vəsiqə» (Девичья башня» — путёвка в III тысячелетие) // «Мир Музыки» : газета. — 2000.
• И. Гулиев. «Bəstəkar, dirijor, alim» // «Азербайджан—Ирс» : журнал. — 2000.
• И. Гулиев. «Бессмертный мастер, видная личность» = «Ölməz sənətkar, görkəmli şəxsiyyət». — «Баку», 2003.
• И. Гулиев. «Сердце мастера, бьющееся с в ритме национальной музыки» = «Milli musiqimizlə döyünən sənətkar ürəyi». — «Мир музыки», 2007.
• Й. Пашаева. «Афрасияб Бадалбейли и народная музыка» = «Əyrasiyab Bədəlbəyli və Azərbaycan xalq musiqisi». — Баку: «Нурлан», 2002.
• А. Абдуллаева. «Узеир Гаджибеков и Афрасияб Бадалбейли: единомышленники» = «Üzeyir Hacıbəyov və Əfrasiyab Bədəlbəyli: məsləkdaşlar». — «Мир музыки», 2007.

На азербайджанском языке

• статья автор = А. Абдулалиев. Узеир Гаджибеков и Афрасияб Бадалбейли: Единомышленники /A. Abduləliyev. Üzeyir Haclbəyov və Əfrasiyab Bədəlbəyli:Məsləkdaşlar/ — «Musiqi dünyası» jurnalı

На азербайджанском языке А. Абдулалиев. Узеир Гаджибеков и Афрасияб Бадалбейли: Единомышленники. — ж. «Мир музыки», 2007, № 1-2. /A. Abduləliyev. Üzeyir Hacıbəyov və Əfrasiyab Bədəlbəyli: Məsləkdaşlar. — «Musiqi dünyası» j., 2007,№ 1-2. A. Abduləliyev. Əfrasiyab Bədəlbəyli: Musiqimizin dünəni, bu günü və sabahı — «Ədalət» qəzeti, 2011, 20 aprel.

На русском языке

• Гаджибеков У. «Гыз галасы» // Правда : газета. — 25 апреля, 1940.
• Исазаде А.. «Тот, кто возродил наш балет» // Зеркало : газета. — 13 апреля 2002.
• Касимов К., Исазаде А. «Афрасияб Бадалбейли». Сб. «Композиторы Азербайджана». — Баку: «Ишыг», 1988. — С. 203 – 250.
• Карагичева. Л. Афрасияб Бадалбейли. — Баку: «Мир музыки», 1965.
• Кулиев И. «МАЭСТРО – Создатель первого национального балета» // «Бакинский рабочий» : газета. — 03 мая 1992.
• Фархадова Р. «Девичья башня».

Ссылки

1. Биографическая энциклопедия. [www.biografija.ru/show_bio.aspx?ID=7109 Бадалбейли Афрасияб Бадал-оглы]. biografija.ru. [www.webcitation.org/60w8j6ERe Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
2. Галина Микеладзе. [kaspiy.az/articles.php?item_id=20090612114857512&sec_id=36 Композитор, дирижер, музыковед, публицист]. «Каспий» (13 июля 2009). [www.webcitation.org/60w8USA4I Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
3. Биографическая энциклопедия. [www.vslovar.ru/cult/364.html Балетная музыка]. vslovar.ru. [www.webcitation.org/60w8jdms3 Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
4. [www.russkoekino.ru/theatre/ballet-0013.shtml Балет Девичья башня, либретто]. russkoekino.ru. [www.webcitation.org/60wBNINSu Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Бадалбейли, Афрасияб Бадалбек оглы

И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.