Бадан-Яворенко, Александр Иванович

Александр Иванович Бадан-Яворенко (укр. Олександр Іванович Бадан-Яворенко, 1 марта 1894, Вилька Мазовецка, Западная Украина, Австро-Венгрия — 3 ноября 1937, близ станции Медвежья Гора, Карелия, РСФСР) — украинский коммунистический политический деятель, журналист, историк, педагог. Действовал на территории Галиции, Закарпатья (Подкарпатской Руси) и Восточной Украины. Доктор права.

Биография

Родился в селе Вилька Мазовецка (ныне Волица Львовской области). Во время Первой мировой войны призван в австро-венгерскую армию. Участвовал в битве за Львов в польско-украинской войне. После падения Западно-Украинской народной республики в 1919 году эмигрировал в Чехословакию и получил чехословацкое гражданство. Анонимно работал в закарпатской коммунистической газете «Карпатская правда», в 1920 году был одним из членов-основателей Международной социалистической партии Подкарпатской Руси. Затем некоторое время провёл в Вене, где сблизился с находившимся в это время на позициях национал-коммунизма Владимиром Винниченко. Во время визита последнего в Советскую Украину (24 мая — 23 сентября 1920) и переговоров с советским руководством Бадан-Яворенко являлся личным секретарём Винниченко.

Получил юридическое, философское и дипломатическое образование в университетах Кракова, Вены и Праги. Закончив Карлов университет, работал юристом (государственным служащим и адвокатом) в Восточной Словакии, а с 1923 года — в Хусте. Входил в Чехословацкую социал-демократическую рабочую партию, с 1924 года — в Коммунистическую партию Чехословакии. В 1925 году был делегирован на IX съезд Коммунистической партии (большевиков) Украины.

В 1926 году Бадан-Яворенко был лишён гражданства Чехословацкой республики и, опасаясь ареста по политическим мотивам, переехал в УССР, где осел в столице Харькове. Работал в Госплане, преподавал в Коммунистическом университете имени Артёма, являлся учёным секретарём Народного комиссариата просвещения УССР (1927—1930). Участник конференции по обсуждению проекта «харьковского правописания» в мае-июне 1927 года. Редактор «Статей и речей» (тома 1, 2, 4, 5) Николая Скрипника, член правления общества «Историк-марксист».

Кроме того, был консультантом Николая Скрипника, активного сторонника украинизации, по вопросам Подкарпатской Руси. Был автором ряда статей, посвящённых этой тематике: о чехословацком режиме («Вісті», 1926), коммунистическом движении в Закарпатье («Пролетар», 1927), национальном вопросе («Червоний шлях», 1928), образовании и культурной жизни («Радянська освіта», 1928). Они легли в основу труда «Закарпатская Украина: социально-экономический очерк» (1929) — одной из первых обобщающих монографий об этом регионе. Бадан-Яворенко — редактор первой в Советской Украине антологии закарпатских писателей «Груни — степям» (1930).

В 1929 году исключен из КП(б)У и общества «Историк-марксист» за «яворщину». Несмотря на исключение из партии, остался заведующим редакцией иноязычных словарей УСЭ и был редактором первых трёх томов «Украинской советской энциклопедии» (главным редактором был Скрипник), а также профессором всемирной истории в ряде харьковских вузов (1930—1933).

В ходе кампании против «национал-уклонистов» в украинской компартии, вызвавшей самоубийство Скрипника, Бадан-Яворенко 19 февраля 1933 года был арестован по делу «Украинской военной организации» и обвинён в «шпионаже в пользу буржуазной Чехословакии». Судебной «тройкой» при коллегии ГПУ УССР 23 сентября 1933 года приговорён к 10 годам лишения свободы. Содержался в Верхнеуральском политическом изоляторе ОГПУ и на Соловках. Особой «тройкой» Управления НКВД СССР по Ленинградской области 9 октября 1937 года приговорён к расстрелу. Вывезен с Соловецких островов и казнён в урочище Сандармох близ железнодорожной станции Медвежья Гора (ныне близ Медвежьегорска, Республика Карелия, РФ). Реабилитирован Военным трибуналом Киевского военного округа 18 февраля 1959 года.

Ссылки

• [corp.nbuv.gov.ua/cgi-bin/eiu/history.exe?&I21DBN=EIU&P21DBN=EIU&S21STN=1&S21REF=10&S21FMT=eiu_all&C21COM=S&S21CNR=20&S21P01=0&S21P02=0&S21P03=TRN=&S21COLORTERMS=0&S21STR=Badan_Yavorenko_O БАДАН-ЯВОРЕНКО Олександр Іванович]

Отрывок, характеризующий Бадан-Яворенко, Александр Иванович

– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.