Бадди-муви
Бадди-муви (англ. buddy movie, вольный перевод — приятельский фильм) — поджанр художественного фильма, в котором действуют двое главных героев, связанных дружбой.
Как отмечает Айра Кёнигсберг, автор толкового словаря, посвящённого кинематографу, «эти фильмы превозносят силу и благородство мужского братства и одновременно с этим принижают значение дружественных отношений между женщинами. В массовой культуре теме мужского товарищества всегда уделялось большое внимание, начиная с романов Джеймса Фенимора Купера и заканчивая рекламными роликами пива»[1].
По мнению Филиппы Гейтс, обозревательницы Journal of Popular Film and Television, приятельское кино зародилось в 1970-е годы как ответ на феминистическое движение. «Чтобы наказать женщин за их стремление к равноправию, приятельский фильм лишает их центральной роли в своём повествовании, заменяя традиционные романтические отношения между мужчиной и женщиной дружескими отношениями между двумя мужчинами. Оба протагониста являются мужчинами, и весь замысел сюжета базируется на росте и развитии их дружбы. Женщина же как объект любовного интереса полностью исчезает из структуры повествования»[2].
Впрочем, многие классические фильмы о друзьях-приятелях были сняты ещё до 1970-х — «Рио Браво», «Бутч Кэссиди и Санденс Кид», «Два бойца», «Служили два товарища» и т.д. В 1950-е и 1960-е были очень популярны циклы кинокомедий с приятельскими тандемами Мартин—Льюис, Леммон—Маттау в главной роли. Начиная с 1970-х в основе сюжета приятельских фильмов часто лежит история двух полицейских-напарников, которые постоянно подвергаются смертельной опасности и постоянно выручают друг друга из затруднительных ситуаций (сериал «Старски и Хатч», 1975-79, серия фильмов «Смертельное оружие» 1987). Классический пример фильма о женской дружбе — «Тельма и Луиза».
См. также
Напишите отзыв о статье "Бадди-муви"
Примечания
- ↑ Ira Konigsberg. The Complete Film Dictionary. — Penguin, 1998. — С. 41. — ISBN 0140513930.
- ↑ Gates, Philippa (Spring 2004). «Always a Partner in Crime: Black Masculinity in the Hollywood Detective Film». Journal of Popular Film and Television 32 (1): 20–29.
Ссылки
- [articles.latimes.com/2001/oct/09/entertainment/ca-54963 It's Still a Guy Thing: The Evolution of Buddy Movies] — статья в газете Los Angeles Times
Отрывок, характеризующий Бадди-муви
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
