Бадендик, Карл Генрихович
Поделись знанием:
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Карл Генрихович Бадендик | |||||
Karl Johann Wilhelm Badendick | |||||
Дата рождения | |||||
---|---|---|---|---|---|
Место рождения | |||||
Дата смерти | |||||
Место смерти | |||||
Принадлежность | |||||
Род войск | |||||
Годы службы |
1910—1920 гг. | ||||
Звание | |||||
Командовал |
Колыванским полком СЗА. | ||||
Сражения/войны | |||||
Награды и премии |
|
Карл Генрихович Бадендик (9 января 1889 Юрьев — 25 марта 1941 Ленинград) — полковник, участник Первой мировой войны, участник Белого движения, Георгиевский кавалер.
Биография
- Окончил коммерческое отделение Ревельского реального училища, после чего уехал в Англию, где работал конторским служащим до 1910.
- В 1910 поступил вольноопределяющимся на военную службу.
- В октябре 1911 стал работать в конторе отца, затем — в фирме, которая занималась продажей конторских и
писчебумажных изделий.
Великая война
- В 1914 в чине прапорщика ушел на фронт. 294-й пехотный Берцинский полк; 17-й Заамурский пограничный пехотный полк.
- 9.09.1915 — ВП прапорщик 294-го пехотного Берцинского полка был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени.
|
- В октябре 1917 в чине капитана состоял на должности помощника командира 74-го пехотного Ставропольского полка.
- После Октябрьского переворота — начальник демобилизационного отдела 12-го армейского корпуса. Подполковник.
- В феврале 1918 взят в плен петлюровцами; затем — германский плен.
Гражданская война
- В марте 1918 вернулся в Талинн и занялся комиссионерством.
- С декабря 1918 по январь 1919 занимался формированием Русского партизанского отряда, который вошёл в состав Северного корпуса.
- До марта 1919 командовал этим отрядом.
- В марте на базе отряда был создан Ревельский стрелковый полк, должность помощник командира полка.
- С июня — командир Колыванского полка СЗА.
- В декабре 1919 назначен командиром 3-го пехотного Колыванского полка СЗА.
- С 1. 09. 1919. — Полковник; За время службы в Северо-Западной армии был награждён орденами Св. Владимира 4-й и 3-й степеней.
- В 1920 в чине капитана уволен в запас эстонской армии.
- В 1924 за незнание в достаточной степени эстонского языка разжалован в рядовые запаса.
- До 1930 занимался вместе с братом торговлей резиновыми изделиями, Бадендик Карл Генрихович являлся учредителем Русского дома.
- 1924 по 1929 — член Русского клуба (1924—1927 — член правления).
- 1926 по 1940 — член общества «Русская школа в Эстонии».
- 1926 по 1937 — член общества «Витязь» (в период 1931-36 — председатель).
- 1930 по 1940 — член Комитета «Дня русского инвалида».
- 1931 по 1937 — член Союза русских военных инвалидов в Эстонии.
- 1931 по 1940 — член Общества помощи бывшим русским военнослужащим в Эстонии, член Объединения георгиевских кавалеров в Эстонии, член Общества друзей русских скаутов (1931-32 — член правления); состоял в РОВСе.
- 21.06.1940. — Арестован органами НКВД в Таллине.
- 11.01.1941 — Решением трибунала приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение.
Источники
- Высочайшие награды // ПВ. 1915. 29 сент. (12 окт.) № 218. С. 1;
- ФГАЭ. Ф. 130. Д. 15093-э;
- Волков С. В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. СПб.; М., 2003. С. 30;
- Эстонский биографический словарь. Таллинн, 2003. С. 30.
Напишите отзыв о статье "Бадендик, Карл Генрихович"
Отрывок, характеризующий Бадендик, Карл Генрихович
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.