Бадин, Густав
| Адольф Людвиг Густав Фредрик Альберт Бадин | |
| швед. Adolf Ludvig Gustav Fredrik Albert Badin | |
 Густаф Лундберг. Портрет Густава Бадина, 1775. Национальный музей Швеции | |
| Имя при рождении: |
Couchi или Couschi |
|---|---|
| Дата рождения: |
1747 или 1750 |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Вероисповедание: | |
| Род деятельности: |
дворецкий, камергер, секретарь двора, балетмейстер, актёр, государственный чиновник, мемуарист |
Адольф Людвиг Густав Фредрик Альберт Бадин (швед. Adolf Ludvig Gustav Fredrik Albert Badin, настоящее имя Couchi или Couschi, известен как Бадин, 1747 или 1750, Санта-Крус, Виргинские острова, Дания — 16 марта 1822, Стокгольм, Швеция) — шведский политик, первоначально был рабом, затем — шведский придворный и мемуарист, дворецкий королевы Швеции Луизы Ульрики, а затем принцессы Софьи Альбертины Шведской.
Биография
Бадин родился в Африке или на острове Санта-Крус (один из Виргинских островов, принадлежавший тогда Дании)[1]. Он сам утверждал, что единственное, что он мог вспомнить о своем прошлом, это — горящая хижина его родителей[2]. Неизвестно, произошло ли это в Африке, или на Санта-Крус.
Бадин был куплен датским капитаном Экебергом (швед. Ekeberg) и доставлен в Европу, вероятно, на корабле Датской Вест-Индийской компании. Экеберг передал его шведскому государственному советнику Андерсу фон Resier, который, в свою очередь, в 1757 году[1] передал его в качестве подарка королеве Швеции Луизе Ульрике Прусской. Считалось, что его первоначальное имя было Couschi, но стал широко известен как «Бадин», что по-французски означает «озорник» или «весельчак». Прозвище «Бадин» начало восприниматься современниками как его фамилия. Дата его рождения на самом деле неизвестна; 1747 год принят за неё по традиции (1750 год считается более правильным современными историками)[2].
Луиза Ульрика, читавшая французских философов и переписывавшаяся с Вольтером, решила провести эксперимент по воспитанию туземца. Она интересовалась наукой и основала Академию наук, где, среди прочего, обсуждались вопросы происхождения человека и цивилизации, природа «дикарей», соотношение «благородного дикаря» и «естественного человека», а в Бадине она видела возможность проверить теории Руссо и Карла Линнея[3]. Она крестила его (11 декабря 1768 года в часовне дворца Дроттнингхольм в присутствии почти всей королевской семьи (христианские имена он получил в честь детей королевы)[2] и научила его читать и писать, но после этого ему было разрешено жить в полном соответствии с его собственной волей и суждениями. Он вырос приятелем детей королевской семьи, которые воспитывались в гораздо более жёстких рамках, чем он, и ему было позволено говорить с ними естественным образом и даже бороться с ними и дразнить их, что воспринималось окружающими как скандальный пример.
Канцлер граф Фредрик Спарре писал в 1763 году[2]:
«Правило, которому должно было следовать в воспитании, гласило: позволить ему делать большую часть времени, что он хочет, по крайней мере никогда не делать ему выговор и не применять какое бы то ни было телесное наказание к нему… Его манеры и речь непристойны настолько, что вы смеётесь над ними, из-за чего он всё больше и больше считает, что они являются смешными».
Бадин изучил немецкий, французский, латинский языки и свободно говорил и читал на них[3]. Портрет Бадина за шахматной партией создал придворный художник Густаф Лундберг. Он знал все тайные ходы внутри королевских замков и тайны его стен. Современные дневники описывают, что Бадин называл окружающих его аристократов просто «Вы» (вместо того, чтобы использовать их имена и титулы), обращался в грубой форме к дворянам и высмеивал религию.
Будучи взрослым, он являлся дворецким королевы, а после её смерти в 1782 году — принцессы Софьи Альбертины, её дочери.
Когда королева лежала на смертном одре в своей загородной резиденции, она послала Бадина в Стокгольм за личными документами. После её смерти Бадин передал их князю Фредерику Адольфу и принцессе Софии Альбертине, которые сожгли их. Молодой король Густав III пришел в ярость. Они поссорились, король заявил: «Разве Вы не знаете, чёрный человек, что я могу заставить вас заплатить головой?». Тот ответил: «Моя голова находится во власти вашего величества, но я не мог действовать иначе»[1]. Отношения с представителями младшего поколения королевской семьи у Бадина были хорошие, независимо от того, что он назвал по дружески герцога Карла «Мистер Табак», а короля — «Негодяй»[2]. Он был близок к принцессе Софии Альбертине и написал стихотворение на её день рождения в 1764 году. Она даже пыталась удержать его при себе после 1787 года, когда она стала настоятельницей монастыря Кведлинбург.
Бадин иногда помогал придворному поэту Карлу Михаэлю Бельману сочинять стихи для особых случаев. Некоторые из них были опубликованы под именем поэта. Бадин участвовал в спектаклях французского театра в Bollhuset; он упомянут как танцор в балете в сезоне 1769—1770 годов и играл главную роль в пьесе «Дикий Арлекин» в сезоне 1770—1771 годов, в спектакле он был «дикарем», сталкивающимся с цивилизацией, также он играл в эротическом спектакле по пьесе Мариво. Бадин собрал обширную библиотеку, состоящую из 800—900 томов, в основном на французском языке. Она была продана в Стокгольме в год его смерти с печатным каталогом. Это делает его одним из первых книжных коллекционеров африканского происхождения.
Статус его был не вполне понятен даже современникам; он получил несколько должностей: камергер, секретарь двора, балетмейстер и «государственный чиновник»; сам Бадин никогда не использовал последнее название, которое король Густав III дал ему, и поговаривал с иронией: «Вы когда-нибудь видели чёрного чиновника?»[1]. Предпочитал сам называть себя фермером, так как он является владельцем двух ферм[1]. Был видной фигурой среди шведских масонов[2].
Бадин служил последовательно трём шведским монархам: королю Густаву III, который был убит в 1792 году, Густаву IV (1792—1809) и Карлу XIII (1809—1818). Пользуясь значительным авторитетом и демонстрируя преданность шведской королевской семье, Бадин редко упоминался в документах того времени. Он умер в 1822 году в Стокгольме в возрасте 75 лет. Его останки захоронены на кладбище Святой Екатерины в Стокгольме[3].
Личность и личная жизнь
Бадин был женат дважды, но умер бездетным. Ходили слухи, что он был отцом предполагаемой тайной дочери Софьи Альбертины, но они никогда не были подтверждены. Он женился на Elisabet Svart (ум. 1798) в 1782 году и Magdalena Eleonora Norell в 1799 году[4]. Он был охарактеризован современниками как интеллектуал и надёжный человек, обладающий изрядной самоуверенностью. Хотя он был информирован о многих секретах королевской семьи и двора, тем не менее никогда не гордился их знанием и был лоялен к королевскому дому на протяжении всей своей жизни. Его дневники, написанные на французском языке, хранятся в библиотеке Университета Упсалы.[3] В конце жизни он, как сообщается, пользовался финансовой поддержкой со стороны принцессы Софии Альбертины.
Бадин в литературе
- Бадин — персонаж в романе «Morianen» Магнуса Якоба Крузенстольпе, созданном в 1838 году, где он описан как соучастник всех тайн и больших событий королевской семьи с 1772 года до 1809[2].
Напишите отзыв о статье "Бадин, Густав"
Литература
- Badin’s Diary: An English Translation. Copyright Eric Basir. 2015. ISBN 9781329559592.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [runeberg.org/nfaa/1427.html Badin (Couschi), Adolf Ludvig Gustaf Fredrik Albert. Herman Hofberg, Frithiof Heurlin, Viktor Millqvist, Olof Rubenson. Svenskt biografiskt handlexikon (andra upplagan, 1906).]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [popularhistoria.se/artiklar/badin-ett-experiment-i-fri-uppfostran Edvard Matz. Badin — ett experiment i fri uppfostran.]
- ↑ 1 2 3 4 [www.blackpast.org/gah/badin-adolf-1747-1822 Schinke, Birgit. Badin, Adolf (1747—1822). BlackPast. Online Encyclopedia.]
- ↑ Carl Forsstrand. Sophie Hagman och hennes samtida. Några anteckningar från det gustavianska Stockholm. Second edition. Wahlström & Widstrand, Stockholm (1911).
Отрывок, характеризующий Бадин, Густав
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]
Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
