Бажин, Николай Федотович

Николай Федотович Бажин

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Никола́й Федо́тович Ба́жин (23 июня (5 июля) 1843, Вятка — 3 (16) октября 1908, Свияжск Казанской губернии) — русский писатель 60-х годов XIX века, принадлежавший к реалистической школе Писарева и Чернышевского.

Биография

Сын офицера, учился в Воронежском кадетском корпусе, откуда вышел в 1862 году. Во время Крымской войны, будучи в младшем классе кадетской школы, писатель, по собственному признанию, «…уже пописывал патриотические стишки».

Спустя два года он уже был деятельным сотрудником в журнале «Русское слово», где помещена его первая повесть: «Степан Рулёв» (под псевдонимом Холодов). Напечатав в течение двух лет пять повестей, он с закрытием журнала перешёл в «Дело», где с 1867 года по 1882 г. поместил ещё 11 романов и повестей, из которых иные очень обширные. Так, «История одного товарищества» занимает семь книг журнала (1869 г.), «Зовёт» — шесть (1872 г.). Сверх того он в 1879 г. писал в «Деле» рецензии большей части новых книг и обзор современной журналистики и до редакторства И. С. Дурново заведовал беллетристическим отделом журнала. В то же время он напечатал ещё восемь повестей в «Женском Вестнике», «Русском богатстве», «Наблюдателе», «Северном вестнике». Кроме того, сотрудничал в «Искре» и «Маляре» 70-х годов, в «Живописном обозрении» и «Иллюстрации» 80-х годов, под разными псевдонимами (например «Старый маляр», «Серый»), а в «Невском сборнике» Н. С. Курочкина поместил повесть «Арабески».

Отдельно вышли в 1871 г. его «Повести и рассказы» (8 статей), запрещённые в 1885 г. к выдаче из библиотек.

В 1882 г. вышел отдельным изданием роман «Лицом к лицу», первоначально опубликованный в «Русском Богатстве».

Бажин принадлежит к писателям шестидесятых годов школы Писарева и Чернышевского, проповедовавших «трезвый реализм», признававших в искусстве только его полезную сторону. Искренность убеждений его несомненна, но, обладая некрупным дарованием, он в течение своей 26-летней деятельности повторяет одни и те же типы. Любимый его герой, являющийся во многих рассказах, Степан Рулёв, — прямолинейный реалист, не знающий никаких человеческих слабостей, не входящий ни в какие компромиссы с жизнью. В 17 лет он уже обладал громадным количеством положителных знаний, в 20 лет — он уже выработал самостоятельный, строго реальный взгляд на жизнь. Это прямой сколок с Базарова и Рахметова. Он борется с «тёмной и дикой силой», грубо обходится со своим отцом и убеждён, что будущее принадлежит таким же, как он, героям. Убеждение это исчезло, однако, у автора в 70-х годах и в последних своих повестях, также ультратенденциозных, как и первые, он проводит уже типы прямых неудачников и является крайним пессимистом. Главным героем его произведений становится неприкаянный разночинец — неудачник. Верность однажды принятому направлению и литературный язык составляют отличительные черты таланта Бажина.

Биографические данные о писателе крайне скудны. В своём письме к С. А. Венгерову он пишет: «…сведения о моей жизни ровно никому не нужны и не интересны».

Жена его, Серафима Никитична, родившаяся в 1839 г., пишет с 1867 г.; она сотрудничала больше в мелких и детских журналах, более десяти лет помещала в «Петербургском Листке» очерки и рассказы, в которых горячо проповедовала необходимость самостоятельного труда для женщины. Была также известна как хорошая переводчица.

Произведения

• Из огня да в полымя
• История одного товарищества (1869)
• Житейская школа (1865)
• Скорбная элегия
• Степан Рулёв (1864)
• Три семьи
• Чужие между своими (1865)

Библиография

• Бажин Н. Ф. Повести и рассказы, С-Пб. 1874
• Русские повести XIX века 60-х годов, т. 2, М., 1956 в сборнике: «Степан Рулёв». Ред. Р.Софронова.

Ссылки

• Бажин, Николай Федотович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1891. — Т. IIa. — С. 680.
• [az.lib.ru/b/bazhin_n_f/ Сочинения Бажина на сайте Lib.ru: Классика]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Бажин, Николай Федотович

– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.