Олдрин, Базз

Базз Олдрин
Buzz Aldrin
Астронавт НАСА
Страна:	США США
Специальность:	Лётчик-истребитель, авиационный инженер, математик-баллистик
Воинское звание:	Полковник ( ВВС)
Экспедиции:	Джемини-12 (1966), Аполлон-11 (1969)
Время в космосе:	12д 01ч 52м
Дата рождения:	20 января 1930(1930-01-20) (94 года)
Место рождения:	Глен-Ридж, Нью-Джерси, США
Награды:	смотреть список

Базз О́лдрин (англ. Buzz Aldrin), урожденный Эдвин Юджин Олдрин-младший (англ. Edwin Eugene Aldrin, Jr.; род. 20 января 1930, Глен Ридж, Нью-Джерси, США) — американский авиационный инженер, полковник ВВС США в отставке и астронавт НАСА. Участник Корейской войны. Выполнял обязанности пилота лунного модуля корабля миссии «Аполлон-11», совершившего первую в истории пилотируемую посадку на Луну. Является вторым человеком, ступившим на Луну (через 20 минут после командира миссии Нила Армстронга, который 20 июля 1969 года ступил на поверхность Луны).

Биография

Ранние годы

Эдвин Олдрин родился 20 января 1930 года в небольшом городке Глен Ридж, штат Нью-Джерси в семье офицера Эдвина Юджина Олдрина старшего и его жены Мэрион Мун. Род Олдринов имеет шотландские, шведские и немецкие корни. После окончания в 1946 году средней школы в городе Монклэр отказался от возможности учиться в престижном Массачусетском технологическом институте и поступил в Военную академию США в Вест-Пойнте. Прозвище «Buzz» возникло у Олдрина ещё в детстве: его младшая сестра не могла выговорить слово «brother» («брат») и сокращала его до «buzzer», а затем и вообще «buzz». В 1988-м году Олдрин официально сменил своё имя на Базз.

Военная служба

В 1951 году Олдрин окончил Военную академию США в Вест-Пойнте и получил степень бакалавра технических наук. В том же году поступил на военную службу в ВВС США в звании Второго лейтенанта, прошел лётную подготовку в качестве лётчика-истребителя. В 1953 году принимал участие в Корейской войне в качестве пилота самолёта F-86 «Sabre» в составе 51-го авиакрыла истребителей-перехватчиков. Выполнил 66 боевых вылетов и сбил два самолёта МиГ-15. 8 июня 1953 года на страницах журнала «Life» были опубликованы фотографии, на которых было изображено, как Олдрин сбивает МиГ-15, из которого катапультируется лётчик.

После войны Олдрин прошёл подготовку в Школе офицеров эскадрильи при Авиационном университете на авиабазе ВВС Максвелл в Алабаме. Был назначен инструктором по воздушной стрельбе на авиабазе Неллис в Неваде, а затем помощником декана факультета в Академии ВВС США. Служил в составе американских войск в Европе командиром звена F-100 в 22-й эскадрилье 36-го тактического истребительного авиакрыла на авиабазе в Битбурге, Германия. В 1963 году в Массачусетском технологическом институте защитил диссертацию на тему «[dspace.mit.edu/handle/1721.1/12652 Управление сближением космических аппаратов на орбите]» и стал доктором наук (Ph.D) по астронавтике. За свои научные интересы впоследствии получил прозвище «Dr. Rendezvous» («Доктор Рандеву»).

К моменту зачисления в отряд астронавтов служил в местном отделении ВВС при Центре пилотируемых космических полётов (сейчас называется Космическим центром Джонсона) в качестве ответственного за проведение экспериментов Министерства обороны США во время полётов кораблей «Джемини».

Карьера в НАСА

В октябре 1963 года Олдрин вошёл в состав третьей группы астронавтов НАСА. Работал оператором связи с экипажем во время полетов кораблей «Джемини-5». После трагической гибели основного экипажа «Джемини-9» — Эллиотта Си и Чарльза Бассетта экипаж Олдрина стал дублирующим «Джемини-9» и основным экипажем «Джемини-12». С 11 по 15 ноября 1966 года Олдрин впервые отправился в космос в качестве пилота корабля «Джемини-12» (командиром корабля был Джеймс Ловелл, впоследствии командир героического полета «Аполлон-13»). Это был последний полёт корабля серии «Джемини», за время которого он сделал 59 оборотов вокруг Земли. Основной целью полёта являлось сближение и стыковка с мишенью «Аджена-XII», поднятие её на орбиту высотой 555,6 км и выход в открытый космос. Второстепенные задачи включали 14 различных экспериментов, отработку стыковочных манёвров и автоматической посадки. Олдрин совершил три успешных выхода в открытый космос, в ходе которых отрабатывались навыки перемещения и выполнения различных работ, а также в одном из выходов был присоединён трос к корпусу «Аджены». С помощью присоединённого троса была проведена гравитационная стабилизация связки «Джемини-Аджена». Длительность выхода составила 5 ч 30 мин. Этот полёт доказал, что астронавты могут эффективно работать в открытом космосе. Олдрин стал первым человеком, трижды выходившим в открытый космос.

В ноябре 1967 года Олдрин был назначен в дублирующий экипаж третьего пилотируемого полета по программе «Аполлон», который должен был стать первым запуском на РН «Сатурн-5». После переформирования экипажей был дублёром пилота командного модуля корабля «Аполлон-8». В январе 1969 года был назначен пилотом лунного модуля корабля «Аполлон-11».

21 июля 1969 года по Гринвичскому времени Эдвин «Базз» Олдрин стал вторым человеком, ступившим на другое небесное тело, совершив километровую прогулку по поверхности Луны. Это был его четвёртый выход в безвоздушное пространство, чем он побил свой же предыдущий мировой рекорд. До полёта миссии «Аполлон-14» Олдрин держал также лидерство по суммарному времени выхода в открытый космос. Лидерство по количеству выходов держалось ещё дольше, до миссии «Аполлон-15». Согласно многочисленным легендам, Олдрин всегда хотел первым ступить на Луну. Многие^[кто?] утверждают, что изначально ему и был обещан первый шаг, но из-за схемы расположения астронавтов в модуле пришлось всё же остановиться на Ниле Армстронге — по штатному расписанию он сидел ближе к выходу. По другим вариантам этой же истории, Армстронг получил это право из-за своей невероятной скромности. Существует мнение, что НАСА было заинтересовано, чтобы первым человеком, который ступит на поверхность Луны был гражданский. Так или иначе, свою долю славы Олдрин получил: официально, первыми на поверхности прозвучали слова Армстронга — «Хьюстон, говорит база в море Спокойствия. Орёл сел». Однако, непосредственно перед этим Базз сказал «Лампа контакта зажглась … ок, двигатель выключен».

Базз Олдрин — сторонник пресвитерианской церкви. После прилунения, он сообщил на Землю: «Хочу воспользоваться возможностью и попросить всех, кто меня слышит, обдумать события последних часов и вознести благодарность наиболее приемлемым для каждого способом». Тогда же Олдрин, пользуясь правами старейшины пресвитерианской церкви, провел краткую частную службу с причастием. Армстронг, будучи неверующим, причащаться не стал.

Уход из НАСА

Олдрин завершил карьеру в НАСА в июле 1971 года. После ухода из НАСА Олдрин был назначен руководителем Школы лётчиков-испытателей ВВС США на базе ВВС Эдвардс в Калифорнии. В марте 1972 года, после 21 года службы в ВВС, Олдрин ушёл в отставку. Напряжение при подготовке к полёту и потрясение от самого факта высадки на Луну оказали на Олдрина негативное воздействие. Цели, сопоставимой с полётом на Луну, больше не было. У него началась депрессия, и он начал понемногу пить. В результате ему пришлось лечь на лечение в госпиталь Сан-Антонио. Его автобиографические книги «Возвращение на Землю» и «Великолепное опустошение», опубликованные соответственно в 1973 и в 2009 годах, рассказывают о его борьбе с клинической депрессией и алкоголизмом в первые годы после ухода из НАСА. Жизнь Базза Олдрина значительно изменилась, когда он в 1987 году женился в третий раз на Лойс Кэннон. После ухода из НАСА он по-прежнему занимается пропагандой освоения космоса. В 1972 году основал консалтинговую компанию Research and Engineering Consultants Inc. и стал её президентом. В 1985 году стал профессором Центра аэрокосмической науки при Университете Северной Дакоты. В 1996 году основал компанию Starcraft Enterprise в городе Лагуна-Бич и является её президентом. Также Олдрин является членом совета директоров компании Space Adventures.

Корабль Cycler

В 1985 году Олдрин предложил НАСА проект «орбитальных отелей», курсирующих между Землёй и Марсом. Этот проект называется Cycler, и его главной стратегической целью является осуществление перевозок грузов и первых колонистов на Марс с коммерческой целью — развитие космического туризма и создание космических отелей. Стержень проекта группы Олдрина — неистощимый источник энергии — гравитационные силы космических тел, которые, взаимодействуя друг с другом, могут «выстроить» орбиту космического «отеля». Замысел заключается в том, что, когда космический транспорт будет попадать в зону действия гравитационных сил Земли или Марса, он не будет останавливаться — его скорость снизится, но посадка не должна осуществляться.

Критика НАСА

В 2002 году президент США Джордж Буш назначил Олдрина членом Комиссии по определению путей развития американской аэрокосмической промышленности. А в декабре 2003 года газета New York Times опубликовала статью Олдрина с критикой в адрес НАСА. В ней он выразил обеспокоенность по поводу дальнейшего развития космической программы НАСА, а также провозгласил целью НАСА в ближайшие два десятилетия возвращение на Луну, а затем полёт на Марс.

Книги

Базз Олдрин является автором нескольких книг, среди которых: «Первые на Луне» (First on the Moon, 1970), «Возвращение на Землю» (Return to Earth, 1973), «Люди с Земли» (Men from Earth, 1989), «Встреча с Тибетом» (Encounter with Tiber, 1996), «Возвращение» (The Return, 2000), «Добраться до Луны» (Reaching for the Moon, 2005) и «Миссия на Марс. Мое видение освоения космоса» (Mission to Mars: My Vision for Space Exploration 2013).

Личная жизнь

Олдрин был женат три раза. От первого брака с Джоан Арчер он имеет троих детей: сына Джеймса Майкла, дочь Дженис Росс и сына Эндрю Джона. Со второй женой Беверли ван Зайл Олдрин прожил 12 лет. На своей третьей жене Лойс Дриггс Кэннон женился в День Святого Валентина в 1988 году. Олдрин подал на развод с Лойс 15 июня 2011 года в Лос-Анджелесе, ссылаясь на «непримиримые разногласия», по словам его адвоката.

Олдрин прошёл масонское посвящение в ложе «Монтклер» № 144 (Нью-Джерси) и стал мастером масоном 21 февраля 1956 год. В 1971 году был награждён Великой ложей штата Нью-Йорк.

Обвинения в заговоре

9 сентября 2002 года некий Барт Сибрел, сторонник теории заговора, пытался заставить 72-летнего Базза Олдрина поклясться на Библии, что 20 июля 1969 года тот действительно совершил высадку на Луне. После отказа давать клятву Сибрел в лицо обвинил 72-летнего Олдрина в том, что тот никогда не был на Луне и назвал его «трусом и лжецом» (видео инцидента) . Ветеран на это ответил тому хуком в челюсть. Полиция Беверли-Хиллза и прокуратура отказалась завести на Олдрина уголовное дело по факту этого инцидента.

Награды и отличия

• Военные награды:
  • Медаль ВВС США «За выдающуюся службу»
  • Орден «Легион Почёта»
  • Два Креста лётных заслуг
  • Три Воздушных медали
• Награды НАСА:
  • Медаль за выдающуюся службу
  • Медаль «За исключительные заслуги»
  • Две Медали «За космический полёт»
  • Премия исследований НАСА

Включён в Зал славы астронавтов.

• Гражданские награды и знаки отличия:
  • Президентская медаль Свободы
  • Награда авиационной промышленности Collier Trophy
  • Международная награда за выдающиеся достижения в аэронавтики Harmon Trophy
• В честь Олдрина был назван кратер на Луне и астероид
• Имя Олдрина внесено в Зал славы американских астронавтов
• В 1967 году Олдрин получил почётную степень доктора наук колледжа Густава Адольфа
• В 2003 году Олдрин получил награду от филантропической организации Variety, the Children’s Charity «за необычное понимание, сочувствие и преданность человечеству»
• За вклад в телевизионную индустрию, Базз Олдрин был удостоен звезды на Голливудской «Аллее славы» в Голливуде
• В 2009 году, указом президента Обамы награждён вместе с экипажем «Аполлона-11» Золотой медалью Конгресса США
• В 2010 году Олдрин занял девятое место в списке космических героев (как реальных, так и вымышленных), составленном в 2010 году американской организацией Space Foundation

Кроме этого, Олдрин был награждён высшими государственными наградами многих стран мира.

Интересные факты

• Мать Базза в девичестве носила фамилию Мун (англ. Moon, Луна).
• Базз Олдрин так объяснял в интервью журналистам, почему астронавт Алан Шепард стал первым американцем в космосе: «Вообще, — сказал он, — хотели послать обезьяну, но в НАСА пришла куча писем в защиту прав животных, а в защиту Шепарда не пришло ни одного письма. Вот он и полетел».
• Даже после отставки Олдрин весьма активно интересуется космической программой, участвует в дебатах. В 2008 году он раскритиковал современных авторов научной фантастики за то, что они перестали уделять внимание космосу.
• Олдрин отслужил первую (и пока единственную) церковную службу на Луне, конечно, в предельно сокращённом виде.

Участие в кинопроектах

• Снялся в эпизодической роли самого себя в фильме «Трансформеры 3».
• Снялся в эпизодической роли самого себя в 5 серии 6 сезона комедийного телесериала «Теория большого взрыва».
• Снялся в эпизодической роли самого себя в 11 серии 3 сезона телесериала «4исла»
• Камео в японском полнометражном фильме Space Brothers.

См. также

• Коллинз, Майкл
• Армстронг, Нил

Ссылки

• [buzzaldrin.com/ Официальный сайт Базза Олдрина]
• Базз Олдрин в «Твиттере»
• [www.jsc.nasa.gov/Bios/htmlbios/aldrin-b.html Биография Олдрина на сайте NASA]
• [www.radiolive.co.nz/Graeme-Hill-meets-Buzz-Aldrin/tabid/491/articleID/12454/Default.aspx Видеоинтервью с Баззом Олдрином]
• [news.bbc.co.uk/2/hi/7910275.stm Buzz Aldrin’s moon landing memories. ВВС News]
• [wc.rootsweb.ancestry.com/cgi-bin/igm.cgi?op=PED&db=marcwheat&id=I19727 Генеалогическое древо Олдрина]

Отрывок, характеризующий Олдрин, Базз

Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.