Базилики

Базилики, василики (греч. τὰ Βασιλικά) — используемое с XI века название византийского законодательного свода из 60 книг, работа над которым была начата в правление императора Василия I и закончена при его сыне Льве Мудром. Данный свод включал как светское, так и церковное законодательство.

Возникновение

Предпосылки

Одним из следствий происходившей в VIII веке в Византии борьбы иконопочитателей и иконоборцев, завершившейся Вторым Никейским собором в 787 году, стал застой во всех науках, в том числе и в правоведении. Некоторый перелом наступил при Михаиле Менисте благодаря усилиям кесаря Варды. Вместе с тем последний законодательный памятник предшествующего иконоборческого периода, Эклога Льва III Исавра, утратил своё значение. Таким образом юристы снова вернулись к законодательству Юстиниана, формально не отменённому, из которого в судебной практике в аутентичном тексте продолжали использоваться только новеллы.

Использование этого законодательного материала было сопряжено с трудностями. К рассматриваемому периоду оригинальное законодательство Юстиниана было вытеснено греческими переводами и толкованиями юристов времён Юстиниана. Поскольку между ними существовали противоречия, не помогало даже преимущественно использование трудов какого-то одного автора (так, среди комментаторов Институций имел Феофил, Дигест — Стефан и Дорофей, Кодекса — Фалелей), так как не существовало запрета использовать труды других комментаторов. В результате в ходе судебного процесса стороны могли прибегать к авторитету разных комментаторов. Другой причиной были терминологические трудности — к IX веку латинский язык начал выходить из употребления в судопроизводстве, и понятия, использовавшиеся юристами VI века, были не понятны. Разбросанное по четырём сводам законодательство Юстиниана было неудобно в использовании. И, наконец, многие его положения были либо отменены, либо устарели.

Реформа законодательства Василия I и Льва VI

Вскоре после вступления на престол Василий Македонянин, видя, по выражению Д. И. Азаревича, «всё безотрадное положение тогдашнего законодательства», поставил следующие цели по его реформированию: отменить устаревшие законы, предпринять т. н. «Ревизию древних законов» (греч. Ανακάθαρσις τών παλαιών νομων) с целью устранения противоречий в оставляемых законах и составить руководство к праву для облегчения его изучения. В результате деятельности по достижению этих целей между 870 и 878 годами было обнародовано Руководство к познанию законов. Одновременно с этим происходила «ревизия», завершившаяся изданием не дошедшего до нашего времени свода из 40 книг.

В период между 884 и 886 годами вышло второе издание Прохирона под названием Эпанагоги. Позднее, в первые годы правления Льва Мудрого, вышло новое издание «Ревизии», которое получило название Василики. В начале одной из рукописей Василик (cod. Paris gr. 1352) приводится указ императора Льва, в котором он порицает Юстиниана за то, что тот разделил законодательный материал на четыре части. Этот недостаток Лев попытался устранить, собрав все законы в один шеститомный свод, состоящий из 60 книг. Тот факт, что в предисловии к Василикам «Ревизия» не упоминается, служил для некоторых исследователей основанием утверждать, что последняя не была закончена и обнародована. В любом случае, уже к 920 году память об этом проекте императора Василия была утрачена.

Структура

Основной текст

Помимо деления на шесть томов, из которого известно из предисловия к Василикам, есть упоминания и о другом, вероятно, неофициальном, делении, на четыре тома. Далее эти тома делились на 60 книг. Добавление 20 книг по сравнению с 40 книгами «Ревизии» проистекало не только из-за того, что был добавлен новый материал, но и потому, что одни и те же предметы излагались в разных книгах. При этом некоторые предметы в Эпанагоге не рассматривались, а другие рассматривались в Василиках в меньшем числе книг. Отдельные книги распадаются на титулы (греч. τίτλα), число которых в различных книгах различно, а общее количество составляло 630. Титулы, в свою очередь, состоят из глав (греч. κεφάλαια), которые часто, следуя примеру, заданному юристами Юстиниана, подразделяются на параграфы (греч. θέματα). В некоторых случаях отдельные параграфы Дигест опущены в Василиках.

Рубрики отдельных титулов различны в разных рукописях Василик, поэтому восстановление оригинального оглавления Василик представляет некоторую трудность.

Схолии

Текст Василик снабжён схолиями, которые могут быть разделены на две группы — так называемые «древние» схолии, представляющие собой отрывки из сочинений юристов VI века, и поздние схолии, основанные на трудах юристов XI-XII веков. К последним относят Евстафия Романа, Иоанна Номофилакса, Калокира Секста, Патцеса и др..

Источники

Главным источником Василик был Corpus iuris civilis, преимущественно в его греческой обработке, поскольку только они находились в практическом использовании; Novellae Constitutiones были взяты из сборника 168 новелл. Другим несомненным источником Василик был Прохирон. Другие новеллы, в том числе и новеллы самого Льва Мудрого в рассматриваемый свод не вошли. Общий способ использования кодекса Юстиниана был следующим: вначале шёл текст древнего юриста из Дигест, затем — соответствующие ему места из Институций и Новелл.

Стремясь уничтожить коллизии между различными комментаторами, Лев при заимствовании текста в Василики отдавал предпочтение какому-то одному из них. Также была выполнена работа по переводу латинской терминологии и исключению устаревшего материала. Однако полностью достигнуть этой цели не удалось. В Василиках постоянно упоминаются области, давно утраченные Византией — Египет, Иллирия, Африка и другие. В первой книге Василик, посвящённой вопросам вероисповедания, упоминаются давно побеждённые ереси — донатисты, несториане, монтанисты и т. д. В других книгах встречаются устаревшие должности, а для оставшихся в некоторых случаях поменялся их смысл.

Значение

Как исторический источник

По мнению А П. Каждана, значение Василик в качестве исторического источника крайне ограничено в силу огромного количества содержащихся в тексте анахронизмов. Эта точка зрения оспаривалась М. Я. Сюзюмовым, отмечавшего при этом необходимость учёта специфики данного источника.

Издания

Некоторые книги (XIX, XXXI-XXXIV, XXXVI, XXXVII) Василик в дошедших до нашего времени рукописях не сохранились и могут быть восстановлены только по более поздним юридическим документам.

Первое в Западной Европе издание Василик предприняли братья Карл и Густав Хаймбахи.

Современное издание Василик началось в 1946 году. Первый том вышел в 1953 году, а последний, 17-тый том появился в 1988. Издание состояло из 8 томов собственно Василик, и 9 томов схолий. При подготовке этого издания была проведена огромная работа по объединению текста памятника, не сохранившегося целиком ни в одной рукописи.

Литература

• The Oxford Dictionary of Byzantium : [англ.] : in 3 vols. / ed. by Dr. Alexander Kazhdan. — N. Y. ; Oxford : Oxford University Press, 1991. — P. 265. — ISBN 0-19-504652-8.</span>
• Азаревич Д. И. История византийского права. — Ярославль: Тип. Г. В. Фалька, 1877. — Т. II. — 176 с.
• Каждан А. П. Василики как исторический источник // Византийский временник. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. — Т. 14. — С. 56-66.
• Липшиц Е. Э. Несколько замечаний о Василиках как источнике // Византийский временник. — М.: Наука, 1958. — Т. 14. — С. 76-80.
• Медведев И. П. Правовая культура Византийской империи. — СПб.: Алетейя, 2001. — 576 с. — (Византийская библиотека. Исследования). — ISBN 5-89329-426-2.
• Сильвестрова Е. В. [www.pravenc.ru/text/149783.html «ВАСИЛИКИ»]. Православная энциклопедия (30.11.2009). Проверено 17 марта 2012. [www.webcitation.org/67wUwJLYI Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].
• Сюзюмов М. Я. Василики как источник для внутренней истории Византии // Византийский временник. — М.: Наука, 1958. — Т. 14. — С. 67-75.

Отрывок, характеризующий Базилики

Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.