Баирики

О столице Республики Кирибати см. Южная Тарава

Город Баирики англ. Bairiki Страна КирибатиКирибати Координаты 1°19′44″ с. ш. 172°58′32″ в. д.1.32889° с. ш. 172.97556° в. д. / 1.32889; 172.97556    Основан 1979 Город с 1979 Тип климата Экваториальный, морской. Официальный язык Английский Население 29 000 человек Национальный состав Кирибати (96 %) Конфессиональный состав Протестанты-конгрегационисты, католики Часовой пояс UTC+12 Показать/скрыть карты

К:Населённые пункты, основанные в 1979 году

Баири́ки — город на атолле Тарава, муниципалитет в составе столичной агломерации Южная Тарава (Республика Кирибати).

Природные условия

Город расположен на коралловом атолле. Климат — экваториальный, жаркий: температура в течение года колеблется от +26 до +28 градусов. В Байрики никогда не бывает резких перепадов температур и сильных штормов. Осадков выпадает от 1000 до 1200 мм в год. Естественная растительность представлена главным образом кустарниками и мангровыми зарослями.

Население, язык, вероисповедание

Численность населения — около 29 тыс. человек. В городе проживают в основном народность кирибати (96 %). Официальный язык — английский, однако большинство жителей столицы говорят на тунгаруанском (кирибати) языке. Две трети населения — протестанты-конгрегационисты, остальные — католики.

История

12 июля 1979 г. была провозглашена независимость Республики Кирибати, и город Баирики, возникший в результате слияния нескольких деревень на юге атолла Тарава, получил статус столицы страны.

Культурное значение

Уровень культурного развития Баирики сравнительно невысокий, однако в отличие от других городов Кирибати в столице имеется телефонная связь, а также правительственные службы радио и телевидение. Помимо этого, в городе открыты педагогический колледж, мореходная школа и технологический институт. Общественный центр Баирики — футбольное поле, крытая трибуна которого является самым большим сооружением в стране. Недалеко от футбольного поля находится достаточно скромный президентский дворец, здание старой резиденции колониальных властей и тюрьма. Единственная улица Баирики — Мейн-стрит. За последние сотни лет уклад жизни Кирибати практически не изменился, это связано прежде всего с тем, что город находится далеко от современных центров цивилизации.

Отрывок, характеризующий Баирики

Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»