Байдалаков, Виктор Михайлович

Виктор Михайлович Байдалаков
Дата рождения	19 апреля 1900(1900-04-19)
Место рождения	Конотоп, Черниговская губерния, Российская империя
Дата смерти	17 июля 1967(1967-07-17) (67 лет)
Место смерти	Вашингтон, США
Принадлежность	Российская империя Российская империя Белое движение
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1918—1920
Сражения/войны	Гражданская война в России

Виктор Михайлович Байдалаков (19 апреля 1900, Конотоп — 1967, Вашингтон, США) — русский политический и военный деятель, участник Гражданской войны и Белого движения на Юге России. Идеолог части русской эмиграции, активный участник НТС, основатель и первый руководитель Национального трудового союза нового поколения (1931—1955). Автор воспоминаний «Да возвеличится Россия, да погибнут наши имена».

Биография

Первые годы и участие в Гражданской войне

Родился 19 апреля 1900 года в семье донского казака, преподавателя гимназии в Конотопе. После Елисаветградского кавалерийского училища был выпущен в Изюмский 11-й гусарский полк в чине корнета. Принял участие в Гражданской войне в составе Донской армии, переименован в хорунжии . Эвакуирован в Галлиполи с частями Русской армии в ноябре 1920 года.

Политический деятель эмиграции

Участник Галлиполийского сидения. Позже переехал в Югославию, где сначала работал чернорабочим. В 1929 году окончил химическое отделение Белградского университета, получил квалификацию инженера-химика. В 1928 году был избран председателем правления Союза Русской Национальной Молодежи (СРНМ), объединившего кружки национальной молодежи Югославии и Болгарии. На съезде в Белграде СРНМ вошел в состав Национального Союза Нового Поколения (позже ставшим НТС — Народно-трудовым союзом российских солидаристов), и В. М. Байдалаков был на нем избран членом Совета и Исполнительного Бюро. С начала 1934 до начала 1955 года — председатель Совета Национального трудового союза нового поколения. С начала Второй мировой войны, опровергая позиции обеих господствующих в Белой эмиграции групп — оборонцев и пораженцев — выдвинул лозунг: «Ни со Сталиным, ни с иноземными завоевателями, — а со всем русским народом». Осенью 1941 года вместе с другими представителями руководства НТС переехал из Белграда в Берлин, где продолжал руководить работой НТС в эмиграции и на оккупированных немцами территориях СССР. В 1944 году был арестован гестапо, находился в заключении в берлинских тюрьмах и концлагере Заксенхаузен. В апреле 1945 года был освобожден по ходатайству Андрея Власова.

После второй мировой войны

После войны проживал в Германии, затем выехал в США. В январе 1952 года на очередном съезде Совета НТС был лишен звания председателя Исполнительного бюро, а в 1955 году был исключен из НТС за «тяжелое нарушение духа и буквы союзной конституции — Устава НТС... и... попрание доверия». В январе 1956 года основал «Российский национально-трудовой союз», просуществовавший до апреля 1966 года. Последние годы преподавал русский язык в Джорджтаунском университете. Скончался в Вашингтоне 17 июля 1967 года.

Публикации

• Байдалаков В. М. Да возвеличится Россия, да гибнут наши имена: воспоминания председателя НТС: 1930—1960 гг.. — Москва: Авуар Консалтинг, 2002. — 119 с. ISBN 5-93347-080-5

Ссылки

• [www.humanitatis.info/wordowskie/polcbaida.doc В. М. Байдалаков в Сараево]

Отрывок, характеризующий Байдалаков, Виктор Михайлович

При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.