Байкалов, Альберт Юрьевич
Поделись знанием:
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
| Альберт Байкалов | |
 | |
| Имя при рождении: |
Альберт Юрьевич Чебан |
|---|---|
| Место рождения: |
станция Глинка Петровск-Забайкальского района Читинской области |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: |
с 2002 года по нынешний |
| Жанр: |
детектив, боевик |
| Дебют: |
2002 год "Миллион для Ичкерии" в серии "Чёрная кошка" издательство "ЭКСМО" |
Альберт Юрьевич Байкалов (р. в 1967 г) — российский писатель, работающий в жанрах, как определяет издательство "ЭКСМО", военные приключения, армейский роман. Окончил в 1988 году Благовещенское высшее танковое училище имени Мерецкова. Проходил службу в Группе Советских войск в Германии (с 1989 года - Западной группе войск) в 81 гвардейском МСП. С 1994 года в 201 мотострелковой дивизии в Таджикистане (в городах Душанбе и Куляб). С 1999 года в звании капитана ушёл в запас и с 2002 года занимается литературной деятельностью.
Участник литературных проектов «Группа Антитеррор», «Спецназ ГРУ», «Спецназ», «Крестоповал».
Кроме псевдонима Альберт Байкалов издаётся и под брендом (псевдонимом) издательства "ЭКСМО" - Сергей Зверев, где пишут сразу пять авторов (не путать с "литературными неграми") - Рясной Илья Владимирович, Сысков Юрий Александрович, Терентьев Александр Николаевич, Цуприков Иван Валентинович и Чебан Альберт Юрьевич. Лучшие романы про войну объединяет бренды "Идущие напролом" и "В одном строю с волками".
Главные персонажи книг Байкалова:
Командир группы спецназа Антон Филиппов по прозвищу «Филин». Основное направление его деятельности — борьба с чеченскими террористами.
Начиная с книги «Все дело в отваге» (2012 год), Матвей Кораблёв - бывший спецназовец ГРУ, который не может жить размеренной жизнью и стремится к разнообразию и приключениям.
Содержание
Библиография
- Проект «Чёрная кошка»
- (2002) - Миллион для Ичкерии
- Проект «Группа Антитеррор»
- Проект «Спецназ ГРУ»
- Проект «Спецназ»
- (2006) - Исполнитель приговора
- (2006) - Дезинформация прошла
- (2006) - Антиджихад
- (2007) - Наш хлеб - разведка
- (2007) - Финишная кривая
- (2007) - Убойный вариант
- (2007) - Крутая глиссада
- (2008) - В прицел судьбу не разглядишь
- (2008) - Конец света отменяется
- (2008) - Точка возврата
- (2008) - Объект ликвидации
- (2009) - Операция "Цхинвал"
- (2009) - Победу ни с кем не делим!
- (2009) - Московская бойня
- (2010) - Оборотень следов не оставляет
- (2010) - Взрыв в честь президента
- (2011) - Стреляю на счет "три"
- (2011) - Мастер перехвата
- (2011) - Недосягаемые
- (2011) - Запрещённый приём
- (2011) - Приговор подпишем сами
- (2011) - Беспощадные
- (2011) - Нас учили рисковать
- (2011) - Разрушители
- (2011) - Штурмовой вариант
- (2012) - Под грифом «Любой ценой»
- (2012) - Радикальный удар
- (2012) - Все дело в отваге
- (2012) - Кодекс джунглей
- (2014) - В окопах Кремля
- (2014) - Битва на кончике иглы
- (2014) - Зеленая банда
- Проект «Крестоповал»
- Проект «Битва за Пальмиру. Российский спецназ в Сирии»
Персонажи серий
Спецназовцы
- Антон Владимирович Филиппов (Филин) - боец спецназа Главного разведывательного управления, имеющий за плечами три войны и солидный боевой опыт. Окончил общевойсковой институт, прошёл службу в качестве командира взвода одной из частей Ленинградского военного округа, был принят в ГРУ, хотя и не участвовал в горячих точках. Свои три войны прошёл именно состоя в этой конторе. На данный момент является командиром подразделения «Кавказ» в звании полковника. Был неоднократно уволен из ГРУ (по причине расформирования или в связи с превышением служебных полномочий) однако позже восстанавливался. В ходе гражданской жизни продолжал случайным стечением обстоятельств сталкиваться с чеченскими террористами и предотвращать теракты. Представляет собой воплощение истинного защитника отечества - красивого мужчину с умным взглядом, атлетичной фигурой и пепельными волосами. Превосходно владеет всеми способами борьбы, в том числе и бесконтактным боем, хорошо водит вертолёт. У своих подчинённых пользуется непререкаемым авторитетом. Имеет жену Регину, с которой прошёл множество испытаний, и сына Сергея. С годами становится слаб к женскому полу, редко, но всё же на стороне у него происходят интрижки, хотя Антон по-прежнему любит Регину, которую считает почти что святой. До формирования «Кавказа» успел побывать в Афганистане и в Африке. Считает, что цель оправдывает средства, и ради спасения многих жизней можно пожертвовать одной, однако до сих пор не привык к запаху крови и смерти.
- Василий Дорофеев (Дрон) - штатный пилот подразделения «Кавказ» и «клоун группы», как называют его товарищи. Окончил общевойсковой институт, проходил службу в Сибирском военном округе. Впервые появился в книге «Элитный спецназ», позже вошёл в «Кавказ», а его роль и значимость как персонажа была значительно увеличена. Смуглолицый, с живым и озорным взглядом голубых глаз, любит поболтать и пошутить, особенно, над чеченцами группы, чем здорово раздражает товарищей. Несколько раз был на грани перевода из ГРУ в войска за своё поведение и поступки, однажды это всё-таки случилось, но в конце-концов Василия решили вернуть. Имеет множество боевых наград, из них три Ордена мужества. В ходе спецоперации успел побывать в плену у чеченских боевиков, непосредственно перед этими событиями получил звание майора. Будучи в плену, умудрился поиздеваться над бандитами, чем позже прославился («Крутая глиссада»). Там же, в Чечне, встретил работницу медицинского учреждения Ольгу, в которую влюбился и перевёз в Москву («Наш хлеб - разведка»). Работает в паре с командиром группы, свободно говорит на английском и французских языках, понимает чеченский.
- Офицеры-чеченцы - бывшие сотрудники Курчалоевского ОВД, в ходе устроенной ГРУ инсценировки ограбления автоколонны считаются перешедшим на сторону боевиков. На самом деле «переход» произошёл с целью внедрения к эмисарру влиятельного араба, которое произошло успешно. После этого офицеры-чеченцы в прежних званиях стали обучаться для прохождения службы в подразделении «Кавказ». Немалую роль в становлении их как спецназовцев сыграла кавказская гордость и самолюбие. Долгое время были вынуждены не раскрываться своим семьям, позже Филин разрешил им навещать их во время командировок группы в Чечню. Легко и умело выдают себя за боевиков, представителей различных этнических групп и внедряются таким образом к противнику. Большинство операций «Кавказа» в Чечне, а также за пределами России проходило блестяще благодаря этим действиям.
- Вахид Джабраилов (Джин) - бывший начальник ОВД в Курчалоевском районе, ныне майор и член группы спецназа ГРУ. Считает своим долгом защищать родную республику и Россию от последователей джихада. Самый старший среди всех чеченцев группы. Угрюмый, со сросшимися на переносице бровями способен навести грозный вид. В ходе работы чеченцев в качестве боевиков является лидером их «банды». С сильными пальцами без труда может гнуть монеты. Иногда оказывается основным участником событий, в одиночку принимая важные решения. Например, только благодаря его усилиям в критической ситуации был взорван завод по производству самодельных авиа-бомб («Исполнитель приговора»). Является основным объектом шуточек Дрона. После первой командировки в Великобританию стал активно упражняться в английском языке.
- Шамиль Батаев (Шаман) - сотрудник ОВД в звании капитана, когда-то находился на стороне боевиков, но сменил взгляды после смерти родственников. Рассудителен, хотя редко бывает вспыльчив. Во время работы под террористов играет импульсивного, помешанного на джихаде боевика. Имеет жену и сына, с которыми по причине службы видится нечасто. Также имел младшего брата Ису, который вместе с отцом был убит на третий год их службы в ГРУ. По законам гор Шамиль пожелал найти убийцу и отомстить ему, но в последний момент смирился и отпустил его, объяснив это тем, что является в первую очередь спецназовцем, а не кавказцем. Работает в паре с Джином.
- Иса Батаев - младший брат Шамиля, бывший водитель патрульно-постовой службы. Из всех чеченцев сложнее перенёс изнурительные тренировки. Несмотря на внешнюю схожесть с Шамилем, ростом и плечами был меньше его, гибок, подвижен и более эмоционален. Пользовался успехом у представителей женского пола. В ходе очередного пребывания в Чечне был узнан одним из представителей Аль-Каиды, с которым Иса лично общался в Турции. В результате боестолкновения с его охранником Иса вместе с отцом погиб.
- Лече Истрапилов (Стропа) - в отличие от предыдущих земляков являлся сотрудником милиции в Гудермесе и был «похищен» из дома «боевиками» с целью направить Лече в спецназ ГРУ. В группе заменил погибшего Ису и с лёгкой руки Дрона получил позывной «Стропа». Погиб сам во время внедрения в московскую террористическую группировку.
- Гайрбек Куциев (Куцый, Габбро) - также был сотрудником ГУВД в Чеченской Республике, прошёл все тесты и стал членом группы Филина. Женат, имеет детей.
- Сергей Полынцев (Полынь) - кареглазый капитан с боксёрским подбородком, прошедший долгий путь к погонам офицера. Проходил службу в мотострелковой роте, на флоте в морской пехоте, побывал в горячих точках, после получения звания лейтенанта стал командиром роты спецназа, базирующейся в Самаре. Имел жену Ольгу и сына Вадима, в подразделение «Кавказ» попал на первом этапе его формирования. Ещё до службы в ГРУ являлся мастером спорта по рукопашному бою. Какое-то время был заместителем Филиппова. В ходе оперативного слежения за куратором диверсионной группы был схвачен на дороге Подмосковья и ранен пулей. Умер от потери крови, ничего не выдав допрашивающим его чеченским бандитам («Антиджихад»).
- Игорь Завьялов (Злак) - был другом Дрона, проходил, как и тот, службу в Сибирском военном округе в бригаде ВДВ. Был отправлен якобы на курсы по офицерскому многоборью, вместо этого попал на курсы усиленных тренировок, которые прошёл вместе с Полынцевым, и стал членом созданной группы «Кавказ». Во время временной передышки после первого задания вместе с сослуживцами спас от бандитов заведующую наркологическим отделением Инну Ермакову, после чего влюбился в неё и женился на ней. У них родился сын Алексей. Во время очередной командировки в Чечню Игорь вместе с Филином возвращались из аула, и их вертолёт был подбит, в результате чего Злак погиб.
- Максим Мишенев (Мишень) - майор, временно исполнявший обязанности заместителя командира. Могуч в плечах, почти всегда бреется налысо, из-за своей внешности нередко принимался чеченцами за своего. Изредка покуривает. После событий книги «Иного решения нет» был переведён на повышение.
- Игорь Лаврененко (Лавр) - специалист по радиоэлектронному оборудованию в звании прапорщика, долгое время был ответственен за связь, навигацию и техническое обеспечение группы. Практически сразу после вступления в «Кавказ» начал активно упражняться в чеченском языке, в чём ему помогал Шамиль. Молод, его волосы рыжие. Был неоднократно ранен, после последнего ранения признан ограниченно годным и уволен из армии («Московская бойня»). Поддерживал связь с бывшими сослуживцами, сам занялся организацией собственного производства в родном городе. Однако перешёл дорогу депутату городской думы, по совместительству являвшимся криминальным авторитетом, был подставлен и попал под следствие. Ему помогли сбежать люди, намеревавшиеся использовать Игоря в качестве убитого «исполнителя» громкого политического убийства. Однако Лавр избежал этой участи благодаря вовремя нашедшим его Филину и его подчинённым («Запрещённый приём»).
- Ренат Хажаев (Москит) - также был специалистом узкой направленности, штатным врачом группы. Комплект спецоборудования позволял ему даже проделывать операции в полевых условиях. Был зачислен в группу вместо погибшего коллеги в звании старшего лейтенанта, однако первоначально Филин по причине недолгих тренировок доктора в ГРУ не собирался брать его на первое боевое задание. Тем не менее Ренат убедил его в своей готовности. Выбрал себе позывной «Москит», так назывался один из хирургических зажимов. Татарин, имел ярко выраженную азиатскую внешность. Достаточно долго являлся доктором группы, но погиб во время очередной командировки в Чечню («Объект ликвидации»).
- Марат Шаяхметов (Татарин, Шах) - как и Москит, был татарином, вследствие чего имел соответствующую кличку. Позже стал «Шахом». Имел слегка выпирающую вперёд нижнюю челюсть, вызывающую у врачей опасения за крепость лицевых костей. Втайне от сослуживцев вшил в потайной карман металлическое лезвие, что однажды позволило ему спастись («Финишная кривая»). Прапорщик Шаяхметов был раскован, составляя компаньона Дрону по шуткам. Погиб в результате столкновения с боевиками («Крутая глиссада»).
- Поплавский - командир сводной группы спецназа под кодовым названием «Тень». Ранен во время выполнение совместного с «Кавказом» задания, но остался на прежней должности.
Представители спецслужб
- Федор Павлович Родимов - заместитель главы ГРУ в звании генерал-лейтенанта, ответственный за проведение всех спецопераций ведомства. Должность также позволяет командовать всеми группами спецназа управления, в том числе и сформированным лично им подразделением «Кавказ». Начинал службу с должности разведчика-диверсанта и до сих пор поддерживает форму, проводя время в учебном центре на полосе препятствий или стрельбище. Имеет идеальную память, острый интеллект, без труда водит БТР, прыгает с парашютом и периодически выдёргивает кого-нибудь из офицеров на спарринг. Бывали также случаи, когда он, занимая действующую должность, сам принимал участие в операциях. Фёдор Павлович - невысокий полностью седой пожилой мужчина. Женат, дочь уже вышла замуж. По-отечески относится к Филину, и тот отвечает взаимностью. Не приветствует стычек спецназовцев и подвигов во внеслужебное время, однако те всё равно умудряются нарываться. После организации объединённого антитеррористического центра «Анаконда», куда входят представители всех силовых структур России, Родимов осуществляет руководство. Имеет позывной «Родник».
- Данила Васильевич Линев - сотрудник ФСБ, подполковник военной контрразведки, длительное время осуществлявший взаимодействие между своим ведомством и ГРУ. Предоставлял всю необходимую «Кавказу» информацию, контактировал в основном с Филином, с которым подружился, и Родимовым, работал с группой с самого её основания. Коренаст, светловолос, был женат на следователе прокуратуры по особо важным делам. В ходе самовольного расследования убийства агента ФСБ Данила у порога своего подъезда убит профессиональным киллером - сотрудником частной криминальной фирмы.
- Михаил Гусев, сотрудник ФСБ, заменил погибшего Данилу Линёва. На первых порах работы со спецназовцами Филина был ошеломлён методами смежников, но постепенно привык.
Отрицательные персонажи
- В качестве «главных злодеев» против Антона Филиппова и его группы выступают чеченские полевые командиры, криминальные авторитеты, опальные олигархи, арабские эмиссары, а также сотрудники спецслужб различных стран НАТО - Великобритании, США, Турции, Польши и Грузии. На протяжении нескольких книг основным отрицательным персонажем был представитель британской разведки Даниэль Нусон, координирующий работу, направленную на ослабление России.
- Антагонистами уровнем поменьше являются, в основном, чеченские террористы - различные бандформирования и отряды известных полевых командиров. Также противниками в боевом плане Филина и «Кавказа» выступали партизанские отряды Конго, албанские бандиты, афганские моджахеды, солдаты грузинской регулярной армии, обычные «шестёрки» из криминальных кругов Москвы и других городов и даже американский спецназ.
Напишите отзыв о статье "Байкалов, Альберт Юрьевич"
Ссылки
- [eksmo.ru/authors/baykalov-albert-yurevich-ID874/ Книги А.Байкалова на сайте издательства "ЭКСМО"]
Отрывок, характеризующий Байкалов, Альберт Юрьевич
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.
Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
