Байронизм

Байронизм — романтическое течение в континентальной европейской литературе начала XIX века, которое возникло под влиянием английского поэта Байрона. Для байронистов свойственно разочарование в обществе и мире, настроения «мировой скорби», резкий разлад между поэтом и окружающими, культ сверхчеловека (под определение которого идеально подходил Наполеон). Лирический герой их произведений получил название байронического.

Предпосылки

События Великой французской революции потрясли Европу, однако революция не оправдала возлагавшихся на неё надежд и повела к крушению идеалов, которыми жила эпоха Просвещения. После падения Наполеона и создания Священного союза по Европе распространился дух мрачной реакции. От этого пессимистическое настроение романтически настроенной части общества еще более усилилось.

Годы, предшествовавшие появлению в Европе французских переводов Байрона, были ознаменованы расцветом поэзии «мировой скорби». Шатобриан в лице своего альтер-эго Рене создал новый вариант скорбящего и разочарованного жизнью героя, придав ему черты демонизма, гордости, загадочности, непримиримости. В подражание Рене появились сходные типы — Оберман Сенанкура (1804) и Адольф Бенжамена Констана (1816). Ещё Пушкин справедливо видел в них предшественников Байрона.

Популярность Байрона в Европе

Байрон был, вероятно, первой суперзвездой современного типа. В нём сошлось все, что выводит на первые полосы газет и в заголовки теленовостей. Родовитость — как у принца Чарльза, богатство — как у Гетти, красота — как у Алена Делона, участь изгнанника — как у Солженицына, причастность к революциям — как у Че Гевары, скандальный развод — как у Вуди Аллена, слухи о сексуальных отклонениях — как у Майкла Джексона. Не забудем и талант.

— Пётр Вайль. «Гений места»

Вся Европа следила за каждым шагом скандально известного кумира. Поэту нравилось рисоваться перед публикой, фраппировать её своими нескромными признаниями. Гостиные европейских столиц полнились пересудами о его «неправильной» интимной жизни. «Когда лорд Байрон забывал о своей красоте, он предавался мыслям о своем высоком происхождении», — иронизировал Стендаль. Вот как Шелли описывает время их совместного с Байроном проживания на берегу Женевского озера в 1816 году:

Жители домов, выходивших на озеро напротив дома лорда Байрона, пользовались подзорными трубами, чтобы следить за каждым его движением. Одна английская дама от испуга лишилась чувств, когда он вошел в гостиную.

Байронизм в Европе

Как пишет академик М. Н. Розанов, во Франции почти ни один представитель «романтической школы» не избег обаяния Байрона. Наиболее последовательно следовал за Байроном поэт Ламартин, впрочем, воспринимавший мир в гораздо более светлых тонах, чем большинство других байронистов. Альфред де Виньи нашёл в Байроне родственное себе пессимистическое настроение, поэтическое выражение которого он умело использовал для собственных задач. Виктор Гюго воспринял байронизм преимущественно с его оппозиционно-политической стороны, ценя в Байроне всего более певца политической свободы, защитника угнетенных народностей и, в особенности, греков. Альфреду де Мюссе, напротив того, оказались гораздо родственнее меланхолия, разочарование, недовольство собой, душевный разлад, свойственные байроновским героям.

Байронизм созвучен поэзии итальянца Леопарди, который, впрочем, достаточно самобытен, чтобы считаться отдельным представителем настроения «мировой скорби». Наиболее законченным типом байрониста на испанской почве считается Эспронседа. В Германии Генрих Гейне придал героям своих трагедий — Альманзору и Ратклиффу — некоторые черты байроновских типов. В Польше Мицкевич отдал обильную дань увлечению тем, кого Пушкин называл «властителем дум»: например, в «Крымских сонетах» замечаются отзвуки «восточных» поэм Байрона. Другой поляк, Юлиуш Словацкий, в 1832—33 гг. издал шесть поэм во вкусе байроновских: «Гуго», «Змея», «Белецкий», «Араб», «Монах», «Ламбро».

Байронизм в России

В весьма различной степени и в разнообразнейших оттенках отголоски байронизма проявляются в русской литературе у В. Кюхельбекера, И. Козлова (знавшего многие поэмы Байрона наизусть и переводившего их), А. Полежаева, А. Бестужева-Марлинского, который в многочисленных повестях выводил нередко байронические типы, доведя их до утрировки и ходульности.

Пушкин, живя в ссылке на юге России, по собственному его выражению, «с ума сходил по Байрону»; прочитав его «Корсара», он «почувствовал себя поэтом». Лирико-эпическими поэмами английского поэта навеяны «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы» и отчасти даже «Полтава» (с эпиграфом из Байрона и ссылкой на его «Мазепу»). Своего «Онегина» сам поэт сближал с «Беппо», а еще чаще с «Дон Жуаном». Однако в целом «мировая скорбь» была мало свойственна жизнерадостной и уравновешенной природе русского поэта.

Грибоедов не был в восторге от Байрона, но своё жизнетворчество с его биографией и литературными опытами все же соотносил — причем не только как поэт (сочиняя поэму «Странник»), но и как прозаик (работая над путевыми заметками).

«У нас одна душа, одни и те же муки», — писал о Байроне юный Лермонтов. Позднее он называл себя «не Байроном, а другим, неведомым избранником… с русскою душой». В Печорине Лермонтов создал один из самых замечательных вариантов байроновского отщепенца, а в Грушницком — пародию на байронического героя.

Источник

• [feb-web.ru/feb/slt/abc/lt1/lt1-0831.htm Статья М. Н. Розанова из Литературной энциклопедии 1925 года]

Литература

• Байрон в России во второй половине 20-х годов XIX века // Некоторые вопросы русской и советской литературы и методики её преподавания в школе. — Барнаул, 1972. — С. 95—124.
• Бродский Н. Л. Байрон в русской литературе // Литературный критик. — 1938. — № 4. — С. 114—131.
• Великий романтик: Байрон и мировая литература / АН СССР, Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького. — М: Наука, 1991. — 239 с.
• Воробьёв В. П. Лермонтов и Байрон. — Смоленск: Маджента, 2009. — 160с
• Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. — Ленинград: Наука, 1978 . — 423 с.
• Люсова Ю. В. Рецепция Д. Г. Байрона в России 1810—1830—х гг.: дисс. ... канд. фил. наук. — Нижний Новгород, 2006. — 214 с.
• Маслов В. И. Начальный период байронизма в России. — Киев, 1915. — [4], 132 с.
• Минчик С. С. Грибоедов и Крым. — Симферополь: Бизнес-Информ, 2011. — 275 с.
• Стороженко Н. И. Влияние Байрона на европейские литературы // Из области литературы. Статьи, лекции, речи, рецензии. — М., 1902. — С. 173—187.
• Byron's political and cultural influence in nineteenth-century Europe. — New Jersey: Humanities Press, 1981. — 210 p.
• The reception of Byron in Europe. — Volume 1. Southern Europe, France and Romania. — London ; New York: Thoemmes Continuum, 2004. — 233 p.
• The reception of Byron in Europe. — Volume 2. Northern, Central, and Eastern Europe. — London ; New York: Thoemmes Continuum, 2004. — 500 p.

Ссылки

• Байронизм в русской литературе // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [archive.nbuv.gov.ua/portal/Soc_Gum/Slpkc/2010_2/Minchik.htm Байроновская модель паломничества в контексте научной проблемы «Грибоедов и Украина»]
• [imwerden.de/pdf/zhirmunsky_bajron_i_pushkin_1978.pdf Байрон и Пушкин]

Отрывок, характеризующий Байронизм

И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.