Байсангур Беноевский
Поделись знанием:
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
Не следует путать с Байсонкуром.
| Байсангур Бенойский | |
| чеч. Бено БойсгӀар | |
 Портрет Байсангура Бенойевского | |
| Прозвище |
чеч. Таш адам (Человек из камня) |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Годы службы |
1817-1861 |
| Звание | |
| Сражения/войны | |
Байсангу́р (Байсунгу́р) Бено́евский (чеч. Бенойн БойсгӀар[1]) (1794 год, Беной, Чечня — 3 марта 1861 года, Хасавюрт, Дагестан) — чеченский полководец XIX века, наиб имама Шамиля[2], участник Кавказской войны 1817—1864 годов[2].
Содержание
Биография
Родился в 1794 году в чеченском ауле Беной[3][2], по версии историка Д. А. Хожаева в семье крестьянина Баршкъи из рода Эди[4][5]. О его жизни до 1830-х годов сведений практически нет, однако известно, что в 1825—1826 годах Баусунгур принимал участие в восстании под руководством Бейбулата Таймиева[3][6].
В 1828 году когда Гази-Мухаммад был провозглашён имамом, примкнул к его движению.[3] Аул Беной стал опорой Гази-Мухаммада в Чечне[2]. Историк М. Н. Чичагова в 1889 году писала об этом:
Жители этого аула, окружённого лесными дебрями, всегда отличались непокорностью и не скрывали своей ненависти к русским. Они охотно оказали гостеприимство Шамилю.[7]
Согласно Б. И. Гаджиеву, в 1834 году Байсунгур примкнул к Национально-освободительному движению горцев Дагестана и Чечни, а в 1839 году его семья приняла у себя защитников Ахульго, Шамиля и его мюридов.[6]
Наиб имама Шамиля
К 1846 году в боях с российскими войсками графа М. С. Воронцова, наиб потерял одну руку и один глаз, а в 1847 году в боях за Гергебиль ему пушечным ядром оторвало ногу, и в результате такого серьёзного ранения попал в плен к царским войскам, из которого его вызволили мюриды Шамиля, напавшие на конвой, переправлявший Байсунгура в крепость Грозный. Согласно народным преданиям, чтобы он мог держаться в седле его привязывали к лошади[6].
Ногу наибу, по всей видимости, ампутировал Н. И. Пирогов[8], хирург так писал об этом случае:
В наш полевой лазарет принесены были в это время и раненные мюриды. Эти отчаянные приверженцы Шамиля изумили нас твёрдостью и равнодушием к телесным страданиям. Один из них спокойно сидел, без всякой перемены на лице, сидел на носилках, когда наши солдаты принесли его в лазарет. Одна нога была обвязана тряпками: я думал, судя по его равнодушию, что он ранен незначительно. Но каково же было мое удивление когда, сняв повязку, я увидел, что нога его, перебитая ядром выше колена, висела почти на одной только коже! На другой день после снятия бедра этот же мюрид сидел между нашими ранеными, опять также спокойно и с тем же стоицизмом[9].
25 августа 1859 года после осады крепости Гуниб имам Шамиль решил сдаться в плен. По лакским преданиям, Байсунгур категорически не согласился с решением имама, и настаивая на продолжении сопротивления утверждал, что прорвется в Чечню[10]. По мнению ряда современных исследователей, Байсангур вместе со своим отрядом все же прорвался через окружение царских войск и ушёл в Чечню, вернувшись в Беной[11][4][1][5].
Вместе с тем, историк П. И. Тахнаева высказала сомнения в факте участия Байсангура в событиях, связанных с осадой Гуниба. Позиция П. И. Тахнаевой обусловлена фактическим отсутствием каких-либо документальных материалов, подтверждавших бы присутствие наиба в этом регионе в указанный период[12]:
… факт присутствия наиба Байсунгура на Гунибе в августе 1859 г. выступает не более чем вымыслом, поскольку широко распространенное предание не находит подтверждения ни в местных, ни в российских источниках (штабной и официальной военной корреспонденции, многочисленных воспоминаниях современников, участников осады и др.). Возможно, этот драматический сюжет получил распространение после издания исторического романа чеченского писателя А. Айдамирова «Долгие ночи» (Грозный, 1972). Немногим позднее, но без каких либо ссылок, этот сюжет как исторический факт был введён в научный оборот чеченским историком Долханом Хожаевым в несколько беллетризованном исследовании «Чеченцы в русско-кавказской войне» (Грозный, 1998)[13]
8 мая 1860 года Байсангур, Солтамурад Беноевский и бывшие наибы Шамиля Ума Дуев и Атаби Атаев подняли новое восстание в Чечне[14][15][11]. В июне того же года отряд Байсангура и Солтамурада нанёс поражение войскам русского генерал-майора М. А. Кундухова в бою около местечка Пхачу[14][5].
Пленение и казнь
В начале 1861 года в Горную Чечню выступили отряды: из Майртупа — генерал-майора М. А. Кундухова, из Хаби-Шовдана — полковника Н. Н. Головачёва, из крепости Ведено — подполковника Арцу Чермоева. 9 января они соединились у аула Белгатой под общим начальством М. А. Кундухова. В течение второй половины января М. А. Кундухов разрушил 15 горных чеченских аулов, выселив жителей на равнину. Восстание было подавлено. Байсангур с несколькими приближенными укрылся в районе аула Беной. 17 февраля в стычке у местечка Бена-дук в окрестностях Беноя под Байсангуром убило коня, а сам наиб попал в плен вместе со своими сыновьями. Они были заключены в Хасавюртовскую тюрьму и вскорости преданы военно-полевому суду. Согласно источнику из РГВИА, «несмотря на отчаянное сопротивление, Байсангур и четыре его сподвижника были взяты в плен»[16][17][2].
1 марта 1861 года Байсангур Беноевский был приговорен к повешению по приговору военно-полевого суда[18], состоявшегося по приказу генерал-майора П. И. Кемпферта. Казнь состоялась на площади Хасавюрта, на том месте, где позднее была построена православная церковь[2][19]. В чеченских преданиях сохранился рассказ о том, что для того чтобы выбить табурет, на котором стоял Байсангур, был вызван за деньги палач-доброволец из толпы[20][1]. Как пишет Д. А. Хожаев, Байсангур сам соскочил с табуретки[5].
Наиба похоронили на одном из кладбищ Ауха на перекрёстке трёх дорог[4][21][22][5][1]. Другие участники восстания[5], в том числе сыновья Байсангура Алхазур[4][5] и Тахир[4], были сосланы в Сибирь[5][1].
Память и отражение в массовой культуре
- В ряде населенных пунктов Чеченской республики и Дагестана есть улицы имени Байсангура Беноевского.
- Образ неукротимого и своенравного Бойсангура выведен в историческом романе А. А. Айдамирова «Долгие ночи» (чеч. Еха буьйсанаш, Грозный, 1972[23], 2 изд., 1990[24], 2006[25]; русский перевод 1996[26], 2004[27]; арабский перевод 1998).
- Песня Имама Алимсултанова для акустической гитары «Гуниб» (1991) посвящена обороне Гуниба и участию в этих событиях Байсангура Беноевского[28].
- Чеченский бард Тимур Муцураев посвятил Байсангуру песню от 1997 года с одноименным названием[29], а также песню «Гуниб» (1998), в которой фигурирует Байсангур, посвящённую обороне Гуниба[30].
- Документальный сюжет № 32 «„Таш адам“ — Человек из камня. Байсангур Беноевский» из серии телепередач «„Знаменитые чеченцы“ ЖЗЛ» Информационного канала «Чеченинфо», ЧГТРК «Грозный», эфир от 24 октября 2009[31].
См. также
Напишите отзыв о статье "Байсангур Беноевский"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Гапуров Ш. А., Бакашов А. В. [anchr.ru/wp-content/uploads/2012/03/Вестник-№-1-2010.pdf Восстание в Ичкеринском округе Чечни в 1860—1861 гг. (Бенойское восстание)] // Вестник Академии наук Чеченской Республики. — 2010. — № 1 (12). — С. 109—116. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2070-2348&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2070-2348].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Гапуров Ш. А., Ахмадов Ш. Б., Багаев М. Х., Хасбулатов А. И. Народно-освободительное движение в Чечне в 60—90 гг. XIX в. § 1. Вооружённое восстание в 1860—1861 гг. // История Чечни с древнейших времен до наших дней. Том I. История Чечни с древнейших времен до конца XIX века. / Под ред. М. М. Ибрагимова. — 2-е изд., испр.. — Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2008. — Т. 1. — С. 685—695. — 828 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-98896-103-1.
- ↑ 1 2 3 Рамазанов Х. Х. Эпоха Шамиля. — Махачкала: Исламская типография «Ихлас», 2004. — С. 77. — 343 с.
- ↑ 1 2 3 4 5 Дадаев Ю. У. Наибы и мудиры Шамиля. / Рос. акад. наук, Дагест. науч. центр, Ин-т истории, археологии и этнографии. — Махачкала: ДИНЭМ, 2009. — 621, [1] с. — 500 экз. — ISBN 978-5-91446-011-9.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Хожаев Д. Байсангур Беноевский // [zhaina.com/history/283-chechency-v-russko-kavkazskoj-vojne.html Чеченцы в Русско-Кавказской войне.] / Науч. ред. Т. Мазаева. — Грозный—СПб.: «СЕДА», 1998. — С. 227—234. — 250 с. — ISBN 5-85973-012-8.
- ↑ 1 2 3 Гаджиев Б. И. [www.universalinternetlibrary.ru/book/24982/ogl.shtml Наибы] // Шамиль: от Гимр до Медины. — Махачкала: Дагестанское книжное изд-во, 1992. — С. 70. — 175 с. — ISBN 5-297-00992-8.
- ↑ Чичагова М. Н. Шамиль на Кавказе и в России: биографический очерк. — репр. изд. 1889 г.. — М.: Тонар, 1991. — С. 59. — 186 с. — ISBN 5-900450-03-1.
- ↑ Чеченская народная медицина // [zav.ansya.ru/health/sostavlenie-i-obshaya-redakciya-dejstvitelenogo-chlena-akademi/pg-17.html Чеченцы: история и современность] / Сост. и общая ред. Ю. А. Айдаева. — М.: Мир дому твоему, 1996. — С. 326. — 352 с. — ISBN 5-87553-005-7.
- ↑ Пирогов Н. И. Собрание сочинений в 8 томах. — Государственное издательство медицинской литературы. — М., 1959. — Т. 3. Труды по экспериментальной, оперативной и военно-полевой хирургии (1847—1854). — С. 70. — 536 с.
- ↑ Сказания народов Дагестана о Кавказской войне: устные рассказы, предания, легенды / Сост., автор предисл. и коммент. М. Р. Халидова; Отв. ред М. М. Курбанов; Даг. науч. центр РАН, Ин-т яз., лит. и иск. им. Г. Цадасы. (К 200-летию имама Шамиля).. — Махачкала: Ин-т языка, лит-ры и искусства Дагестанского науч. центра Российской академии наук, 1997. — С. 156. — 167 с. — 500 экз.
- ↑ 1 2 Рамазанов Х. Х. Эпоха Шамиля. — Махачкала: Исламская типография «Ихлас», 2004. — С. 78. — 343 с.
- ↑ Саид Ниналалов. [mkala.mk.ru/articles/2014/12/08/kavkazskaya-voyna.html Кавказская война.] Конференция, посвященная 150-летию окончания Кавказской войны, прошла в Махачкале. [mkala.mk.ru/ МК в Дагестане] (8 декабря 2014 в 20:37). — «Большую полемику вызвал доклад кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН Патимат Тахнаевой «Наиб Байсунгур из Беноя: страницы военной биографии». Патимат Тахнаева сообщает, что факт присутствия наиба Байсунгура в Гунибе в августе 1859 г. при пленении имама Шамиля можно считать не более чем вымыслом, поскольку широко распространенное предание не находит подтверждения ни в местных, ни в российских источниках (штабной и официальной военной корреспонденции, многочисленных воспоминаниях современников, участников осады и др.).» Проверено 15 февраля 2016. [archive.is/wlKFc Архивировано из первоисточника 15 февраля 2016].
- ↑ Патимат Тахнаева (ст. науч. сотр. ИВ РАН, к.и.н). [www.dagestanpost.ru/odagestane/15275-naib-bajsungur-iz-benoya-stranicy-voennoj-biografii Наиб Байсунгур из Беноя: страницы военной биографии.] Доклад. Конференция «Кавказская война: панорама событий и уроки истории (к 150-летию окончания)» (Махачкала, 25 ноября 2014 года). [www.dagestanpost.ru Дагестан Post] (25 ноября 2014). Проверено 7 февраля 2016. [archive.is/KrIeh Архивировано из первоисточника 10 февраля 2016].
- ↑ 1 2 (Русск. Инв.) [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1860-1880/VS/1_1862_I.htm Известия из Терской области] // Военный сборник, издаваемый по высочайшему повелению при штабе Отдельного гвардейского корпуса. — 1862. — Январь (т. 23, № 1).
- ↑ Иванов А. И. Национально-освободительное движение в Чечне и Дагестане в 60—70-х годах XIX в. // Исторические записки. — 1941. — Т. 12. — С. 177.</span>
- ↑ РГВИА. ф. ВУА. Д.6684, л.10 и об.
- ↑ Очерки истории Чечено-Ингушской АССР: с древнейших времен до наших дней: в 2-х томах / отв. ред. М.С. Тотоев] ; Чечено-ингушский научно-исследовательский ин-т истории, языка и литературы при Совете министров Чечено-ингушской АССР. — Грозный: Чечено-Ингушское книжное изд-во, 1967. — Т. 1.: С древнейших времен до марта 1917 года. — С. 126—127. — 316 с. — 4000 экз.
- ↑ Лапин В. В. Хронологические рамки Кавказской войны в контексте ее историографии // Вестник Санкт-Петербургского университета: Серия 2. История. — 2007. — Сентябрь (вып. 3). — С. 80. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1812-9323&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1812-9323].
- ↑ Айдамиров А. А. [nohchalla.com/o-respublike/teyp-i-tukkhun/88-aydamirov/istoriya-aydamirov/559-xix.html XIX век] // Хронология истории Чечено-Ингушетии. — Грозный: «Книга», 1991. — 112 с.
- ↑ Ибрагимова З. Х. [books.google.ru/books?id=4wJjCwAAQBAJ&lpg=PP562&hl=ru&pg=PT562#v=onepage&q&f=false Антиправительственные выступления чеченцев] // Мир чеченцев. XIX век. — М.: Пробел-2000, 2007. — С. 562. — 642 с. — ISBN 978-5-457-95834-0.
- ↑ Гапуров Ш. А., Абдурахманов Д. Б. [www.google.ru/search?tbm=bks&hl=ru&q=байсангур+беноевский+похоронили#hl=ru&tbm=bks&q=байсангур+беноевский+похоронили+Кещен-Аухе Россия и Чечня: последняя треть XVIII--первая половина XIX века]. — Грозный: Издательство АН ЧР, 2009. — С. 404. — 520, [1] с. — ISBN 978-5-91857-001-2.
- ↑ Мила Джунидова [vesti95.ru/5665778965698/ Бесстрашный Байсангур] // «Вести республики» — общественно-политическая газета Чеченской Республики. — 2013. — 3 апреля (№ 64 (1997)).
- ↑ Айдамиров А. Еха буьйсанаш. — Грозный: Нохч-ГIалгIайн пачхьалкхан книжни издательство, 1972. — 548 с. — 5000 экз.
- ↑ Айдамиров А. Еха буьйсанаш = Долгие ночи: Роман-хроника / Под. ред. И. И. Эльсанова. — 2-ое изд. доп. — Грозный: Нохч-ГӀалгӀайн зорбанан цхьанакхетаралла «Книга», 1990. — 560 с. — 30 000 экз. — ISBN 5-7666-0053-4.
- ↑ Айдамиров А. Дарц: роман: «Еха буьйсанаш» трилогин кхоалгIа книга. — Грозный (Нальчик): Кн. изд-во (Респ. полигр. комб. им. Революции 1905), 2006. — С. 555, [1]. — ISBN 5-98896-001-4.
- ↑ Айдамиров А. Долгие ночи: Роман / Пер. с чеченс. — М.: Аграф, 1996. — 590 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-89294-001-2.
- ↑ Айдамиров А. Собрание сочинений в 6-ти томах / Пер. с чеченс. автор.; авт. предисл. Э. Минкаилов. — Грозный: Центр гуманитарн. исслед. Чеч. Респ., 2004. — Т. 1: Долгие ночи: роман. — 592 с. — 20 000 экз.
- ↑
[youtube.com/watch?v=2XkZDVZ_Eko «Гуниб» (Пленение Имама Шамиля) (сл., муз. и исп. И. Алимсултанов, 1991)]
- ↑ [youtube.com/watch?v=zY94YUv32UQ «Байсангур» (сл., муз. и исп. Т. Х. Муцураев, 1997)]
- ↑ [youtube.com/watch?v=-NyobtjkDgA «Гуниб» (сл., муз. и исп. Т. Х. Муцураев, 1998)]
- ↑ [youtube.com/watch?v=qubwtv8uO3I «Таш адам» — Человек из камня. Байсангур Беноевский (Сюжет из серии телепередач «Знаменитые чеченцы» ЖЗЛ № 32, Информационного канала «Чеченинфо», ЧГТРК «Грозный», эфир от 24 октября 2009]
</ol>
Литература
- Алироев И. Ю. Язык, история и культура вайнахов / Ред. И. А. Ирисханов. — Грозный: Чечено-Ингушское издательско-полиграфическое объединение «Книга», 1990. — 364, [1] с. — ISBN 5-7666-0102-6.
- Гапуров Ш. А., Абдурахманов Д. Б. Россия и Чечня (последняя треть XVIII — первая половина XIX века). Монография. — Грозный: Издательство АН ЧР, 2009. — 520, [2] с. — ISBN 978-5-91857-001-2.
Ссылки
- [checheninfo.ru/5573-tash-adam-baysangur-benoevskiy.html «Таш адам» — Байсангур Беноевский] (Серия «ЖЗЛ»). // [checheninfo.ru/ ИА «Чеченинфо»]. — 9 сентября 2009
- [youtube.com/watch?v=vzXuLb0-2HI Часть речи М. Саакашвили на 68-й сессии Генассамблеи ООН: о чеченце Байсангуре Беноевском и Шамиле (Нью-Йорк, 25 сентября 2013)]
Отрывок, характеризующий Байсангур Беноевский
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
