Байтурсынов, Ахмет

Ахмет Байтурсынулы
каз. Ахмет Байтұрсынұлы
Род деятельности:	казахский общественный и государственный деятель
Место рождения:	урочище Сартыбек, Тургайский уезд, Тургайская область, Российская империя
Отец:	Байтурсын
Мать:	Кунши
Супруга:	Бадрисафа
Дети:	Аумат, Казихан, Шолпан
Награды и премии:	Духовный вождь

Ахмет Байтурсынов  — казахский общественный и государственный деятель, член Коммунистической партии большевиков (ВКП б) (репрессирован в 1937 году), просветитель, учёный-лингвист, литературовед, тюрколог, переводчик.

Байтурсынов был блестящим литератором, педагогом, лингвистом. Он реформировал казахское письмо на основе арабской графики, дав возможность пользоваться ею миллионам казахов, живущих за границей. В 1912 году Ахмет Байтурсынов исключил все чисто арабские буквы, не используемые в казахском языке, и добавил буквы, специфические для казахского языка. Новый алфавит, получивший название «Жаңа Емле» («Новая орфография»), до сих пор применяется казахами, живущими в Китае, Афганистане, Иране.

Разработал основы казахского и научную терминологию для определения казахской грамматики.

Расстрелян в период Большого террора, реабилитирован посмертно.

Биография

Родился 5 сентября 1872 года.

Когда Ахмету было тринадцать лет, к ним в аул приехали полицейские во главе с полковником Яковлевым и устроили погром, отец Ахмета Байтурсын Шошак-улы и три брата Ахмета не стерпели издевательств и избили полковника. За это были высланы на 15 лет в Сибирь.

Ахмет Байтурсынов обучался грамоте у аульных мулл. Родственники отдали его в Тургайское двухклассное русско-казахское училище. Окончив его Ахмет Байтурсынов отправляется в Оренбург для продолжения образования и поступает в четырёхлетнюю учительскую школу, основанную просветителем Ибраем Алтынсариным. В Оренбурге он испытывал большие финансовые трудности, но всё же окончил школу в 1895 году.

В 1895—1909 годах преподавал в аульных волостных училищах Актюбинска, Кустанайского и Каркаралинского уездов.

Во время работы в Кустанайском уезде Ахмет Байтурсынов жил в доме у лесника, где полюбил его дочь Александру Ивановну. Они поженились. Брак их был совершен по-мусульмански в Кустанае, и она изменила своё имя и фамилию, стала именоваться Бадрисафой Мухаметсадыковной Байтурсыновой. Они жили в Кустанае, где он работал в русско-казахской школе учителем. На следующий год переехали в Омск, затем в Каркаралинск, где пробыли до 1909 года. Но детей у них не было.

В 1905 году активно включается в политическую деятельность. Один из авторов «Каркаралинской петиции», в которой декларировались требования прекратить экспроприацию земли у казахов, приостановить поток переселенцев, учредить народные земства. В 1907 году он был впервые заключён в тюрьму за критику царской администрации, а в 1909 году Байтурсынов был вторично заключён на 8 месяцев без суда в семипалатинскую тюрьму.

В 1913 году Байтурсынов вместе с бывшим депутатом Первой Государственной думы Алиханом Букейхановым и поэтом и писателем Миржакипом Дулатовым открывает в Оренбурге газету «Казах».

Отрывок из газеты «Казах»:

«Для того, чтобы сохранить свою самостоятельность, нам необходимо всеми силами и средствами стремиться к просвещению и общей культуре, для этого мы обязаны первым долгом заняться развитием литературы на родном языке. Никогда не нужно забывать, что на самостоятельную жизнь вправе претендовать только тот народ, который говорит на своем языке и имеет свою литературу…».

Газета просуществовала 5 лет — до осени 1918 года. За это время она стала главным национальным общественно-политическим и научно-литературным изданием.

В 1917 году на двух Общекиргизских съездах в Оренбурге участвовал в создании казахской партии «Алаш» и был одним из организаторов и руководителей правительства Алаш-Орда. В конце 1917 был выбран в Учредительное собрание от Тургайского избирательного округа по списку № 1 (Алаш). Согласно постановлению ВЦИК от 4 апреля 1919 года был амнистирован. После этого перешёл на сторону советской власти. Более того, Ахмет Байтурсынов вступил в члены Коммунистической партии большевиков (ВКП б). С 1919 года — член Кирревкома, нарком просвещения, член ВЦИК, КазЦИК.

В июне 1929 года ему припомнили политическую деятельность, он был арестован органами НКВД, сидел в тюрьме в Кызыл-Орде, как и в царское время опять с Миржакипом Дулатовым, и был выслан в Архангельскую область, а жена Бадрисафа Мухамедсадыковна (до принятия мусульманства — Александра Ивановна) и приёмная дочь Шолпан отправлены в Томск. В 1934 году по ходатайству Е. Пешковой (жена Максима Горького), работавшей тогда в комиссии Красного Креста, Ахмет Байтурсынов был освобожден. Тогда же он вместе с семьёй (уже трое приёмных детей) вернулся в Алма-Ату и жил в доме, позже ставшем его Домом-музеем. В октябре 1937 года Ахмет Байтурсынов был снова арестован, а спустя два месяца, 8 декабря, расстрелян как «враг народа» по приговору тройки НКВД.

В 1988 году Ахмет Байтурсынов был реабилитирован.

Литературно-научная деятельность

Ахмет Байтурсынов возглавлял Академический центр республики, был профессором филологии первого в истории казахского народа государственного университета. Байтурсынов создаёт учебные пособия по родной речи, учебники для системы ликбезов, иллюстрированный букварь, выдержавший в 1920-е годы несколько изданий.

Арабское письмо при использовании его без обозначения гласных представляло определенные неудобства для тюркских языков. Ахмет Байтурсынов предложил проект реформирования арабского алфавита. Его идея сводилась к тому, чтобы при каждом слове отмечать признак переднего или заднего ряда добавлением знака, аналогичного знаку скрипичного или басового ключа в нотной записи, что существенно экономило число вновь вводимых знаков для гласных и примиряло с арабской графикой. В своей статье «Основные формы графической революции в турецких письменностях СССР» знаменитый лингвист, профессор САГИ Е. Д. Поливанов назвал этот проект «гениальным». «Нет сомнения, — писал Поливанов, — что если бы вопрос о казахском письме… мог бы решаться „вне времени и пространства“ — без необходимости считаться с графикой соседних народностей…, то казахская школа вполне могла бы удовлетвориться „орфографией“ 1924 года». Но проекту Байтурсынова не суждено было сбыться, началась латинизация (1928) и кириллизация (1940) тюркских языков в СССР.

Ахмет Байтурсынов внес большой вклад в развитие казахской литературы и письменности. В частности, наиболее известны его басни, вошедшие в сборники «Сорок басен» и «Маса», вышедшие, соответственно, в 1909 и 1911 годах. Байтурсынулы провел большую работу по собиранию и изданию образцов казахского устного народного творчества. Он написал вступительную статью и комментарии к поэме «Ер Саин», опубликованной в 1923 году, выпустил книги «23 причитания» (1926) и «Литературоведение» (1926), последняя из которых является первым научным исследованием по истории казахской литературы. Байтурсынулы принадлежат тезисы «О терминологии в тюркских языках», опубликованные в 1926 году Ахмет Байтурсынулы написал ряд учебников для обучения казахских детей родному языку. Среди них: «Учебное пособие» (1912), «Пособие по языку» (1914), «Азбука» (1924), «Новая азбука» (1926—1928), и методическое пособие «Баяншы» (1926).

Память

• В Алматы на углу улиц Байтурсынова и Жамбыла в доме, где он жил в 30-тые годы, открыт Дом-музей Ахмета Байтурсынова и в сквере около него установлен памятник-бюст просветителю. Сам сквер также носит его имя.
• Ему установлены памятники в Костанае (2000) и Шымкенте (2004).
• Его именем названы улицы во многих городах Казахстана.
• Именем Байтурсынова назван Костанайский государственный университет.
• В 2005 году была выпущена почтовая марка Казахстана, посвященная Байтурсынову.

Исследования

• Омаров И. Ученая деятельность А. Б. Байтурсынова. Труды общества изучения Киргизского края. Вып. 3. — Оренбург, 1923.

Ссылки

• [biografia.kz/famous/bajtursinov-ahmet Ахмет Байтурсынов на Biografia.kz]
• [rus.azattyq.org/content/Alikhan_Bukeikhan_Akhmet_Baitursynuly/1880722.html Найдены новые сведения об Алихане Букейхане и Ахмете Байтурсынулы]
• [karaganda.pmicro.kz/KRG/Culture/Baitursinov.stm Ахмет Байтурсынов]
• [biblio.al.ru/articles.php?lng=ru&pg=229 Ахмет Байтурсынов]

Отрывок, характеризующий Байтурсынов, Ахмет

– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.