Бай Ганю

«Бай Ганю. Невероятные рассказы об одном современном болгарине» — сатирическая книга Алеко Константинова, вышедшая в 1895 году. Является одним из популярнейших произведений болгарской литературы. Главным героем является мелкий торговец розовым маслом Ганю Балканский (бай Ганю).

Книга состоит из двух частей.

Первая часть, «Бай Ганю ездит по Европе», объединяет рассказы близких друзей, знакомых с бай Ганю, о его путешествиях по Европе, и сравнивает европейские нравы с болгарскими, испытавшими влияние Востока. Она состоит из следующих рассказов:

• I. Бай Ганю путешествует
• II. Бай Ганю в опере
• III. Бай Ганю в бане
• IV. Бай Ганю в Дрездене
• V. Бай Ганю на выставке в Праге
• VI. Бай Ганю у Иречека
• VII. Бай Ганю в гостях
• VIII. Бай Ганю в Швейцарии
• IX. Бай Ганю в России

Прототипом главного героя послужило действительное лицо, встреченное автором во время его поездки в США (о которой Константинов написал книгу путевых заметок «До Чикаго и обратно»). Умело используя сопоставление с европейцами, он показывает некоторые характерные черты болгарского народа и, в частности, уже сформировавшейся мелкой буржуазии.

Характер бай Ганю неоднозначен — наряду с необразованностью, бесцеремонностью, самодовольством, стремлением к наживе, простоватостью в нем также присутствуют рассудительность, энергичность, предприимчивость, грубоватый юмор. Но главное для него — получение прибыли от торговли розовым маслом. В последнем рассказе «Бай Ганю в России» автор после размышлений даже оправдывает своего героя:

Не презирай этого простенького, хитренького, жадненького человечка. Он — порождение грубой среды, жертва грубых воспитателей. Зло заключено не в нем самом, а в окружающей его среде. Бай Ганю деятелен, рассудителен, восприимчив, — главное, восприимчив! Дайте ему хорошего руководителя, и вы увидите, на какие подвиги он способен. До сих пор бай Ганю проявлял только животную энергию, но в нем таится запас дремлющих духовных сил, которые ждут лишь нравственного толчка, чтобы начать действовать.

Вторая часть состоит из нескольких самостоятельных фельетонов, продолжающих знакомить читателя с новой буржуазией и рассматривающих злободневные темы болгарской политической жизни в конце XIX века. Этими фельетонами являются:

• Бай Ганю возвратился из Европы
• Бай Ганю проводит выборы
• Бай Ганю — журналист
• Бай Ганю во дворце
• Бай Ганю в депутации
• Бай Ганю в оппозиции — ну и ну!
• Общество трезвости
• Письмо бай Ганю к Константину Величкову
• Из переписки бай Ганю Балканского

Бай Ганю больше не торгует розовым маслом, а участвует в большой политике — пишет прошение князю («Бай Ганю возвратился из Европы»), баллотируется в депутаты («Бай Ганю проводит выборы»), издает газету («Бай Ганю — журналист»). На смену самостоятельным действиям бай Ганю пришли совместные действия возглавляемой и вдохновляемой им группы единомышленников. Акцент во второй части книги делается на отрицательные черты характера, складывающиеся под влиянием низменных страстей.

Имя бай Ганю стало нарицательным и породило множество анекдотов об этом персонаже, в которых он выступает в роли типичного болгарина. Обычно анекдоты начинаются с фразы «Встретились однажды немец, француз, русский (либо соответственно англичанин, турок, американец и др.) и бай Ганю…». Как правило, поступки или слова бай Ганю выставляют его в смешном виде перед своими собеседниками.

Имена сообщников бай Ганю — адвоката Гуню Килипирчикова, бай Михала (Михала Михалева), Бочоолу, Гочоолу, Дочоолу и Данко Харсызина — также стали нарицательными, хотя и не так широко распространенными.

На русский язык книгу перевел Д. Горбов. М. Горький писал по поводу выхода этой книги (в статье «О работе неумелой, небрежной, недобросовестной и т. д.»):

Издана ГИХЛом книга болгарина А. Константинова «Бай Ганю». Предисловие рекомендует её как «самую популярную книгу» болгарской литературы. Если это правда, это — очень грустно. Но как-то не верится, что именно эта книга является самой популярной в литературе, где работали Вазов, Славейков, Тодоров и другие высокоталантливые люди. Впрочем, «о вкусах не спорят» и, может быть, мои оценки неуместны.

Вскоре по напечатании данной статьи редактор «Бай Ганю», болгарский революционер и критик-публицист Г. И. Бакалов написал Горькому письмо (май 1931 года) с возражением против его критических замечаний. Однако Горький в ответном письме к адресату (конец мая или июнь 1931 года) остался при прежнем своем мнении.

Во второй половине ХХ века с развитием науки и техники появились анекдоты об инженере Ганеве (Ганю Балканском).

Ссылки

• [liternet.bg/publish15/g_gezeman/problematichniat.htm Геземан, Герхард. ПРОБЛЕМАТИЧНИЯТ БЪЛГАРИН (Към характерологията на славяните).] (болг.)

Отрывок, характеризующий Бай Ганю

Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.