Бакатин, Вадим Викторович

Вадим Викторович Бакатин
Руководитель Межреспубликанской службы безопасности СССР
6 ноября 1991 года — 15 января 1992 года
Глава правительства:	Силаев, Иван Степанович
Президент:	Горбачёв, Михаил Сергеевич
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Председатель Комитета государственной безопасности СССР
29 августа — 3 декабря 1991 года
Глава правительства:	Силаев, Иван Степанович (де-факто)
Президент:	Горбачёв, Михаил Сергеевич
Предшественник:	Крючков, Владимир Александрович Шебаршин, Леонид Владимирович (и. о.)
Преемник:	должность упразднена; он сам как руководитель МСБ СССР
Министр внутренних дел СССР
20 октября 1988 года — 1 декабря 1990 года
Глава правительства:	Рыжков, Николай Иванович
Президент:	Горбачёв, Михаил Сергеевич
Предшественник:	Власов, Александр Владимирович
Преемник:	Пуго, Борис Карлович
Первый секретарь Кемеровского обкома КПСС
7 мая 1987 года — 17 ноября 1988 года
Предшественник:	Ермаков, Николай Спиридонович
Преемник:	Мельников, Александр Григорьевич
Первый секретарь Кировского обкома КПСС
22 марта 1985 года — 26 мая 1987 года
Предшественник:	Беспалов, Иван Петрович
Преемник:	Осминин, Станислав Александрович
Вероисповедание:	отсутствует (атеист)
Рождение:	6 ноября 1937(1937-11-06) (86 лет) Киселёвск, Кемеровская область, РСФСР, СССР
Партия:	КПСС (1964—1991)
Образование:	Новосибирсский инженерно-строительный институт Академия общественных наук при ЦК КПСС
Военная служба
Звание:
Награды:

Вади́м Ви́кторович Бака́тин (род. 6 ноября 1937 год, Киселёвск, Кемеровская область) — советский и российский партийный, государственный, политический и общественный деятель. Первый секретарь Кировского (1985—1987) и Кемеровского обкомов КПСС (1987—1988). Министр внутренних дел СССР (1988—1990), последний председатель Комитета государственной безопасности СССР (август — декабрь 1991), первый и последний руководитель Межреспубликанской службы безопасности СССР (ноябрь 1991 — январь 1992). Член ЦК КПСС (1986—1991). Депутат Верховного Совета СССР (1986—1989). Член Совета Безопасности при Президенте СССР (март — декабрь 1991).

Кандидат в Президенты РСФСР на выборах 1991 года.

Семья и образование

Родился в шахтёрском городе Киселёвске Кемеровской области. Отец — Бакатин Виктор Александрович (1912—1989) — маркшейдер, мать — Бакатина (урождённая Куликова) Нина Афанасьевна (1912—1991) — врач-хирург.

В детстве Вадим Бакатин неплохо рисовал и даже задумывался о поступлении в художественное училище.

Среднюю школу окончил с серебряной медалью, что позволило ему поступить в ВУЗ без экзаменов.

Окончил Новосибирский инженерно-строительный институт им. В. В. Куйбышева (по специальности — инженер-строитель) и военную кафедру при нём (1960), Академию общественных наук при ЦК КПСС (1985).

Карьера в строительной отрасли

После окончания института, в течение 13 лет, с 1960 по 1973 гг. работал на различных должностях в строительной сфере Кемеровской области. Характеризуя строительный этап карьеры Бакатина, Л. М. Млечин подчёркивает, что «в среднем каждые два года его повышали: он сразу показал себя хватким и волевым администратором, умеющим добиваться своей цели».

Сначала Вадим Бакатин был мастером (1960—1961) и прорабом (1961—1962). Затем — начальником участка строительного управления № 1 треста «Кемеровохимстрой» (1962—1963).

С 1963 по 1969 гг. — главный инженер строительного управления № 3 треста «Кемеровохимстрой». В 1964 году вступил в КПСС.

С 1969 по 1971 гг. — начальник строительного управления № 4 треста «Кемеровохимстрой».

С 1971 по 1973 гг. — главный инженер домостроительного комбината в г. Кемерово.

В 1973 году Вадим Бакатин перешёл на работу в кемеровские партийные органы.

Партийная карьера

После ухода из строительной отрасли Бакатин 15 лет, с 1973 по 1988 гг. проработал в партийных органах г. Кемерово и Кемеровской области, завершив данный этап карьеры в должностях первого секретаря обкома двух регионов РСФСР.

Вспоминая о переходе из строительной сферы в партийную, Бакатин любил рассказывать, как его в сапогах и ватнике привезли в кабинет первого секретаря Кемеровского горкома КПСС, который принял решение рекомендовать его на партийную работу.

С 1973 по 1975 гг. — второй секретарь Кемеровского горкома КПСС.

С 1975 по 1977 гг. — заведующий отделом строительства Кемеровского обкома КПСС.

С 1977 по 1983 гг. — секретарь Кемеровского обкома КПСС.

В 1983 году Вадим Бакатин попал в поле зрения заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС, будущего члена Политбюро Егора Лигачёва, который отвечал за подбор кадров. Это способствовало карьерному взлёту Бакатина. В 1983—1985 гг. он занимал должность инспектора ЦК КПСС в Москве. Затем, после окончания Академии общественных наук при ЦК КПСС (1985) был направлен на должность первого секретаря Кировского обкома КПСС, которую занимал с марта 1985 по май 1987 гг. Стал первым в СССР региональным лидером КПСС, занявшим свой пост при новом Генеральном секретаре ЦК КПСС Михаиле Горбачёве, который также пришёл к власти в марте 1985 года.

В годы работы в Кировской области первый секретарь обкома Вадим Бакатин активно способствовал дорожному строительству, открытию нового художественного музея, строительству цеха мороженого, открытию катка с искусственным льдом и 70 спортивных залов в крупных колхозах, передаче Вятской епархии Трифонова монастыря и пр.

С 7 мая 1987 по 17 ноября 1988 гг. — первый секретарь Кемеровского обкома КПСС. Вадим Бакатин сменил в этой должности умершего 28 марта 1987 года Николая Ермакова.

В 1986—1991 гг. — член ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР (1986—1989 гг.).

Министр внутренних дел СССР

20 октября 1988 года Вадим Бакатин был назначен министром внутренних дел СССР вместо Александра Власова, возглавившего Совет министров РСФСР. Был произведён в генерал-лейтенанты. 23 марта 1990 года был назначен членом Президентского совета СССР.

На пост министра Бакатина после XIX Всесоюзной конференции КПСС пригласил Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев со словами: «Мне не нужны министры-милиционеры. Мне нужны политики».

Как вспоминает Вадим Бакатин: Горбачёв «был уверен, что я никогда не буду красть, а мои слабости, мой провинциализм были ему скорее на руку. По-видимому, выбирая меня на этот исключительно важный государственный пост, он считал, что мною можно будет легко управлять. Совершенно справедливое желание, а ошибся он или нет — не мне судить».

В качестве главы МВД СССР Вадим Бакатин расследовал инцидент, произошедший 28 сентября 1989 года с народным депутатом СССР Борисом Ельциным и докладывал об этом на президиуме Верховного Совета СССР (см. статью «Падение Ельцина с моста»).

При Бакатине продолжилось создание в регионах отрядов милиции особого назначения (ОМОН), начатое предыдущим министром Александром Власовым. Также при Бакатине на вооружение советской милиции поступили резиновые дубинки, получившие прозвище «демократизатор».

На посту министра Бакатин отменил практику использования органами внутренних дел СССР платных осведомителей (в рамках операции «Чистое поле»). Данный шаг Бакатина неоднократно подвергался критике, так как агентурная сеть осведомителей советского милицейского аппарата использовалась в борьбе с преступностью и не сводилась только к «стукачеству» и наветам.

При министерстве Бакатина подследственных в СИЗО системы МВД СССР впервые стали кормить горячей пищей.

Бакатин также способствовал усилению самостоятельности и независимости от центра республиканских министерств внутренних дел союзных республик СССР. Соответствующий договор был подписан им, как министром, с Эстонией. Готовилось подписание аналогичных договоров МВД СССР с Литвой, Латвией, Молдавией и Россией.

Проявляя жёсткость в отношении кадровых сотрудников правоохранительных органов («я гонял это МВД, как сидоровых коз»), Бакатин боролся с попытками использовать органы МВД и ОМОНа как аппарат подавления народных волнений («я буду действовать в рамках закона»). Последнее стало одной из причин его отставки.

В марте 1990 года отказался от выдвижения своей кандидатуры депутатской группой «Союз» на пост Президента СССР в качестве альтернативы Михаилу Горбачёву.

1 декабря 1990 года был смещён с должности министра внутренних дел СССР из-за недовольства группы «Союз» его линией на придание большей самостоятельности министерствам внутренних дел союзных республик СССР и отказа Бакатина применять силу в Прибалтике, где усиливались сепаратистские настроения. Другой причиной отставки Бакатина с министерского поста стало недовольство его действиями Президента СССР Михаила Горбачёва. Перед ноябрьскими праздниками 1990 года Горбачёв потребовал от Бакатина пресечь проведение альтернативной демонстрации демократических сил на Красной площади Москвы. После отказа Бакатина, Горбачёв заявил ему: «Ты трус!».

Новым министром внутренних дел СССР стал председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, сторонник более жёстких мер Борис Пуго, будущий член ГКЧП.

Несмотря на отставку, Вадим Бакатин остался в команде Горбачёва и в марте 1991 года был утверждён членом Совета безопасности при Президенте СССР, где занимался вопросами внутренней политики.

Кандидат в Президенты РСФСР

12 июня 1991 года участвовал в качестве независимого кандидата в выборах Президента РСФСР (в паре с кандидатом в вице-президенты Рамазаном Абдулатиповым). Его кандидатура была выдвинута, в основном, трудовыми коллективами Кировской области.

До этого Бакатин отказался от предложения Бориса Ельцина баллотироваться в паре с ним в качестве кандидата в вице-президенты. Возможно, по просьбе Горбачёва, который рассчитывал, что Бакатин, баллотируясь самостоятельно, оттянет часть голосов у Ельцина. По словам Бакатина, прямого предложения баллотироваться вместе с Ельциным ему не делали, но по поручению Ельцина к нему приходил председатель Комитета по вопросам обороны и безопасности Верховного Совета РСФСР Сергей Степашин, задавший вопрос: «Как бы он поступил, если бы Ельцин предложил ему пост вице-президента?». Бакатин к тому времени уже принял решение идти на выборы самостоятельно.

В своей предвыборной программе кандидата в Президенты России Вадим Бакатин выступал за сохранение СССР, рассматривая Россию как «главный союзообразующий компонент государства», за переход к рынку, но без излишней поспешности.

Занял среди кандидатов последнее место, получив 3,42 % голосов и проиграв не только Борису Ельцину (57,30 %) и Николаю Рыжкову (16,85 %), но также Владимиру Жириновскому (7,81 %), Аману Тулееву (6,81 %) и Альберту Макашову (3,74 %).

Борису Ельцину Бакатин проиграл даже в Кировской области, трудовыми коллективами которой он был выдвинут кандидатом в Президенты.

Л. М. Млечин упоминает, что «на выборах Бакатин сделал много ошибок. Отказался от помощи первых профессионалов, которые занимались имиджем политиков. Запретил выпускать пропагандистские листовки и плакаты. Неудачно выступал, речи у него получались слишком длинными и академическими». О. М. Попцов писал, что Бакатин вёл свою избирательную кампанию вяло. Против него работал убывающий авторитет Горбачёва.

Действия во время событий августа 1991 года

Во время событий 19-21 августа 1991 года активно выступал против Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) и участвовал в поездке за Президентом СССР Михаилом Горбачёвым в Форос.

19 августа, узнав о созданиии ГКЧП из телевизионных новостей, Бакатин из дома направился в Кремль к Вице-президенту СССР Геннадию Янаеву. По воспоминаниям Бакатина, Янаев «сам на себя был не похож: чрезвычайно нервозный». Он заявил Бакатину, что Горбачёв «в полной прострации», «себя совсем не контролирует, не осознаёт, что делает» и «надо принимать управление на себя». Бакатин сказал ему: «Я в эти игры не играю». После этого он написал на имя Янаева заявление об отставке с поста члена Совета безопасности при Президенте СССР «в связи с неконституционным отстранением от власти Президента СССР». Попытки Бакатина связаться с Горбачевым 19 августа по спецсвязи не имели успеха.

20 августа Бакатин написал новое заявление на имя Янаева с просьбой, чтобы «государственный переворот не привёл к кровопролитию и массовым жертвам». В этот же день, совместно с другим членом Совета безопасности при Президенте СССР Евгением Примаковым Бакатин сделал совместное заявление для СМИ об антиконституционности действий ГКЧП, требованиями вывести с улиц городов бронетехнику и предоставить Горбачёву возможность выступить публично. Министр иностранных дел СССР Александр Бессмертных, с которым созванивался Примаков, отказался присоединиться к ним и подписать это обращение.

По инициативе вице-президента РСФСР Александра Руцкого, Бакатин 20 августа также созванивался с министром обороны СССР маршалом Дмитрием Язовым и просил его не штурмовать Белый дом. Язов заверил Бакатина, что «штурма не будет».

21 августа Вадим Бакатин вместе с вице-президентом РСФСР Александром Руцким, председателем Совета министров РСФСР Иваном Силаевым, заместителем министра внутренних дел РСФСР Андреем Дунаевым, Евгением Примаковым и другими участвовал в поездке за Михаилом Горбачёвым в Форос на служебном самолёте.

Председатель КГБ СССР. Реорганизация советских спецслужб

Назначение

После провала выступления ГКЧП, 23 августа 1991 года по настоянию Ельцина Президент СССР Михаил Горбачёв и президенты союзных республик в ходе встречи в Кремле предложили Вадиму Бакатину возглавить КГБ СССР для его реорганизации и реформирования. Позже, в мемуарах, Ельцин пояснил цель этого назначения: «перед ним стояла задача разрушить эту страшную систему подавления, которая сохранялась ещё со сталинских времён». Бакатин сказал им, что считает более подходящей кандидатуру председателя Комитета по безопасности Верховного Совета СССР Юрия Рыжова. Тем не менее в присутствии Бакатина Горбачёв подписал указ о его назначении и внёс данное решение на рассмотрение сессии Верховного Совета СССР. 29 августа 1991 года Верховный Совет СССР согласно пункту 3 статьи 113 Конституции СССР утвердил назначение Бакатина председателем КГБ.

С 1 октября по 25 декабря 1991 г. — член Совета обороны при Президенте СССР.

Концепция реформы КГБ

Приступая к реформированию КГБ СССР, Вадим Бакатин считал неприемлемыми наиболее радикальные инициативы (полное упразднение КГБ, увольнение всех его сотрудников и набор новых кадров в новую структуру) по которым пошли в ГДР («Штази» была распущена в 1989 году) и в Чехословакии (СГБ распустили в 1990 году, а её сотрудников подвергли люстрации). По мнению Бакатина, это привело бы к развалу органов безопасности.

В мемуарах Вадим Бакатин упоминает о 7 принципах, которыми он руководствовался при реформирования КГБ СССР:

1. Дезинтеграция. Раздробление КГБ на ряд самостоятельных ведомств, которые уравновешивали бы друг друга и конкурировали ли бы друг с другом.

2. Децентрализация. Предоставление полной самостоятельности органам безопасности союзных республик СССР при координирующей работе межреспубликанских структур.

3. Соблюдение законности, прав и свобод человека.

4. Деидеологизация.

5. Эффективность. Главное внимание — внешнему криминальному влиянию на внутренние дела, борьба с оргпреступностью, представляющей угрозу безопасности страны.

6. Открытость, насколько возможно. Общество должно понимать и поддерживать цели спецслужб.

7. Ненанесение ущерба безопасности страны.

Бакатин подчёркивал, что его вариант реорганизации КГБ «был вариантом реформ, а не разрушения». Он считал необходимым «сделать так, чтобы КГБ не представлял угрозы для общества, не допуская при этом развала системы государственной безопасности»

Реорганизация КГБ. Создание Межреспубликанской службы безопасности

Выведение из состава КГБ СССР отдельных структур, переподчинение их другим ведомствам или придание самостоятельного статуса началось уже в августе 1991 года, в первую неделю председательства Бакатина. «Многие структуры с нескрываемым удовольствием уходили из-под эгиды КГБ», так как это приводило к повышению их статуса, — пишет В. Бакатин.

Прежде всего из подчинения КГБ были выведены несколько десятков тысяч войск спецназа, которые указом президента СССР были переданы Советской Армии.

9-е управление КГБ СССР («девятка»), отвечавшее за охрану первых лиц государства, было передано в непосредственное подчинение президенту СССР и стало Управлением охраны при аппарате президента СССР.

Из состава КГБ был выведен комплекс управлений, отвечавших за правительственную связь, шифровку и радиоэлектронную разведку. На их базе был создан Комитет правительственной связи при президенте СССР.

Управление КГБ СССР по Москве и Московской области было выведено из центрального аппарата и переподчинено КГБ РСФСР.

Самостоятельным ведомством стало 1-е главное управление КГБ СССР (внешняя разведка). Одним из ярых сторонников вывода разведки был начальник этого управления генерал-лейтенант Леонид Шебаршин. В сентябре 1991 года Шебаршин ушёл из КГБ из-за разногласий с Бакатиным и руководителем Центральной службы внешней разведки СССР, а затем директором Службы внешней разведки России стал Евгений Примаков, назначенный по инициативе Бакатина.

Погранвойска СССР также были выведены из подчинения КГБ и стали самостоятельной структурой — Комитетом по охране государственной границы СССР.

Оставшиеся структурные подразделения составили основу Межреспубликанской службы безопасности СССР — основного правопреемника КГБ. 6 ноября 1991 года указом президента СССР Бакатин был назначен руководителем Межреспубликанской службы безопасности. Приоритетной задачей МСБ, по его мнению, должно было стать проведение контрразведовательной работы по пресечению деятельности иностранных спецслужб и организаций, наносящих ущерб СССР. В составе МСБ также осталась и военная контрразведка: Бакатин согласился с доводами о том, что передача бывшего 3-го главного управления КГБ министерству обороны могло бы превратить военную контрразведку в карманную структуру.

Окончательное юридическое закрепление реорганизации советских спецслужб завершил принятый неконституционным Советом Республик Верховного Совета СССР Закон СССР от 3 декабря 1991 года «О реорганизации органов государственной безопасности» в соответствии с которым КГБ СССР упразднялся и вместо него создавались три самостоятельные структуры: Межреспубликанская служба безопасности, Центральная служба разведки и Комитет по охране государственной границы СССР с объединённым командованием пограничных войск.

Передача США схем подслушивающих устройств в их посольстве в СССР

С санкции руководства страны — по решению Горбачева — передал американской стороне чертежи подслушивающих устройств в посольстве США в Москве, в знак «доброй воли».

5 декабря 1991 г. передал представителю посла США в СССР Джеймсу Коллинзу техническую документацию, относящуюся к установке и использованию сверхсекретных подслушивающих устройств в новом здании посольства США в Москве.

Тогдашний руководитель Агентства федеральной безопасности РСФСР В. В. Иваненко в 2011 году вспоминал об этом: «Он сдал систему, не посоветовавшись с профессионалами. Я об этом узнал только по радио. Бакатин потом говорил, что этот шаг он согласовал с обоими президентами (СССР и РСФСР — Прим.), у него было письмо с их визами. Но разве это компетенция президентов? Думаю, что они не понимали, к чему это может привести. А для сотрудников КГБ это был удар. Сдавать святая святых — технику подслушивания в посольстве если не противника, то конкурента! Бакатин оправдывался: мол, американцам все равно об этом было известно. Ничего подобного! Там была применена совершенно новая технология. Элементы звукопроводящей системы были замурованы в кирпичах. Мы их получали от зарубежных поставщиков. Это было ноу-хау. Строили зарубежные подрядчики, которым американцы доверяли. КГБ завербовал подрядчиков».

Воспоминания и мнение об этом экс-посла США в России Дж. Коллинза, бывшего непосредственным участним тех событий, см..

Данная история сподвигнула Леонида Гайдая и Аркадия Инина к написанию сценария для комедии «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди»: в фильме присутствует эпизод, в котором генерал КГБ (Юрий Волынцев) дает указание передать сотрудниками ЦРУ списки агентов КГБ и раскрыть перед ними карту с расположением секретных объектов.

Отставка

15 января 1992 года указом президента РСФСР Б. Ельцина Бакатин был освобожден от должности руководителя МСБ СССР. Аналогичный указ не был издан президентом СССР М. Горбачевым перед уходом в отставку 25 декабря 1991 года.

Деятельность после отставки

Президент России Ельцин предложил ему отправиться послом России в США, но Бакатин отказался.

С марта 1992 по 1997 гг. работал в Международном фонде экономических и социальных реформ (фонд «Реформа») вместе с академиками Станиславом Шаталиным, Леонидом Абалкиным и Николаем Петраковым. Руководил департаментом политических и межнациональных исследований фонда.

Позже работал советником в компании «Альфа-цемент», в инвестиционной компании «Восток-капитал», куда его пригласил член консультационного совета Baring Vostok Capital Partners, президент и председатель совета директоров компании «Восток Капитал», лётчик-космонавт Алексей Леонов.

Семья

• Жена — Бакатина Людмила Антоновна (1938 г. р.), врач-невропатолог.
  • Сын — Александр (1959 г. р.), заместитель руководителя Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору.
  • Сын — Дмитрий (1965 г. р.), член Совета директоров «Сибур Холдинга», «Объединенных машиностроительных заводов» (группа «Уралмаш-Ижора»), а также член совета директоров группы «Ренессанс Страхование», страховой компании «Ренессанс Жизнь».
    • Внук — Вадим Дмитриевич Бакатин (1998 г. р.), кандидат в мастера спорта по футболу, член юношеской сборной России 1998 г. р. по футболу, двукратный серебряный призёр Первенства России среди сборных юношеских команд субъектов РФ и МРО РФС в 2013 и 2014 гг. в составе сборной команды г. Москвы.

Цитаты

В связи с уходом Егора Гайдара из Правительства Бакатин сказал:

«Уход реформаторов с корабля проясняет только одно: корабль в плачевном состоянии. И трудно сказать, проиграл ли Гайдар, но общество безусловно выиграет. Мне представляется, что он идеалист в экономике и романтик в политике. Безусловно, он честный человек, но столь же безусловно, что в последнее время, мягко говоря, стал обманывать „свой народ“. Сказались пресловутые соображения „политической целесообразности“ и неизбежное для попавших во властную элиту инфицирование вирусом тщеславия и непогрешимости власти. Этот вирус подавил природную искренность, которую Егор Тимурович вместе с Борисом Николаевичем больше всего ценят из человеческих качеств. Именно ложь, а не оппозиция сгубила гайдаровские реформы. Монополия на истину, неумение и нежелание честно признавать ошибки (неизбежные в столь новом и сложном деле) привели к абсолютно неуправляемой ситуации в экономике, а самое главное — породили отвращение у большинства людей к „реформам“ и более того — к реформаторам»

«Довольно тесные и хорошие отношения в течение ряда лет складывались с Бакатиным. Но его позиция в августе 1991 года и последующее выполнение задачи по разгрому органов государственной безопасности СССР породили большое недоверие к нему. Когда же застал на Котельнической набережной в его кабинете известного провокатора и предателя Олега Калугина, остатки доверия и иллюзий к этому по природным данным незаурядному человеку окончательно испарились. Ещё раз убедился, что даже самая перспективная личность превращается в ничтожество на службе грязному и неправому делу» (Степан Карнаухов) [kprf.ru/rus_soc/81800.html].

Награды

• орден Ленина (05.11.1987)
• орден «Знак Почёта» (16.03.1976)

Звания

• Генерал-лейтенант.

Мемуары

• Бакатин В. Кузбасс в XI пятилетке Кемерово: Кн. изд-во 144 с., 1982
• Бакатин В. Избавление от КГБ Серия Время — События — Люди М: «Новости» 267с., 1992 ISBN 5-7020-0721-2
• Бакатин В. Освобождение от иллюзий (взгляд министра внутренних дел СССР на события 1989—1990 годов) Кемерово: Кн. изд. во 181с., 1992
• Бакатин В. Дорога в прошедшем времени Издательство: «Дом» 448с., 1999 ISBN 5-85201-349-8

Литература

• Кто есть кто в мировой политике / Отв. ред. Л. П. Кравченко. — М.: Политиздат, 1990. — С. 5.
• Коновалов А. Б. История Кемеровской области в биографиях партийных руководителей (1943—1991). — Кемерово, 2004. — С. 361—394.
• Энциклопедия секретных служб России / Автор-составитель А.И.Колпакиди. — М.: АСТ, Астрель, Транзиткнига, 2004. — С. 443-444. — 800 с. — ISBN 5-17018975-3.

Ссылки

• [video.sibnet.ru/video350135/ Вадим Бакатин. Руководители спецслужб.] Из альбома Документальное кино Леонида Млечина «Особая папка» (ТВ Центр).
• www.kommersant.ru/doc/680

Отрывок, характеризующий Бакатин, Вадим Викторович

Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.