Бакланова, Ольга Владимировна

Ольга Бакланова
Ольга Бакланова в 1922 году. В сценическом костюме в оперетте «Перикола» Жака Оффенбаха
Дата рождения:	19 августа 1896(1896-08-19)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	6 сентября 1974(1974-09-06) (78 лет)
Место смерти:	Веве, Швейцария
Профессия:	актриса
Карьера:	1914—1947

О́льга Влади́мировна Бакла́нова (19 августа 1896 — 6 сентября 1974) — кино- и театральная актриса, заслуженная артистка Республики (1925). До 1926 года играла на сцене театра и в кино в России, затем эмигрировала и продолжила карьеру в США. Родная сестра советского военачальника Глеба Бакланова.

Биография

Ольга родилась 19 августа 1896 года в Москве в состоятельной семье Владимира и Александры Баклановых. Её мать, в прошлом известная театральная актриса, оставила сцену и посвятила себя воспитанию шестерых детей. Ольга получила классическое образование и в возрасте шестнадцати лет приняла участие в конкурсном наборе в Московский художественный театр. Несмотря на высокую конкуренцию — на три вакансии претендовало 400 девушек, — она была принята в труппу и под руководством знаменитого К. С. Станиславского начала постигать основы актёрского ремесла.

Начало карьеры

Лето Ольга часто проводила в Крыму и там, подобно многим другим студентам, без ведома своих наставников попробовала свои силы в кино, появившись в нескольких немых короткометражках. Точное количество её ранних картин неизвестно, но судя по красочным названиям — «Симфония любви и смерти» (1914), «Загробная скиталица» (1915), «Женщина-вампир» (1915), «Петля смерти» (1915) и другие — многие из них были триллерами.

Кроме того, Ольга с успехом начала выступать на сцене театра, приняв участие в постановках по произведениям Пушкина, Чехова, Тургенева, Шекспира и Диккенса, однако ровное развитие её карьеры оборвала Октябрьская революция 1917 года. После переворота, во время которого был убит её отец, всю большую семью Баклановых переселили в одну комнату в их бывшем особняке.

Понимая, что её существование и карьера зависят от того, насколько она будет лояльна новому режиму, Ольга снялась в пропагандистском фильме 1918 года под названием «Хлеб». После того, как в 1919 году по инициативе Немировича-Данченко была основана Музыкальная студия, призванная подарить классическим пьесам новое авангардное звучание, Ольга начала брать уроки вокала и танца и между 1920 и 1925 годами с блеском приняла участие в пяти больших постановках. Около 1922 года она вышла замуж за адвоката Владимира Цоппи, и в 1923 году родила от него сына.

Эмиграция

За высокое мастерство исполнения Бакланова в 1925 году получила звание Заслуженная артистка Республики и в том же году в составе труппы уехала на зарубежные гастроли — сначала в Европу, а затем за океан. Советские артисты, которых принимал известный импресарио тех лет Моррис Гест, представили американскому зрителю большую часть своего репертуара и в середине 1926 года вернулись в Россию. Бакланова же воспользовалась случаем и осталась в США.

В 1927 году актрисе предложили эпизодическую роль в картине «Голубка» — мелодраме о любви певички-мексиканки и молодого кабальеро, где главные роли играли Норма Толмадж и Гилберт Роланд, — и она согласилась. Далее на неё обратил внимание популярный немецкий актёр тех лет Конрад Фейдт, за плечами которого было около восьмидесяти фильмов в Германии и США, и пригласил Ольгу в свою новую картину «Человек, который смеётся» по одноимённому роману Гюго. Фильм вышел на экраны в 1928 году, и после впечатляющего исполнения роли герцогини Джозианы, голливудская карьера Ольги начала развиваться быстрыми темпами.

Голливуд

1928 год был самым плодотворным в кинокарьере Ольги. После короткометражки «Секрет царицы» она снялась в драме «Улица греха» шведского режиссёра Морица Стиллера. В те годы Стиллер работал в Голливуде и вошёл в историю как первооткрыватель таланта Греты Гарбо. Для него эта картина стала финальным аккордом в карьере — в 1928 году он был уволен, вернулся на родину и в том же году умер в Стокгольме, — Бакланова же после этого фильма подписала с Paramount Pictures контракт сроком на пять лет.

Далее последовали не менее успешные работы — криминальная драма «Пристани Нью-Йорка», где актриса исполнила роль проститутки Лу, вестерн «Лавина», мелодрамы «Забытые лица» и «Три грешника», в которой ведущая роль принадлежала звезде немого кино Поле Негри. Во всех этих картинах Бакланова исполняла роли второго плана.

В том же году актриса снялась в паре с Джорджем Банкрофтом в фильме «Волк с Уолл-стрит», одном из первых звуковых проектов Paramount Pictures. Из-за пожара на недавно построенной звукозаписывающей студии он был озвучен довольно посредственно, но тем не менее, в те годы любой звуковой фильм неизменно привлекал внимание публики, и после премьеры в январе 1929 года картина с большим успехом прошла в кинотеатрах. Так как Ольга говорила с сильным акцентом — критики, впрочем, находили его очаровательным, — после начала эры звукового кино она играла только русских или иностранок.

Однако в 1928 году Бакланова претендовала на участие в фильме Людвига Бергера «Грехи отцов», но роль досталась дебютантке Рут Чаттертон.

В 1929 году в карьере актрисы наметился спад. Две её картины — мелодрама «Опасная женщина» и комедия «Любимый мужчина» с Ричардом Арленом — были восприняты критиками достаточно прохладно. Помимо этого Бакланова оказалась вовлечена в скандал, когда, желая аннулировать контракт, подала в суд на своего менеджера Эла Розена. Бакланова утверждала, будто из-за плохого знания языка считала, что заключала контракт всего на год, а не на пять лет. Судья поверил актрисе и удовлетворил её иск.

Завершение кинокарьеры

Получив в феврале развод от Цоппи, Бакланова 5 марта 1929 года вышла замуж за не слишком удачливого русского актёра Николаса Сусанина, такого же эмигранта, как она сама. Летом она возобновила контракт с Paramount Pictures, однако кинокомпания не торопилась предлагать актрисе новые роли, а в ноябре и вовсе уволила её.

Далее Ольга и Николас получили от продюсера Герберта Вилкокса приглашение приехать в Великобританию и принять участие в биографическом фильме «Жизнь Бетховена», однако проект был заморожен и супруги ни с чем вернулись обратно. В декабре Ольге вновь улыбнулась удача — киностудия Fox Films подписала с нею контракт и в 1930 году задействовала актрису на второстепенных ролях в двух музыкальных комедиях, «Не грусти и улыбайся» и «Ты там?».

В начале 1930-х Бакланова работала на MGM и приняла участие в трёх картинах. Первым была мелодрама 1930 года «Великий любовник», где главные роли исполнили Адольф Менжу и будущая звезда Ирен Данн. Критики ругали картину за слабый сценарий, но отмечали, что некоторые сцены с участием Баклановой смотрелись вполне пристойно. Далее в 1932 году последовала драма «Вниз по лестнице» по сценарию Джона Гилберта, незадачливого жениха Греты Гарбо.

Наконец, третьим фильмом — и последней удачей актрисы — был фильм ужасов «Уродцы», в котором Бакланова, после того как Мирна Лой отказалась от роли, сыграла циркачку Клеопатру. Фильм вышел настолько провокационным, что был официально запрещён в нескольких штатах и долгие годы пролежал на полке, однако впоследствии был признан национальным достоянием и в 1994 году включён в Национальный кинореестр Библиотеки Конгресса.

Понимая, что на вершину славы в Голливуде ей уже не пробиться, актриса снялась напоследок в криминальной драме «Скандал на миллиард долларов» (1933) и короткометражном мюзикле «Блюз по телефону» (1935) и ушла из кино.

Театр

Завершив кинокарьеру, Бакланова вновь сосредоточила своё внимание на театре и начала со спектакля «Безмолвный свидетель», премьера которого состоялась в октябре 1931 года. Незадолго до этого, 21 сентября 1931 года, она получила американское гражданство. В 1932 году актрису можно было увидеть сразу в трёх постановках — «Гранд-отель», где она исполнила роль Грушинской (в том же году пьеса была экранизирована и в этом фильме Грушинскую играла Грета Гарбо), «Двадцатый век» и «Кот и скрипка».

В начале 1933 года Ольга переехала в Нью-Йорк, а Сусанин остался в Голливуде. Отношения между супругами к тому времени испортились, но официально развелись они только в 1939 году. Театральная карьера Ольги продолжалась с переменным успехом до начала 1940-х годов — она посещала с гастролями Лондон, ездила в тур по Америке, пела в ночных клубах и знаменитом нью-йоркском ресторане Russian Tea Room (Русская чайная).

В 1940 году актриса в последний раз ощутила вкус славы, блестяще исполнив роль оперной примы мадам Дарушки в постановке «Клаудия» по роману Роуз Франкен. После невероятного успеха на Бродвее спектакль было решено экранизировать, и таким образом Бакланова получила возможность в последний раз появиться на киноэкране. В начале 1940-х годов Ольга вышла замуж за Ричарда Дэвиса, владельца нью-йоркского театра Fine Arts Theatre. Дэвис настаивал, чтобы жена оставила сцену, но она ещё несколько лет продолжала играть и ушла в отставку только в 1947 году.

Последние годы жизни

В середине 1960-х годов был извлечён из забвения фильм «Уродцы», и о Баклановой снова заговорили. Актриса, которой было почти 70 лет, дала несколько интервью, в том числе известному британскому киноисторику Кевину Браунлоу, снявшему несколько документальных фильмов о звёздах немого кино, и Джону Кобалу, автору серии книг о актёрах прошлых лет. На закате жизни Ольга переехала в город Веве (Швейцария), где и скончалась 6 сентября 1974 года в возрасте семидесяти восьми лет.

Интересные факты

• В детективном триллере 2006 года «Чёрная орхидея» Кэй Лэйк, Баки Бличерт и Ли Бланшар — персонажи Скарлетт Йоханссон, Джоша Харнетта и Аарона Экхарта — смотрят в кинотеатре фильм «Человек, который смеётся», в частности сцены, где героиня Баклановой снимает повязку с лица Гуинплена.

• В коллекции историка моды Александра Васильева находится платье, принадлежавшее Ольге Баклановой. Платье 1932 года из шелка с отделкой по вороту золотыми цветами из ламе передала ему племянница актрисы Елена Глебовна Бакланова.

Фильмография

Звёздочкой помечены фильмы, которые считаются утерянными.

Год		Русское название	Оригинальное название	Роль
1943	ф	Клаудия	Claudia	Мадам Дарушка
1935	ф	Блюз по телефону	Telephone Blues	—
1933	ф	Скандал на миллиард долларов	Billion Dollar Scandal	Анна Гоу-Гоу
1932	ф	Вниз по лестнице	Downstairs	Софья Кословская
1932	ф	Уродцы	Freaks	Клеопатра
1931	ф	Великий любовник	The Great Lover	Саварова
1930	ф	Ты там?	Are You There?	Графиня Хеленка
1930	ф	Не грусти и улыбайся	Cheer Up and Smile	Ивонна
1929	ф	Любимый мужчина	The Man I Love	Соня Барондова
1929	ф	Опасная женщина	A Dangerous Woman	Таня Грегори
1929	ф	Волк с Уолл-стрит*	The Wolf of Wall Street	Волчица
1928	ф	Лавина*	Avalanche	Грейс Стиллвелл
1928	ф	Спорная женщина	The Woman Disputed	В эпизоде
1928	ф	Пристани Нью-Йорка	The Docks of New York	Лу
1928	ф	Забытые лица	Forgotten Faces	Лилли Харлоу
1928	ф	Улица греха*	Street of Sin	Анни
1928	ф	Человек, который смеётся	The Man Who Laughs	Герцогиня Джозиана
1928	ф	Три грешника*	Three Sinners	Баронесса Хильда Брингс
1928	ф	Секрет царицы*	The Czarina’s Secret	Царица
1927	ф	Голубка	The Dove	В эпизоде
1918	ф	Хлеб*	—	неизвестно

С 1914 по 1917 год Бакланова снялась в паре десятков фильмов. Ни один из них не сохранился, известны только названия — «Симфония любви и смерти», «Когда звучат струны сердца», «Великий Магараж», «Загробная скиталица», «Женщина-вампир», «Любовь под маской», «Петля смерти», «Жизнь есть шутка», «Нана и её дочь», «По трупам к счастью», «Третий пол», «Домик на Волге», «Я помню вечера», «Тот, кто получает пощечины», «Когда умирает любовь», «Цветы запоздалые», «Желтый паспорт», «Лунный свет». Большинство этих картин срежиссировал Виктор Туржанский, который после революции эмигрировал во Францию, основал собственную кинокомпанию и стал широко известен в Европе.

Работы в театре

• 1917 — 1919 — Московский Художественный театр
  • «Каменный гость» по трагедии Пушкина. Роль Лауры.
  • «Иванов» по пьесе Чехова. Роль Саши.
  • «Нахлебник» по пьесе Тургенева. Роль Ольги Петровны.
  • «Двенадцатая ночь» по пьесе Шекспира. Роль Оливии.
  • «Сверчок за очагом» по повести Диккенса. Роль Берты.
  • «Потоп» по пьесе Бергера. Роль Лиззи / Сэди
• 1920 — 1926 — Музыкальная студия
  • 1920 «Дочь мадам Анго» по оперетте Шарля Лекока. Роль Ланж.
  • 1922 «Перикола» по оперетте Жака Оффенбаха. Роль Периколы.
  • 1923 «Лисистрата» по комедии Аристофана. Роль Лисистраты.
  • 1924 «Карменсита и солдат» по сочинению Липскерова на музыку Бизе. Роль Карменситы.
  • 1925 Трилогия «Любовь и смерть», в двух частях которой — «Бахчисарайском фонтане» по поэме Пушкина и «Алеко» по опере Рахманинова — актриса сыграла соответственно роли Заремы и Земфиры.
  • 1925 — 1926 На гастролях в США актриса играла в постановках «Лисистрата», «Карменсита и солдат» и «Любовь и смерть»
• 1926 — 1947 Работы после эмиграции в США
  • 1926 «Чудо» (The Miracle). Роль няни.
  • 1931 «Безмолвный свидетель» (Silent Witness). Роль неизвестна.
  • 1932
    • «Гранд-отель» (Grand Hotel). Роль Грушинской.
    • «Двадцатый век» (Twentieth Century). Роль Лили Гарланд.
    • «Кот и скрипка» (The Cat and the Fiddle). Роль Ширли.
  • 1933
    • «Двадцать пять долларов в час» на Бродвее ($25 an Hour). Роль Жермен Гранвиль.
    • «Убийство из тщеславия» на Бродвее (Murder at the Vanities). Роль Сони.
  • 1934 «Мэхогени-холл» (Mahagony Hall). Роль мадам Пэрис.
  • 1936
    • Going Places. Роль Дагмар Петровой.
    • Idiot’s Delight. Роль Ирены.
  • 1941 — 1943 «Клаудия» (Claudia) на Бродвее. Роль мадам Дарушки.
  • 1945 — 1947 Гастроли по стране
  • 1947 Louisiana Lady. Роль мадам Кордей.

Ссылки

• [www.olgabaclanova.com/ Olgabaclanova.com]  (англ.).
• [movies2.nytimes.com/gst/movies/filmography.html?p_id=3159 Мини-биография и фильмография актрисы на Nytimes.com]  (англ.).
• [www.echo.msk.ru/programs/time/ Радио Эхо Москвы Непрошедшее время: Александр Васильев об Ольге Баклановой]

Отрывок, характеризующий Бакланова, Ольга Владимировна

Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.