Бактрия

Ба́ктрия (др.-греч. Βακτριανή, Бактриана от др.-перс. Baxtri-; перс. باختر ,بلخ‎; тадж. Балх, Бохтар; узб. Balx) — историческая область на сопредельных территориях Узбекистана, Таджикистана и Афганистана между горной цепью Гиндукуш на юге и Ферганской долиной на севере. Столицей страны был город Бактры на территории северного Афганистана. Бактрийцы говорили на вымершем бактрийском языке — индо-иранской подгруппы индоевропейской языковой семьи. Современные пуштуны и таджики— являются потомками древних бактрийцев.

География

На востоке Бактрия граничила со страной паропамисадов и Гандхарой, на северо-западе с Согдом, на юге с Арахозией. На юго-западе — с Гирканией.

Бактрия представляет собой равнинную страну в среднем течении Амударьи. Границами Бактрии на севере являются отроги Памира, на юге — Гиндукуш. Сердцем Бактрии был обширный оазис в пустынной дельте одной из рек, стекающих с отрогов Гиндукуша. Центром оазиса был город Бактры (или Бактр/Балх), давший название всей стране. Западно-европейские учёные называют Бактрией географический регион, северной границей которого была река Амударья. Бактрию отличало выгодное географическое положение на перекрёстке путей с севера на юг (из Великой степи в Индию и к побережью Океана) и с запада на восток (из стран Средиземноморья в Китай). Такое положение, наряду со сказочным плодородием края (Страбон: «…в Бактрии зёрна размером с наши колосья»), позволило занять Бактрии видное место в истории с незапамятных времён. Согласно исследованиям Н. И. Вавилова, Бактрия является родиной многих культурных растений, в том числе — пшеницы.

Бактрия в контексте современного политического деления Средней Азии

Южная или Левобережная Бактрия с середины XIX в. входит в состав Афганистана: провинции Тахар, Кундуз, Балх (исторический центр Бактрии), Джаузджан, частично Фарьяб, Саманган и Баглан. Территории Северной (Правобережной) Бактрии являются частью юго-западного Таджикистана, включая столицу Душанбе, а также южных областей Узбекистана (Сурхандарьинская область и др).

История

Известно о существовании Бактрийско-Маргианского археологического комплекса — одной из цивилизаций бронзового века, которая существовала на территории восточного Туркменистана, южного Узбекистана, северного Афганистана и западного Таджикистана с XXIII по XVIII вв. до н. э. — в одно время с Индской цивилизацией в Пакистане и Древневавилонским царством в Междуречье.

С тезисом о существовании такой цивилизации выступил в 1976 году советско-греческий археолог Виктор Сарианиди. Раскопками Сарианиди и Массона вскрыты фундаменты грандиозных для своего времени (в том числе и фортификационных) сооружений в Намазга-Тепе, Алтын-Депе и ряде других мест. Характерны нерасписная гончарная посуда, двухъярусные гончарные горны, медные и бронзовые литые изделия (ножи, кинжалы, зеркала), глиняные модели повозок. Открыты остатки многокомнатных домов, разделённых узкими улочками. Высоко развитые керамика и ювелирное дело указывают на наличие в городах большого числа ремесленников. Печати и прочие артефакты, обнаруженные в ареале существования предполагаемой цивилизации, принадлежат к художественной системе, отличной от цивилизаций Междуречья и долины Инда. Кроме того, пиктограммы на одной из печатей могут свидетельствовать о наличии в поселениях особой системы письменности.

В благодатных землях горной страны, окружённой иранской пустыней, по одной из концепций, в VII веке до н. э. проповедовал пророк Заратустра (Зороастр), там же у него появились первые последователи.

Империя Ахеменидов

В состав Ахеменидской империи Бактрия входила со времен Кира Великого (Эрнст Эмиль Герцфельд предположил, что до этого она подчинялась Мидии) и считалась одной из самых богатых и сильных сатрапий. Сатрапом Бактрии был, в частности, отец царя Дария I Гистасп. Множество ценной информации о ахеменидской Бактрии содержится в трудах древнегреческого географа Ктесия, долгие годы служившего врачом при дворе царя Артаксеркса II. В эпоху Ахеменидов в Бактрии возникло одно из первых греческих поселений — сюда были переселены с западных границ империи Бранхиды — жрецы храма Аполлона в Дидимах (близ Милета), перешедшие на сторону персидских захватчиков.

При Александре Македонском

Сильная сатрапия, имевшая важное стратегическое значение, Бактрия во время походов Александра Македонского стала центром антимакедонского движения. Бесс, один из прежних ахеменидских сатрапов, в 330 году до н. э. обосновался в Бактрии, приняв тронное имя Артаксеркс V. Однако уже в течение 329—327 годах до н. э. Бактрия была завоевана македонскими войсками в ходе «Горной войны». Однако Александр, как новый владыка Азии, искал примирения с бактрийскими вельможами, создавая надежный фундамент новой империи. Тогда же Александр влюбился в Роксану, дочь Оксиарта, одного из крупнейших бактрийских вельмож, и вскоре женился на ней (327 год до н. э.).

В процессе присоединения Бактрии к новой империи, Александром было основано несколько военных поселений. Однако Бактрия, для жителей запада, македонян и греков, казалась глухой провинцией, тем более в сочетании с неудовлетворительными условиями существования, особенно не устраивавшими греков (которым Александр не разрешал вести привычный образ жизни, то есть вместо полисов новые «города» представляли собой военные поселения). Это привело к тому, что ещё при жизни Александра (327 год до н. э.) и сразу после его смерти (323 год до н. э.) колонисты восставали и изъявляли желание возвратиться на родину. Первый раз восстание закончилось усмирением колонистов — поводом к восстанию был ложный слух о смерти Александра. По свидетельству, содержащемуся в «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского, второе восстание кончилось убийством 20 000 греческих наёмников из новых поселений, собравшихся вместе и начавших движение на запад, домой.

В административном отношении Бактрия сохранила статус сатрапии, во главе которой был поставлен Оксиарт, один из крупнейших вельмож и тесть Александра.

Междуцарствие 323—305 годов до н. э.

Положение в этот период в Бактрии практически не известно. В то время как в западных областях империи Александра происходили многочисленные междоусобные войны, направленные на развал единого государства, в восточных сатрапиях продолжали управлять назначенные ещё Александром сатрапы, которых периодически меняли местами при каждом новом регенте, воцарявшимся на западе.

Государство Селевкидов

После убийства в 309 году до н. э. законного наследника (сына Александра Македонского — Александра (а также его матери — Роксаны)) и «волны» царских провозглашений (306/305 год до н. э.) к 300 году до н. э. оформилась система новых эллинистических государств. Селевк I и его сын Антиох I создали империю Селевкидов и основали целый ряд греческих городов на востоке Ирана, и на некоторое время греческий язык стал основным языком империи. Парадоксально, но греческое влияние более ощущалось в удалённой Бактрии, нежели в гораздо более близких к Греции территориях. Причиной тому было большое количество ссыльных греков, которых персидские цари стремились выслать в самые отдалённые земли огромной империи.

Царство Селевкидов было самым большим из эллинистических государств. Его первоначальным ядром была Вавилония, которая досталась Селевку при распределении между диадохами наследства Александра Македонского. В последующие годы Селевк, который принимал самое активное участие в кровопролитных событиях конца IV — начала III веков, значительно расширил пределы своих владений.

Греко-бактрийцы

Селевкиды столкнулись с рядом проблем, к тому же им постоянно приходилось отражать нападения Птолемея II. В конце концов они были вынуждены дать Диодоту, сатрапу Бактрии независимость (около 255 года до н. э.) и возможность захватить Согдиану. Диодот стал основателем Греко-бактрийского царства. Он и его преемники сумели сохранить свою независимость, которая особо активно оспаривалась селевкидским правителем Антиохом III.

Успеху амбиций Диодота способствовала опора на местную иранскую аристократию и сирийские войны. Его сын Диодот II отстаивал независимость Бактрии за счёт пропарфянской позиции, которая, однако, вызвала недовольство греко-македонских военных кругов внутри Бактрии, в результате чего бактрийский наместник Согдианы Евтидем осуществил в 235 году до н. э. государственный переворот и стал царём. Тем временем, Антиох III, разбив парфян и принудив парфянского царя Артабана I признать себя зависимым от Селевкидов, в 208 году до н. э. нанёс поражение 10-тысячной коннице Евтидема и осадил столицу Бактрии. Осада длилась около двух лет. В 206 году до н. э. Евтидем заключил союз с Антиохом III. Однако последний в конечном счёте был завоёван римлянами в 190 году до н. э.

Греко-бактрийцы набирали мощь и сумели расширить свои владения и включили в них земли Индии:

«Часть Бактрии лежит вдоль пределов Арии к северу, большая же её часть находится над Арией и к востоку от неё. Там есть все за исключением масла. Те греки, что дали Бактрии свободу, стали так могучи на её плодородных землях, что владеть стали не одной лишь Арианой, но и Индией, как писал Аполлодор из Артемии: и больше племён подчинили они, чем Александр…»

— Страбон, XI. xi. 1

Индо-греки

Бактрийский царь Евтидем и его сын Деметрий пересекли Гиндукуш с целью завоевать восточный Иран и долину реки Инд, которую к тому времени контролирует индуистская династия Шунга. Воспользовавшись падением империи Маурьев и последовавшими за ним религиозными смутами между буддистами и индуистами, Деметрий в 180 году до н. э. в результате военного похода завоевал территории Арахозии и Пенджаба. На некоторое время греко-бактрийцы получили огромные земли, казалось, великая Греческая империя возродилась далеко на востоке.

Однако эта империя быстро распалась, разрываемая внутренними раздорами и бесконечными посягательствами на трон. Когда Деметрий ушёл в самую глубь Индии, один из его полководцев, Евкратид, объявил себя царём Бактрии, основав тем самым третью династию бактрийских царей. Этот шаг повлёк за собой появление целой вереницы подобных самозваных царьков, и их борьбу друг против друга.

Большинство из таких царьков запечатлевали себя на монетах, которые в большом количестве находятся в Афганистане и Индии. Череда войн подрывала силу и авторитет греков в Бактрии. Преемники Деметрия и Евкратида отказались от чеканки монет по греческому образцу и создали новый стандарт, не заботясь о мнении греческого меньшинства. В Индии отторжение греческого шло ещё дальше. Индо-греческое царство в итоге отпало от Бактрии, а его царь Менандр I Индийский, великий царь-завоеватель, к примеру, обратился в буддизм (покровительство греко-бактрийских правителей буддизму привело к появлению причудливого явления греко-буддизма). Его преемники с трудом, но удерживали власть, но к 10 году н. э. в Индии не осталось греческих правителей.

Конец Бактрии

Вскоре от Бактрии также отделилась Согдиана, вошедшая позднее в состав Хорезма. Примерно в это же время парфянский царь Митридат I захватил Маргиану. Будучи слабым государством, греко-бактрийская империя была покорена различными завоевателями. Переселение саков было частью запущенного вытеснением Сюнну (хунну) около 175 года до н. э. запустили перемещение кочевых народов, вытеснив юэчжей, а те, в свою очередь, привели в движение скифский народ саков. Вынужденные покинуть бассейн реки Или, саки двинулись на Фергану, Согдиану и Бактрию. Город Ай-Ханум (Александрия Оксианская) был сожжён дотла и уничтожен после 145 года до н. э. — и более уже не был восстановлен.

Саки последовали через Афганистан дальше на юг, положив начало Индо-скифскому царству и вскоре покончив с местными греческими династиями, в то время как собственно Бактрия была завоевана воинственными кочевниками тохарами (известными из китайских источников как юэчжи, а из индийских — как кушаны), и в конце концов перестала существовать. Царь Гелиокл покинул Бактрию и переместил свою столицу в долину Кабула, откуда он управлял индийскими владениями. Он считается последним греко-бактрийским царём, хотя возможно, что именно его наследники смогли продвинуться за Гиндукуш и владели западными землями Индо-греческого царства.

Тем не менее, удалённая от Греции, культура Бактрии все же продолжала носить на себе отпечаток греческих традиций. Смешение западных и восточных культурных традиций дало миру культуру Гандхары, пережившую империю на многие столетия. В самой Бактрии пришлые кочевники довольно быстро восприняли традиции оседлой культуры. В частности, об этом свидетельствуют гробницы представителей знати, открытые советскими и афганскими археологами под руководством Виктора Сарианиди в поселении Тилля-тепе в Северном Афганистане (смотри также статью Бактрийское золото). Удельный правитель одной из групп юэчжи Куджула Кадфиз в начале I века н. э. основал новую Кушанскую империю, владения которой охватывали прежние территории Греко-бактрийской.

Связи с Китаем

В 126 году до н. э. Бактрию (называемую Да Ся в Китае) посетил китайский путешественник Чжан Цянь, отправленный императором У-ди для поиска союзников против юэчжей. В I веке до н. э. Сыма Цянь использовал его записи в «Ши-цзи» («Исторических записках»). В них описывается урбанистическое общество, насчитывающее до миллиона человек, окружающее свои города стенами и управляемое мелкими князьками. Да Ся описана как богатая страна с развитой торговлей. Столица город Ланьши (藍市, возможно Евкратидия), там торгуют всеми товарами. Оттуда путь лежит в Шэньду (身毒, Индия), там жарко и воюют на слонах.

Ко времени визита Чжан Цяня Да Ся уже не имела единого царя, а находилась под властью кочевых юэчжи, осевших на севере страны, за рекой Окс. Потому в его описании мы видим развитое некогда, но переживающее упадок ныне общество.

Поддержку Китайской империи нашли также индо-греческие цари бактрийского происхождения в последний период своего существования. Хроника поздней династии Хань описывает альянс между китайским генералом Вэнь Чуном, управляющим пограничную область в западном Ганьсу по поводу Ки-пинь (Кабульская долина) с Инь Мофу (Гермей), «сыном короля Юн-Кюй» (йонака, грек) около 50 года до н. э. Объединённые войска атаковали Ки-пинь, который был под контролем индо-скифов, и Инь Мофу. Гермей был провозглашён царём Ки-пинь как вассал Ханьской империи, получив китайские атрибуты власти и печать. Позднее китайцы потеряли интерес к таким удалённым землям, и альянс распался.

Бактрийские города и поселения

• Бактры (столица)
• Александрия Эсхата
• Александрия Кавказская
• Александрия в Арахозии
• Антиохия Заяксартская
• Деметрис
• Сиркап
• Ай-Ханум
• Дальверзин-Тепе
• Тилля-тепе

Судьба термина Бактрия

С IV века нашей эры, название Бактрия, как и название народа исчезло из исторических хроник. Возник новый термин Тохаристан, который сохранился до наших дней в форме названия провинции Тахар в северном Афганистане.

От слова «Бактрия» получил своё название двугорбый верблюд — бактриан.

В конце ХХ века по имени Бактрии была названа область Бактрия на спутнике Юпитера Ио.

Правители

Бактрия со столицей Бактры (ныне Балх).

• Артабаз (330—328 до н. э.).
• Клит Черный (328 до н. э.).
• Аминта (328—325 до н. э.).
• Филипп (325—321 до н. э.).
• Стасанор (321—312 до н. э.).
• 312 до н. э. — завоевание Селевка.

Греко-бактрийское царство (256 — 55 до н. э.)

Кушанское государство Дася в Бактрии (ок. 150 — 50 до н. э.)

• Герай (ок. 100 до н. э.).
• ок. 50 до н. э. — китайское завоевание.

См. также

• Язская культура
• Бактрийский язык
• Бактрийское золото
• Греко-буддизм
• Великий Хорасан

Литература

• Сарианиди В. И. Бактрия сквозь мглу веков. М.; Мысль, 1984.
• Литвинский Б. А., Соловьев В. С. Средневековая культура Тохаристана. М.: Наука, 1985.

Отрывок, характеризующий Бактрия

– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]