Балабин, Пётр Иванович

Пётр Иванович Балабин
Портрет П.И.Балабина работы Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	21 апреля 1776(1776-04-21)
Дата смерти	9 октября 1856(1856-10-09) (80 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1794—1832 (с перерывом)
Звание	генерал-лейтенант
Награды и премии	ордена Св.Анны 1-й ст. с короной, Владимира 3-й ст., Св.Георгия 4-го кл.; прусские Pour le Mérite и Красного Орла 2-й ст. золотая шпага «за храбрость»

Пётр Иванович Балабин (1776—1856) — генерал-лейтенант Русской императорской армии.

Биография

Пётр Балабин родился 21 апреля 1776 года в дворянской семье; сын генерал-майора Ивана Тимофеевича Балабина управлявшего Полтавскою провиантской комиссией.

Еще с детства зачисленный в списки гвардии, он, получив домашнее образование, оканчивал своё обучение в Англии, где пробыл несколько лет и по возвращении на родину, был, 1 января 1794 года, определен в армию с чином капитана на Черноморский флот.

Вскоре, однако, Балабин перешел на морскую службу и переименован «во флота лейтенанты» состоя адъютантом адмирала Фёдора Ушакова, принял участие в некоторых морских походах черноморского флота на Средиземном море. Награждённый за отличия в боях орденом Святой Анны 3-й степени на шпагу, он вернулся в Россию и в 1801 году был переведен в Балтийский гребной флот, с определением в существовавший тогда Морской комитет для составления, под руководством вице-адмирала Шишкова, морских журналов.

В сентябре 1802 года Балабин снова становится в ряды сухопутной армии и будучи поручиком Кавалергардского полка, назначается адъютантом генерала Фёдора Уварова. В составе этого полка он принял участие в Войне третьей коалиции. 18 сентября 1806 года он уже был пожалован в полковники.

Принимал участие Войне четвёртой антинаполеоновской коалиции и в Русско-шведской войне 1808—1809 г.г..

20 мая 1808 года боевые заслуги Балабина были отмечены Орденом Святого Георгия 4-го класса

в воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражениях против французских войск 26 мая при Вольфсдорфе, 29 при Гейльсберге и 2 июня при Фридланде, в коих был посылаем с приказаниями под сильным картечным огнём, исполнял оные невзирая на все окружающие опасности с примерным мужеством и деятельностью.

14 августа 1808 года Пётр Иванович Балабин был отправлен с депешами в столицу Франции Наполеону I Бонапарту и, после выполнения поручения, 1 октября 1808 года был пожалован во флигель-адъютанты русского императора Александра I.

В ходе Отечественной войны 1812 года Балабин нёс службу в Прибалтике; состоял при военном губернаторе Риги Иване Николаевиче Эссене.

После изгнания наполеоновской армии из пределов Российской империи, принял участие в заграничном походе русской армии 1813 года. 15 сентября 1813 года за отличия в ходе войн с французами состоялось производство Балабина в генерал-майоры.

В 1817 году вернулся в Россию и вскоре испросил отставку по состоянию здоровья в которой находился с 7 января 1818 года по 16 ноября 1826 года.

По возвращении на военную службы получил назначение состоять начальником 1-го округа особого корпуса жандармов. Пробыв в этой должности около шести лет и награждённый в 1827 году орденом Святой Анны 1-й степени, Балабин был снова уволен, по болезни, от службы, получив при отставке (с мундиром и пенсией), 10 февраля 1832 года, чин генерал-лейтенанта.

Окруженный многочисленною семьёй, Пётр Иванович Балабин, проживал последние годы в Санкт-Петербурге, где и умер 9 октября 1856 года и был с почестями похоронен на Лазаревском кладбище города.

Литература

• Колпакиди А., Север А. Спецназ ГРУ. — М.: Яуза, Эксмо, 2008. — С. 62-63. — 864 с. — ISBN 978-5-699-28983-7.

Ссылки

• [www.museum.ru/1812/Persons/slovar/sl_b05.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 304—305.

Отрывок, характеризующий Балабин, Пётр Иванович

Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.