Балагуров, Яков Алексеевич

Яков Алексеевич Балагуров
Дата рождения:	22 октября 1904 года
Место рождения:	Шуерецкое, Кемский уезд, Архангельская губерния, Российская империя
Научная сфера:	дореволюционная и советская история Карелии
Место работы:	Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Ленинградский политико-просветительский институт им. Крупской; Московский институт философии, литературы и истории
Известные ученики:	Михаил Ильич Шумилов
Награды и премии:

Я́ков Алексе́евич Балагу́ров (22 октября 1904, село Шуерецкое, Архангельская губерния — 21 апреля 1977, Петрозаводск) — советский историк, доктор исторических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РСФСР, Заслуженный деятель науки Карельской АССР.

Биография

Родился в многодетной семье рыбака-помора.

Детство и юность прошли в родном селе, где Яков Балагуров работал рыбаком, почтальоном, горнорабочим, стрелочником, дежурным по железнодорожной станции, председателем комитета бедноты, секретарём комсомольской организации, заведующим избой-читальней.

В 1930 году принят в члены ВКП(б).

В конце 1930 года поступил на заочное отделение школьного факультета Ленинградского политико-просветительского института им. Крупской по специальности «история».

В 1931 году переведён в город Кемь, где проработал четыре года инструктором-пропагандистом районного комитета ВКП(б).

В 1934 году окончил институт с отличием и присвоением квалификации преподавателя истории СССР.

В 1935 году назначен преподавателем Карельского отделения Института массового заочного обучения партийного актива при ЦК ВКП(б) (КарИМЗО) в Петрозаводске, после ликвидации которого преподавал в Карельском педагогическом институте.

В 1935 году поступил на заочное отделение исторического факультета Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ) (второе высшее образование) и, одновременно, в аспирантуру Карело-Финского государственного университета.

В годы Великой отечественной войны находился (до августа 1944) в Вологде, куда был эвакуирован Карело-Финский госуниверситет.

В 1946 году защитил диссертацию в Московском пединституте имени В. И. Ленина. В 1949 году поступил в докторантуру Института истории АН СССР. В докторантуре Я. А. Балагуров завершил свою первую монографию по истории Карелии, посвященную восстанию олонецких приписных крестьян в 1769—1771 годах.

Весной 1952 года, когда работа над докторской диссертацией по теме «Рабочие и приписные крестьяне Олонецких горных заводов в XVIII—XIX веках» была завершена, вернулся в Петрозаводск. В октябре 1952 года Президиум АН СССР утвердил Я. А. Балагурова заведующим сектором истории Института языка, литературы и истории Карельского научного центра АН СССР.

В 1970 году Яков Алексеевич оставил заведование сектором истории Института языка, литературы и истории по состоянию здоровья, продолжал работать старшим научным сотрудником-консультантом. Последняя из вышедших книг — «Карелия в годы первой русской революции» — была опубликована незадолго до кончины автора, последовавшей 21 апреля 1977 года.

Похоронен на мемориальном Сулажгорском кладбище Петрозаводска.

Избирался депутатом Верховного Совета СССР (депутат Совет Национальностей от Карело-Финской ССР) 3-го (1950—1954) и 4-го (1954—1958) созывов.

Научная деятельность

Избранные труды

• Балагуров Я. А. (2, 6, 29, 30, 41-45, 53, 54, 69, 86, 87, 94, 96, 100, 109, 117, 119, 124—126, 128, 130, 136, 138,139, 145, 154, 164, 167, 180, 199,200, 212, 215, 221, 226, 241, 298, 323, 326, 355, 357,461. Ред. 6, 51, 99, 117, 126, 130, 153, 164, 180, 194, 293, 410, 463) // Издания Института языка, литературы и истории и печатные работы сотрудников (1931—1979). — Петрозаводск, 1980. — 246 с.
• Балагуров Я. А. Автор «Молодой России» (О Петре Григорьевиче Заичневском) // Вопросы истории. — 1972. — № 7. — С. 202—205.
• Балагуров Я. А. Борьба за Советы в Карельском Поморье. — Петрозаводск: Госиздат Карел. АССР, 1958. — 128 с. — 2000 экз.
  • . — 2-е изд., перераб. и доп. — Петрозаводск: Карелия, 1973. — 160 с. — 3000 экз.
• Балагуров Я. А. Из истории дореформенной сельской школы // Уч. зап. ПГУ. — 1967. — Т. 14, Вып. 6. — С. 48—54.
• Балагуров Я. А. Карелия в годы первой русской революции (1905—1907). — Петрозаводск: Карелия, 1977. — 110 с. — 3000 экз.
• Балагуров Я. А. Карелия в годы революции 1905—1907 гг. // Революция 1905—1907 гг. в национальных районах России . — 2—е изд. — М.: Госполитиздат, 1955. — С. 3—418.
• Балагуров Я. А. Карелия в Отечественной войне 1812 г. // На рубеже (журн.). — 1962. — № 4. — С. 89—93
• Балагуров Я. А. Кижское восстание. 1769—1771 гг. (Очерк истории восстания олонецких приписных крестьян). — Петрозаводск: Гос. изд-во Карело-Фин. ССР, 1951. — 106 с. — 5000 экз.
  • . — Петрозаводск: Карел. кн. изд—во, 1969. — 96 с. — 5000 экз.
• Балагуров Я. А. В. Г. Короленко и Карелия // Север. — 1969.- № 7. — С. 102—104.
• Балагуров Я. А. Олонецкие горные заводы в дореформенный период. — Петрозаводск: Госиздат Карел. АССР, 1958. — 211 с. — 2000 экз.
• Балагуров Я. А. Петрозаводский театр в XIX в. // На рубеже (журн.). — 1948. — № 8. — С. 72-79.
• Балагуров Я. А. Приписные крестьяне Карелии в XVIII—XIX вв.. — Петрозаводск: Карел. кн. изд-во, 1962. — 351 с. — 1000 экз.
• Балагуров Я. А. Развитие советской исторической науки в Карело-Финской ССР // Наука в Карело-Финской ССР за 30 лет Советской власти. — Петрозаводск, 1948. — С. 70-83.
• Балагуров Я. А. Фабрично-заводские рабочие дореволюционной Карелии (1861—1917). — Петрозаводск: Карел. кн. изд-во, 1968. — 215 с. — 1500 экз.
• Балагуров Я. А. Формирование рабочих кадров Олонецких Петровских заводов (Первая половина XVIII в.). — Петрозаводск: Госиздат КФССР, 1955. — 120 с. — 2000 экз.
• Балагуров Я. А., Лопатина Е. Б., Машезерский В. И. Историко-географический очерк // Карельская АССР. — М., 1956. — С. 119—157.
• Балагуров Я. А., Машезерский В. И. Исследования историков Института // Науч. конф. Института языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР, посв. 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. 30 октября 1967 г. (сокр. доклады). — Карельское кн. изд-во, 1968. — С. 7-28.
• Балагуров Я. А., Шумилов М. И., Мащезерский В. И. и др. Очерки истории Карельской организации КПСС. — Петрозаводск: Карелия. — 590 с. — 10 000 экз.
• История Карелии в документах и материалах : Хрестоматия. Учеб. пособие для сред. школ Карел. АССР : в 2-х ч / Под ред. Я. А. Балагурова, Н. Ф. Славина. — Петрозаводск: Карелия, 1972, 1976. — 248+351 с. — 5 000; 5 000 экз.
  • . — 2-е изд., испр. и доп. — Петрозаводск: Карелия, 1980, 1981. — 222+344 с. — 7 000; 5 000 экз.
• Кижское восстание, 1769—1771 : Документы / Науч. ред., авт. предисл., с. 5-26, и примеч. Я. А. Балагуров. — Петрозаводск: Карелия, 1977. — 127 с. — 10 000 экз.
• Очерки истории Карелии. — Петрозаводск: Госиздат КАССР, 1957, 1964. — Т. 1—2. — 430+615 с.

статьи в БСЭ (2-е изд.)

• Балагуров Я. А., Машезерский В. И., Яковлев И. С. Карело—Финская ССР. Исторический очерк // Т. 20. — С. 169—179.
• Балагуров Я. А. Кижское восстание // Т. 20. — С. 609.
• Балагуров Я. А. Олонецкие пашенные солдаты. // Т. 30. — С. 653.

статьи в Советской исторической энциклопедии

• Балагуров Я. А. Олонецкие горные заводы // 1967. — Т. 10. — С. 535—536.
• Балагуров Я. А., Машезерский В. И. Карельская Автономная Советская Социалистическая республика // 1965. — Т. 7. — Стб. 30—38.

Награды

• орден Трудового Красного Знамени (1948)
• орден «Знак Почёта» (1954)
• звание Почётный гражданин города Петрозаводска (1973).

Литература

• Балагуров Яков Алексеевич // Ученые Карельского научного центра Российской Академии наук: Биографический словарь. — 2-е изд., доп. и перераб. — Петрозаводск, 1999. — С. 252—253.
• Балагуров Яков Алексеевич // Карелия : Энциклопедия. — Петрозаводск, 2007. — Т. 1: А-Й. — С. 144.
• Григорьев С. В. Балагуров Яков Алексеевич // Биографический словарь. Естествознание и техника в Карелии. — Петрозаводск: Карелия, 1973. — С. 50.
• Григорьев С. В. Балагурова (Феклистова) Мария Васильевна // Биографический словарь. Естествознание и техника в Карелии. — Петрозаводск: Карелия, 1973. — С. 50-51.
• Савватеев Ю. А. [www.hcpncr.com/journ910/journ910savvateev.html Я. А. Балагуров: учёный, педагог, общественный деятель] // Вопросы истории и культуры северных стран и территорий. — Сыктывкар, 2010. — № 1(9). — С. 83—115.
• Сулимин С. Я. Я. А. Балагуров [Педагог-историк]. — Петрозаводск: Гос. изд-во Карело-Фин. ССР, 1948. — 28 с. — 7000 экз.
• Эпштейн Е. М. Биограф карельского края : Очерк о жизни и деятельности проф. Я. А. Балагурова. — Петрозаводск: Карелия, 1980. — 96 с. — (Почёт. граждане Петрозаводска). — 2000 экз.

Ссылки

• [pomorskibereg.ru/balagurovskie-chteniya/ Балагуровские чтения — 2013]. Центр поморской культуры. Проверено 3 октября 2013.
• [gov.karelia.ru/News/2012/10/1024_12.html В Беломорске состоялась краеведческая конференция Балагуровские чтения]. Администрация Главы Республики Карелия. Проверено 3 октября 2013.

Отрывок, характеризующий Балагуров, Яков Алексеевич

Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.