Балагушкин, Евгений Геннадьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евгений Балагушкин
Дата рождения:

9 ноября 1931(1931-11-09) (92 года)

Место рождения:

Москва, СССР

Страна:

СССР СССРРоссия Россия

Научная сфера:

религиоведение
философия религии
культурология

Место работы:

Институт философии РАН

Учёная степень:

доктор философских наук

Альма-матер:

Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова
Институт философии РАН

Известен как:

религиовед, культуролог и философ религии, исследователь нетрадиционных религий и культов

Евге́ний Генна́дьевич Балагу́шкин (род. 9 ноября 1931, Москва, СССР) — советский и российский религиовед, культуролог и философ религии. Исследователь нетрадиционных религий и культов.[1] Доктор философских наук (2006), старший научный сотрудник сектора философии религии Института философии РАН.





Биография

Родился 9 ноября 1931 года в Москве.

В 1958 году окончил философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова.

В 1962 году в Институте философии АН СССР защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «Развитие брачно-семейных отношений в условиях социализма и в период строительства коммунизма».

С 1977 года является научным сотрудником сектора философии религии Института философии РАН, занимаясь религиоведческими вопросами.[2]

В 2006 году в Институте философии РАН защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора философских наук по теме «Нетрадиционные религии в современной России (системно-аналитический подход)» (специальность 09.00.13 — «Религиоведение, философская антропология, философия культуры»). Официальные оппоненты — доктор философских наук, доктор филологических наук, профессор П. С. Гуревич, доктор философских наук, профессор И. Я. Кантеров, доктор философских наук, профессор Ф. Г. Овсиенко. Ведущая организация — Исследовательский центр «Религия в современном обществе» при Институте социологии РАН.

Получил известность за разработку «нового теоретико-методологического подхода к изучению нетрадиционных религий», морфологической типологии новых религиозных движений, критику «редукционизма в понимании религии и построении морфологической теории религии». Разработал ряд новых религиоведческих концепций: «Метаморфы сакральной веры (типология религиозной метафизики)», «Архетипы сакрального сознания и деятельности», «Тройственная позиционная типология религий».

Семья

Сын — Игорь Евгеньевич Балагушкин (род. 22.07.1959)
Дочь — Наталья Евгеньевна Жураковская (Балагушкина) (род. 10.03.1962)
Сын — Юрий Евгеньевич Балагушкин (род. 19.03.1979), аспирант Сектора истории антропологических учений Института философии РАН.[3]

Отзывы

Положительные

В 1999 году религиовед А. В. Саввин говоря о том, что «только в последнее время проблема исследования сатанизма в отечественном религиоведении приобрела реальное научное звучание», отмечает, Балагушкина среди тех российских учёных, кто обращался «к изучению сект оккультно-мистической и сатанинской направленности».[4]

Критические

В 2002 году один из идеологов православного антисектантского движения, доктор философии по истории, кандидат богословия, профессор ПСТГУ, председатель Экспертного совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации Александр Дворкин утверждает в своей книге «Сектоведение. Тоталитарные секты», что Е. Г. Балагушкин, С. И. Иваненко и Н. С. Гордиенко принадлежат к «клану сектозащитников», который, по мнению Дворкина, «почти поголовно происходит из профессиональных „антирелигиозников“ — пропагандистов „научного“ атеизма».[5]

В 2011 году кандидат исторических наук А. С. Фетисов, выделяя два подхода анализа развития религиозной обстановки в России — представителей «самих религиозных организаций (в основном православных), озабоченных судьбой своих конфессий» и вторую группу в которую входят представители «академической науки, исследователи», ставит Балагушкина в один ряд с «типичными авторами первого направления»[6].

В 2014 году религиовед С. И. Иваненко рассматривая в статье[7] интернет-издания «Религио-полис» монографию Балагушкина «Живительный эликсир или опиум прокаженного? Нетрадиционные религии, секты и культы в современной России» (2014), которого он называет «маститый религиовед», отмечает, что книгу нельзя охарактеризовать как научную работу. Иваненко указывает, что в монографии «нет ни одной ссылки на источники, публикации, архивные материалы. Вместо этого — поток воспоминаний и личных впечатлений». Рассматривая достоверность сведений монографии, Иваненко высказывает мнение, что «новые „факты“, о которых пишет автор, не являются достоверными». В качестве одного из примеров недостоверности Иваненко приводит в пример отрывок об ученике Прабхупады Пиняеве, в котором «соответствует действительности только то, что вайшнавы не употребляют алкоголь. Все остальное — неверно». Иваненко также указывает, что Балагушкин в данной монографии пытается сформулировать отличие традиционных религий от нетрадиционных следующим образом: «Несомненно, — утверждает автор, — эти новые религиозно-мистические иллюзии — все тот же духовный наркотик… Если религия, как говорил Маркс, — это опиум народа… есть все основания считать, что старые религии несколько ослабли в своем наркотическом воздействии, зато новые предлагают верующим религиозный опиум особой крепости и силы». Далее Иваненко отмечает:
Этот вывод мог бы представлять интерес в годы «перестройки», когда и лучшие, и посредственные «бойцы идеологического фронта» стремились приспособить марксизм-ленинизм к меняющимся реалиям. Иначе осмыслить в марксистских категориях сущность религии, обосновать (с позиций коммунистической идеологии), что с традиционными религиями можно и нужно вступить в диалог и развивать сотрудничество. А с новыми религиями — вести непримиримую борьбу. <…>Книга Е. Г. Балагушкина — своего рода «призрак коммунизма» эпохи перестройки, который появился на полках книжных магазинов на рубеже 2013 и 2014 года.

Рассматривая раздел книги Балагушкина «Мертвые при жизни: кришнаитская отстраненность от реального мира», Иваненко также отмечает, что он очень похож на брошюру Балагушкина «Критика идеологии и практики современного кришнаизма», изданную тридцать лет назад. В качестве заключения Иваненко делает вывод о том, что «новая книга Е. Г. Балагушкина вносит свой вклад в усиление нетерпимости и подозрительности к новым для нашей страны религиям»[7].

Научные труды

Диссертации

  • Балагушкин Е. Г. Развитие брачно-семейных отношений в условиях социализма и в период строительства коммунизма : Автореферат дис. на соискание учен. степени кандидата филос. наук / Ин-т философии Акад. наук СССР. Сектор ист. материализма. Москва, 1962. 26 с.
  • Балагушкин Е. Г. [www.dissercat.com/content/netraditsionnye-religii-v-sovremennoi-rossii-sistemno-analiticheskii-podkhod Нетрадиционные религии в современной России : системно-аналитический подход] / Диссертация ... доктора философских наук :. — М.: ИФ РАН, 2006. — 350 с.

Монографии

  • Балагушкин Е. Г. Социалистическая семья и динамика её развития: (Роль семьи в социалистическом обществе, брачная-семейная структура населения СССР) / Моск. гор. организация о-ва "Знание" РСФСР. — М.: Знание, 1966. — 27 с. — (В помощь лектору).
  • Балагушкин Е. Г. Социальная сущность семьи. — М.: Знание, 1969. — 48 с. — (Новое в жизни, науке, технике. Научный коммунизм; № 7).
  • Балагушкин Е. Г., Карпиков В. Г. Некоторые проблемы нравственного развития советской семьи / Орлов. обл. организация о-ва "Знание" РСФСР. — Орёл: Знание, 1971. — 19 с.
  • Хашимов А. Х., Балагушкин Е. Г. Сущность и нравственная основа семьи. — Душанбе: Изд-во Ирфон, 1974. — 226 с.
  • Балагушкин Е. Г., Ковалёва M. М. Воспитательная работа в студенческом общежитии. — М.: Изд-во МГУ, 1979. — 55 с.
  • Балагушкин Е. Г. Нетрадиционные религии в капиталистических странах Запада и их влияние на молодёжь / МГУ им. М. В. Ломоносова, Пробл. н.-и. лаб. ком. воспитания молодёжи. — М.: Изд-во МГУ, 1980. — 103 с.
  • Балагушкин Е. Г. Критика идеологии и практики современного кришнаизма. — М.: Знание, 1984. — 64 с.
  • Балагушкин Е. Г. Критика современных нетрадиционных религий (истоки, сущность, влияние на молодёжь Запада). — М.: Изд-во МГУ, 1986. — 286 с. — 12 300 экз.
  • Балагушкин Е. Г., Квасникова С. М. Новые религиозные движения и секты. Учебно-методическая разработка лекции. — М., 1993.
  • Балагушкин Е. Г. [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/1999/Balagushkin_1.pdf Нетрадиционные религии в современной России. Ч. 1]. — М.: ИФ РАН, 1999. — 245 с. — 500 экз. — ISBN 5-201-02012-7.
  • Балагушкин Е. Г. Дискурсы эзотерики (философский анализ) / Отв. ред. Л. В. Фесенкова . — М: Эдиториал УРСС, 2001. — С. 220-227. — 240 с. — ISBN 5-8360-0302-5.
  • Балагушкин Е. Г. [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/2002/Balagushkin_Netrad_relig_2.pdf Нетрадиционные религии в современной России. Ч. 2]. — М.: ИФ РАН, 2002. — 248 с. — 500 экз. — ISBN 5-201-02094-1.
  • Балагушкин Е. Г. [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/2003/Balagushkin_1.pdf Проблемы морфологического анализа религий]. — М.: ИФ РАН, 2003. — 218 с. — 500 экз. — ISBN 5-201-02140-9.
  • Балагушкин Е. Г. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?lang=Ru&blang=ru&page=Book&id=168124 Мистицизм в современной России: Теория. Основные представители]. — М.: Либроком, 2013. — 232 с. — (Рационалистический подход к явлению «религия»). — ISBN 978-5-397-03665-8.
  • Балагушкин Е. Г. [www.palmarium-publishing.ru/catalog/details/store/ru/book/978-3-659-98263-7/Новые-религиозные-движения-России Новые религиозные движения России: структурно-функциональный и семантический анализ]. — М.: Palmarium Academic Publishing, 2013. — 488 с. — ISBN 978-3-659-98263-7.
  • Балагушкин Е. Г. Живительный эликсир или опиум прокаженного? Нетрадиционные религии, секты и культы в современной России. — М.: Ленанд, 2014. — 256 с. — (Рационалистический подход к явлению «религия»).
  • Балагушкин Е. Г. Религиозные искания и социальный протест (вторая половина ХХ века): Очерки марксистского религиоведения. Нетрадиционные религии и молодёжное движение протеста. Аспекты изучения новых религиозных движений. — М.: Ленанд, 2016. — 320 с. — (Рационалистический подход к явлению «религия»). — ISBN 978-5-9710-0881-1.

Энциклопедии и словари

Религии народов современной России
Религиоведение. Энциклопедический словарь
Культурология. Век ХХ. Энциклопедия
Энциклопедия религий
Новая философская энциклопедия

Статьи

  • Балагушкин Е. Г. Даосско-буддийская традиция в буржуазной контркультуре и её роль в молодёжном движении протеста // Место религии в идейно-политической борьбе развивающихся стран. — М.: Наука, 1978.
  • Балагушкин Е. Г. Влияние фрейдизма и теорий сексуальной революции на нравственное сознание молодёжи Запада // Молодёжь, НТР, капитализм / Под ред. В. С. Липецкого. — М.: Изд-во Москов. ун-та, 1979. — 288 с. — 7450 экз.
  • Балагушкин Е. Г. Неоориентализм: религиозно-мистические культы и идейные искания Запада // Вопросы научного атеизма. — 1985. — Вып. 32.
  • Балагушкин Е. Г. Ананда Марг: мистика и реальность // Молодёжь, религия, атеизм. Вып.3 / сост. В. А. Алексеев. — М.: Молодая гвардия, 1986. — 216 с.
  • Балагушкин Е. Г. Социально-политическая активность современных религиозно-мистических культов и организаций // Вопросы научного атеизма. — М., 1989. — Вып. 38.
  • Балагушкин Е. Г. Структуры религиозной деятельности (к определению понятий «церковь», «секта», «культ», «богоискательство») // Вопросы научного атеизма. — М., 1989. — Вып. 39.
  • Балагушкин Е. Г. Религиозно-мистические влияния в молодёжной контркультуре // Контркультура и социальные трансформации. — М.: ИФ АН СССР, 1990.
  • Балагушкин Е. Г. Современные религиозно-мистические культы и молодёжь // Будущее религии: проблемы и перспективы. Ч. 1. — М.: ИФ АН СССР, 1991.
  • Балагушкин Е. Г. Типология новой религиозности // Динамика культурных и социальных связей. — М.: ИФ РАН, 1992.
  • Балагушкин Е. Г. Религия как социокультурое явление // Введение в культурологию. Курс лекций. — М.: МГИК, 1993.
  • Балагушкин Е. Г. К вопросу о „тоталитарных сектах“ в современной России // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. — М.: РАГС, 1994.
  • Балагушкин Е. Г. Новые религиозные правые" в современной России // Религия и политика в посткоммунистической России. — М., 1994.
  • Балагушкин Е. Г. Морфологические характеристики сопряжения религии и культуры // Культура и религия: линии сопряжения. — М.: РАГС, 1994.
  • Балагушкин Е. Г. Синергетические предпосылки морфологической теории религий // Логика, методология, философия науки. — М.: Обнинск, 1995. — Т. VII.
  • Балагушкин Е. Г. Есть ли место нетрадиционным религиям в системе религиозного плюрализма? // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. — М.: РАГС, 1995. — № 5.
  • Балагушкин Е. Г. [ecsocman.hse.ru/data/345/692/1216/ons5-96_-_0090-100.pdf Новые религии как социокультурный и идеологический феномен] // Общественные науки и современность. — 1996. — № 2. — С. 90—100.
  • Балагушкин Е. Г. Сущность и морфология религий // Современная картина мира. Формирование новой парадигмы. — М.: Институт микроэкономики, 1997.
  • Балагушкин Е. Г. Новые религиозные движения в современной России // Полигнозис. — 1998. — № 2.
  • Балагушкин Е. Г. Эзотерика в новых религиозных движениях // Дискурсы эзотерики. Философский анализ. — М.: УРСС, 2001.
  • Балагушкин Е. Г., Шохин В. К. [ecsocman.hse.ru/data/2010/03/25/1210464192/62-78.pdf Религиозный плюрализм в современной России: новые религиозные движения на постсоветском этапе] // Мир России. — 2006. — Т. 15, № 2. — С. 62-78.
  • Балагушкин Е. Г. [www.amursu.ru/attachments/1320_2010_2.pdf Сущность и структурное разнообразие мистики] // Религиоведение. — 2010. — № 2. — С. 102—113. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2072-8662&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2072-8662].
  • Балагушкин Е. Г. Исследование религиозных новообразований // Лев Николаевич Митрохин / под ред. А. И. Кырлежева. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — С. 172–215. — 367 с. — (Философия России второй половины ХХ в.).
  • Балагушкин Е. Г., Шохин В. К. Межрелигиозный диалог и межрелигиозные отношения в российском социокультурном пространстве // [iph.ras.ru/uplfile/root/biblio/Russ_dialog_kult.pdf Россия в диалоге культур] / отв. ред. А. А. Гусейнов, А. В. Смирнов, Б. О. Николаичев. — М.: Наука, 2010. — С. 405—431. — 432 с. — 800 экз. — ISBN 978-5-02-037096-8.

Переводы

Публицистика

  • Балагушкин Е. Г. „Атомарные“ религиозные системы и „радиационные потоки“ богоискателей // Параплюс. — 1996. — № 3.

Напишите отзыв о статье "Балагушкин, Евгений Геннадьевич"

Примечания

  1. Басилов, Филимонов, 2002, с. 407-408.
  2. Адриан (Пашин), иеромонах [bogoslov.ru/text/print/383404.html А. Р. Фокин: «Нельзя разделять единую святоотеческую традицию на восточную и западную»] // Богослов.ru, 16.02.2009 г.
  3. [iph.ras.ru/page25086709.htm Балагушкин Юрий Евгеньевич] // Официальный сайт Института философии РАН
  4. Саввин, 1999, с. 7.
  5. [azbyka.ru/religii/sektovedenie/dvorkin_totalitarnye_sekty_227-all.shtml 2. «Тайное знание» для всех] Глава 21. Движение «Нью эйдж» Раздел седьмой. Культы «Новой эры» (книги «Сектоведение. Тоталитарные секты. Опыт систематического исследования». (Издание 3-е, переработанное и дополненное) — Нижний Новгород.:Издательство братства во имя св. князя Александра Невского,2002 г.)
  6. Фетисов А. С. [cheloveknauka.com/v/338355/a?#?page=1 Развитие конфессиональной ситуации в Горном Алтае в 1991-2001 гг.] / автореферат дис. ... кандидата исторических наук : 07.00.02. — Кемерово: Кемер. гос. ун-т, 2011. — С. 4. — 24 с.
  7. 1 2 Иваненко С. И. [www.religiopolis.org/religiovedenie/7102-reanimatsija-starogo-zhupela.html#_edn2 Реанимация старого жупела?]. Центр религиоведческих исследований «РелигиоПолис» (17 декабря 2013). Проверено 23 января 2014.

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Балагушкин, Евгений Геннадьевич

После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.