Балаклавское сражение

Балаклавское сражение
Основной конфликт: Крымская война
Военный лагерь около Балаклавы
Дата	13 (25) октября 1854 год
Место	Балаклава (Крым)
Итог	По оценке немецкого историка Эмиля Даниельса целью русских был захват Воронцовского шоссе, что русским и удалось. Поэтому сражение можно расценивать как победу России (Э.Даниельс. История военного искусства, с. 46)
Противники
Великобритания Франция Османская империя Российская империя
Командующие
Лорд Раглан, Франсуа Канробер П. П. Липранди
Силы сторон
1000 турок,3 350 англичан, без учета 2 французских бригад (М.И. Богданович. Крымская война, стр.317,319 до 16 000
Потери
англичане — 547 убитых (в том числе- 12 офицеров), 268 раненых (в том числе- 2 генерала, 25 офицеров), 59 пленных (в том числе- 4 офицера); всего — 874 чел. (в том числе 2 генерал и 41 офицер), 2 орудия, 1 знамя французы — 23 убитых (в том числе- 2 офицера), 28 раненых, 3 пленных; всего 54 чел. (в том числе- 2 офицера). турки — 170 убитых (в том числе- 7 офицеров), 200 раненых, 89 пленных (в том числе- 2 офицера); всего 459 чел. (в том числе- 9 офицеров), 8 орудий, 1 значок Итого — 305 убитых (в том числе- 21 офицер), 496 раненых (в том числе- 2 генерала, 25 офицеров), 151 пленный (в том числе- 6 офицеров). Всего — 952 чел. (в том числе- 2 генерала, 52 офицера), 10 орудий, 1 знамя, 1 значок. 131 убитый (в том числе- 7 офицеров), 481 раненый (в том числе- 1 генерал , 32 офицера), 15 пропавших без вести., всего — 627 чел. (в том числе 1 генерал, 39 офицеров).

Балакла́вское сражение 13 (25) октября 1854 года — одно из полевых сражений Крымской войны 1853—1856 годов между союзными силами Великобритании, Франции и Турции с одной стороны, и русскими войсками — с другой.

Сражение произошло в долинах к северу от Балаклавы, ограниченных невысокими Федюхиными горами, Сапун-горой и рекой Чёрной. Это было первое и единственное сражение Крымской войны, в котором русские войска существенно преобладали в силах и которое принесло успех Русской армии.

Это сражение вошло в историю в связи с четырьмя его эпизодами: взятие русскими войсками четырёх передовых редутов, защищавших лагерь союзников; кавалерийским боем между русской гусарской бригадой и тяжёлой британской кавалерийской бригадой, исход которой до сих пор вызывает множество споров среди историков; обороной 93 шотландского пехотного полка («Тонкая красная линия» англ. Thin red line), и атакой лёгкой британской кавалерийской бригады, предпринятой лордом Кардиганом после серии недоразумений, которая привела к большим потерям среди британцев.

Сражение не стало решающим. Британцы не смогли взять Севастополь с ходу, а русским войскам не удалось развить успех и продолжить наступление на позиции союзников.

Расположение союзных войск в Балаклавском лагере

Русский отряд, находившийся под командованием генерал-лейтенанта Павла Липранди, насчитывал около 16 тысяч человек и включал Киевский и Ингерманландский гусарские, Уральский и Донской казачьи, Азовский, Днепровский пехотные, Одесский и Украинский егерские полки (все — 12-й пехотной дивизии) и ряд других частей и подразделений. Генерал-лейтенант Липранди занимал должность заместителя главнокомандующего русскими войсками в Крыму князя Александра Меншикова.

В середине сентября 1854 года на буграх вокруг занятой Балаклавы союзные войска построили 4 редута (3 больших и один поменьше), которые обороняли размещённые там по распоряжению лорда Раглана турецкие войска. На каждом редуте находилось по 250 турецких солдат и 1 английскому артиллеристу. Артиллерией, однако, были оснащены лишь 3 больших редута. В Балаклаве располагался лагерь и военные склады союзных войск. Англичане презрительно обходились со своими турецкими союзниками, подвергали их телесным наказаниям за малейшие проступки и выдавали более чем скромный рацион.

Силы союзников, в основном представленные британскими войсками, включали две кавалерийские бригады. Бригада тяжёлой кавалерии под командованием бригадного генерала Джеймса Скарлетта состояла из 4-го и 5-го гвардейских полков, 1-го, 2-го и 6-го драгунских полков (5 двух-эскадронных полков, всего 800 чел.) И располагалась южнее, ближе к Балаклаве. Северные позиции, ближе к Федюхиным горам, занимала бригада лёгкой кавалерии, включавшая 4-й, 8-й, 11-й, 13-й гусарских и 17-й уланский полки (5 полков двух-эскадронного состава, всего 700 чел.). Командовал лёгкой бригадой генерал-майор лорд Кардиган. Общее командование британской кавалерией осуществлял генерал-майор лорд Лукан. В сражении участвовали также французские и турецкие подразделения, но их роль была незначительной. Количество войск союзников составляло около четырёх с половиной тысяч человек, не считая посланных французами бригады Винуа и бригаду Алонвиля (М.И. Богданович. Крымская война, стр.319). Британским экспедиционным корпусом командовал генерал-лейтенант лорд Фицрой Раглан, французским — дивизионный генерал Франсуа Канробер.

Планы и силы сторон

В октябре русские силы приблизились к союзной Балаклавской базе. Город и порт Балаклава, расположенный в 15 км к югу от Севастополя, являлся базой британского экспедиционного корпуса в Крыму. Удар русских войск по позициям союзников у Балаклавы мог, в случае успеха, привести к деблокированию осаждённого Севастополя и нарушению снабжения англичан.

Начало сражения

Сражение началось около пяти утра, ещё до рассвета. Русские штыковой атакой выбили турецкие войска из редута № 1, расположенного на южном фланге, и уничтожили около 170 турок. Три оставшиеся редута, расположенные к северу и северо-западу, были брошены турками без боя. Панически бежавшие турецкие войска не привели в негодность артиллерию, располагавшуюся на редутах, и русским в качестве трофея досталось девять орудий. Англичанам пришлось останавливать отступавших турок силой оружия.
После захвата редутов, генерал-лейтенант Липранди двинул в атаку гусарскую бригаду генерал-лейтенанта Рыжова с целью уничтожения английского артиллерийского парка, как предполагалось по диспозиции, составленной накануне сражения. Выйдя к объекту атаки, генерал-лейтенант Рыжов обнаружил вместо предполагаемого артиллерийского парка подразделения тяжёлой кавалерийской бригады англичан. Русских гусар и английских драгун разделяла часть полевого палаточного лагеря английской лёгкой кавалерийской бригады, которая, скорее всего, накануне сражения, и была принята русским командованием за упомянутый артиллерийский парк. Как указывается очевидцами и историками с той и с другой стороны, эта встреча стала неожиданностью для обоих кавалерийских начальников, так как их движение скрывал друг от друга пересечённый рельеф местности. Произошёл ожесточённый кавалерийский бой, в результате которого тяжёлая бригада англичан отступила. Но генерал-лейтенант Рыжов не стал развивать успех и отвёл свою гусарскую бригаду на исходную позицию. Результат этого кавалерийского боя остался неопределённым, поэтому победу каждая из сторон приписала себе. Однако, зная боевую задачу, поставленную генерал-лейтенанту Рыжову генерал-лейтенантом Липранди, его отход на исходные позиции вполне объясним. Встретив на своём пути англичан и дав бой, начальник русской кавалерии, посчитал свою задачу выполненной. Об этом пишет он сам в своей записке и это подтверждается в воспоминаниях участника этого кавалерийского боя офицера Ингерманландского гусарского полка Арбузова. После войны генерал-лейтенант Рыжов и штабс-ротмистр Арбузов в своих воспоминаниях отмечали уникальность этого кавалерийского боя: редко случалось когда такие кавалерийские массы с равным ожесточением рубились столь долгое время. Поэтому этот бой должен занять почётное место в истории русской кавалерии.

В это же время, пока гусарская бригада генерал-лейтенанта Рыжова вела бой с английской тяжёлой кавалерийской бригадой, 1-й Уральский казачий полк подполковника Хорошхина атаковал 93-й шотландский пехотный полк. Для того чтобы прикрыть слишком широкий фронт атаки русских казаков, командир 93-го шотландского пехотного полка баронет Колин Кэмпбелл приказал своим солдатам построиться в шеренгу по два, вместо предусмотренной уставами в таких случаях шеренги по четыре. Слова приказа Кэмпбелла и ответ на них его адъютанта Джона Скотта вошли в британскую военную историю:

— Приказа к отходу не будет, парни. Вы должны умереть там, где стоите.

— Есть, сэр Колин. Если понадобится, мы это сделаем.

Корреспондент «Таймс» описал потом шотландский полк в этот момент как «тонкую красную полоску, ощетинившуюся сталью». Со временем это выражение перешло в устойчивый оборот «тонкая красная линия», обозначающий оборону из последних сил.
Атака казаков была отражена.

Атака лёгкой кавалерийской бригады

Но лорд Раглан был крайне недоволен потерей девяти орудий в начале боя и отдал приказ, приведший к трагическим последствиям. Текст этого приказа лорду Лукану, записанный генерал-квартирмейстером Р. Эри, гласил:

«Лорд Раглан желает, чтобы кавалерия быстро пошла в наступление на находящегося перед ней противника и не позволила ему увезти назад пушки. Батарея конной артиллерии может сопровождать. Французская кавалерия на вашем левом фланге. Немедленно. Р. Эри».

Результатом выполнения приказа стала атака около 600 всадников на русские позиции по трехкилометровой долине, под убийственным перекрёстным огнём артиллерии и пехоты, находившихся на возвышенностях вдоль всей долины. Из первой линии всадников к русским позициям прорвались лишь около 50 человек. В ходе двадцатиминутной атаки, начавшейся в 12:20, погибло 129 английских кавалеристов, а суммарно вышло из строя до двух третей атакующих. Остатки бригады сумели отойти на исходные позиции. Тем не менее ещё до самого утра в английский лагерь возвращались раненные солдаты и офицеры.

Один из участников битвы, французский генерал Пьер Боске сказал вошедшую в историю фразу — «Это великолепно, но это не война». Менее известная концовка фразы гласила «Это безумие».

Словосочетание «атака лёгкой кавалерийской бригады» стало нарицательным в английском языке, означающим некие отчаянно смелые, но обречённые действия.

Итоги битвы

К концу боя противоборствующие стороны остались на своих утренних позициях, плюс к этому русские захватили Воронцовское шоссе, существенно осложнив снабжение английской армии. Со стороны союзников погибло: англичане — 547 человек, французы — 23 человека, турки — 170 человек. Общее число раненых союзников не известно, но только турок в ходе сражения было ранено больше 300 человек. Потери русских убитыми и ранеными — 617 человек. Некоторые западные источники, приводящие потери союзников около 600 человек, не учитывают существенные потери турецкого экспедиционного корпуса, который в ходе Балаклавского сражения был полностью деморализован и больше как самостоятельная боевая единица в ходе войны не использовался. Отдельные подразделения турецкого экспедиционного корпуса придавались английским и французским частям в качестве вспомогательных, и использовались в основном для строительства оборонительных сооружений и переноса тяжестей.

Русские не смогли в ходе Балаклавского сражения достичь поставленной цели — разгромить английский лагерь и прекратить снабжение английских войск. Тем не менее, итогом сражения стал отказ союзников от идеи захвата Севастополя штурмом и переход к позиционным осадным действиям.

Балаклавское сражение в искусстве

• Пятая композиция (The Trooper) четвёртого студийного альбома хеви-метал группы Iron Maiden Piece of Mind посвящена Балаклавскому сражению. Текст песни описывает атаку лёгкой кавалерийской бригады англичан глазами британского кавалериста, который погибает от мушкетного выстрела русского пехотинца.

«Песня основана на Крымской войне, где британцы воевали против русских. Вступление — это попытка воссоздать галоп лошадей во время атаки легкой кавалерии. Это атмосферная песня.» — Стив Харрис

Оригинальный текст (англ.)  

Based on the Crimean war with the British against the Russians. The opening is meant to try and recreate the galloping horses in the charge of the light brigade. It's an atmospheric song.

Литература

• Корибут-Кубитович. Воспоминания о балаклавском деле, 13-го октября 1854 года. ВС, 1859, т.-7, № 5, с. 147—166.
• Богданович, «[history.scps.ru/crimea/bogdan23.htm Восточная война 1853—56 гг.]» (СПб., [1876]);
• Тарле Е. В. «[militera.lib.ru/h/tarle3/17.html Крымская война]» ISBN 5-94661-049-X, 5-94661-050-3
• [crimeanhymn.narod.ru/crimeanwar/light_brigade.htm Русский перевод поэмы Алфреда Тениссона «Атака Легкой Бригады»]
• Схема атаки [news.bbc.co.uk/2/shared/spl/hi/pop_ups/04/uk_charge_of_the_light_brigade/html/4.stm]
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Kozuh_RA70_8.htm Кожухов С. Несколько слов по поводу записки генерал-лейтенанта Рыжова о Балаклавском сражении // Русский архив, 1870. — Изд. 2-е. — М., 1871. — Стб. 1668—1676.]
• Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Том IІ. / Н. Ф. Дубровин — СПб.: Тип. Товарищества «Общественная Польза», 1900. — 524 с.
• Арбузов Е. Ф. Воспоминания о кампании на Крымском полуострове в 1854 и 1855 годах. — [Б. м.: б. и., 1874]. — С. 389—410. — Вырезка из журн. «Военный сборник». — 1874. — № 4.
• О сражении под Балаклавой (записка генерал-лейтенанта Рыжова) / Дубровин Н. Ф. Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. Выпуск IV. — СПб.: Тип. Департамента уделов, 1872. — С. 73-80.
• Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854—1855 гг. Трагедия лорда Раглана / Кристофер Хибберт [Пер. с англ. Л. А. Игоревского]. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2004. — 348 с.
• Ананьин О. В. Атака гусарской бригады: малоизвестный эпизод Балаклавского сражения / Война и оружие. Новые исследования и материалы // Пятая Международная научно-практическая конференция (14-16 мая 2014 года). Санкт-Петербург: ВИМАИВиВС. — С. 46-58

Отрывок, характеризующий Балаклавское сражение

Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.