Баланос, Космас

Космас Баланос
Κοσμάς Μπαλάνος
Портрет Космаса Баланоса на обложке его книги “Краткая экспозиция арифметики, алгебры и хронологии”, Вена 1798
Дата рождения:	1731(1731)
Место рождения:	Янина, Османская империя
Дата смерти:	1808(1808)
Место смерти:	Янина, Османская империя
Страна:	Греция
Научная сфера:	математик, педагог, историк

Космас Баланос (греч. Κοσμάς Μπαλάνος; 1731, Янина — 1808, там же) — греческий священник, деятель Новогреческого просвещения, математик, педагог и писатель. Продолжатель дела своего отца, просветителя Баланоса Василопулоса и один из наиболее известных греческих учёных второй половины XVIII века.

Биография

Космас Баланос родился в эпирском городе Янина, ставшем в период османского господства одним из центров греческого просвещения. Космас был старшим из четырёх сыновей священника и просветителя Баланоса Василопулоса. Получил образование у своего отца. Преподавал в школах Фессалии и македонской столицы города Фессалоники. В 1756 году принял у своего отца дирекцию школы Гумаса в Янине и оставался на этом посту до 1799 года. Одновременно в 1758 году был рукоположен в священника. Развил бурную церковную и общественную деятельность, которая, в сочетании с его педагогической деятельностью, обеспечила ему всеобщее признание. Он также получил признание своих учеников, многие из которых стали известными учёными и литераторами.

В 1790-е годы школа Гумаса столкнулась с большими финансовыми трудностями, но Баланос разрешил их, найдя новых спонсоров в среде греческой диаспоры из Янины, в особенности при поддержке братьев Зосимас. В 1799 году после 40 лет работы в школе Гумаса Космас Баланос оставил свой пост младшему брату Константину, после которого школу возглавил их брат Анастасий. Другой брат, Димитрий, преподавал в одной из школ Молдово-Валахии. После смерти Анастасия школу возглавил сын Дмитрия, Григорий, но в 1820 году школа и её богатейшая библиотека были сожжены Али-пашой Янинским.

Языковой вопрос

Космас Баланос, будучи консервативным учёным, использовал в своей работе архаическую форму греческого языка и отказывался от использования разговорного языка Димотика. Он также был вовлечён в личный конфликт с прогрессивным учёным Афанасием Псалидасом, возглавлявшим янинскую школу Капланиса, которого осуждал перед местным полуавтономным османским правителем Али-пашой Янинским как атеиста и сторонника Вольтера

Работы

Космас Баланос написал ряд научных и теологических книг. Многие из его работ были изданы на деньги братьев Зосимас.

В 1798 году Баланос опубликовал в Вене работу «Краткая экспозиция арифметики, алгебры и хронологии» (Έκθεσις συνοπτικής αριθμητικής, αλγέβρης και χρονολογίας)

Написал философскую работу «На бездействие неупомянутых светил отличных среди поэтов и среди тех кто писал прозу» (Περί ελλείψεως των παραλειπομένων φωτών παρά τοις αρίστοις των ποιητών και των καταλογάδην συγγραψάντων), которая была издана в Венеции в 1803 году.

Многие из его работ остались неизданными и окончательно пропали при сожжении библиотеки школы в 1820 году Али-пашой. Кроме того, в том же, 1803 году, он издал в Венеции работу своего отца «Более точное изложение арифметики» (Έκθεσις ακριβεστάτη της Αριθμητικής).

В 1816 году, уже после его смерти, была издана книга «Против аиста» (Αντιπελάργησις), в которой он опровергал утверждение своего отца, что тот решил античную математическую задачу «удвоение куба», то есть построение циркулем и линейкой ребра куба, объём которого вдвое больше объёма заданного куба. Он написал «Историю Эпира», акцентируя внимание на Янина, которая, однако, осталась неизданной.

Баланос также написал работы о социальных условиях региона, в котором он жил, в том числе, насильственную исламизацию местных христиан османскими властями в XVIII веке.

Баланос написал много теологических и философских работ, а также школьных учебников. Многие из этих работ остались неизданными и пропали после сожжения родовой библиотеки Баланоса в 1822 году, после взятия Янины султанскими войсками в ходе подавления сепаратистского движения Али-паши.

Источники

• [195.134.75.14/hellinomnimon/authors/InfoAuthors/Balanos%20K.htm Μπαλάνος Κοσμάς (1731, Ιωάννινα — 1807/8, Ιωάννινα)]. Ελληνομνήμων.
• Παγκόσμιο βιογραφικό λεξικό, Εκδοτική Αθηνών
• Κώστα Ν.Νικολαίδη:Τα Γιάννινα-Το κάστρο-Η λίμνη-Το νησί,15 αιώνες ιστορίας και θρύλου,τρίτη έκδοση συμπληρωμένη,σελ 294—295,εκδόσεις Δωδώνη(Αθήνα-Γιάννινα,1991)

Литература

• [195.134.75.14/hellinomnimon/0709241340460000/main.htm Έκθεσις Συνοπτική Aριθμητικής, Άλγεβρας και Χρονολογίας (Βιέννη, 1798)]
• [195.134.75.14/hellinomnimon/0809131039170000/main.htm Αντιπελάργησις (Βιέννη, 1816)]

Ссылки

• [www.vrellis.gr/gp/exhibition0104.html Ομοιόματα Κοσμά Μπαλάνου και Αθανάσιου Ψαλίδα] στο Μουσείο Κέρινων Ομοιόματων Παύλου Βρέλλη.
• [195.134.75.14/hellinomnimon/0709241340460000/main.htm Έκθεσις Συνοπτική Aριθμητικής, Άλγεβρας και Χρονολογίας (Vienna, 1798)]
• [195.134.75.14/hellinomnimon/0809131039170000/main.htm Αντιπελάργησις (Vienna, 1816)]

Отрывок, характеризующий Баланос, Космас

– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.