Баларама

Балара́ма (санскр. बलराम; Balarāma ^IAST) также известен как Баладева, Балядева, Балабхадра и Халаюдха — одна из форм Бога в индуизме, герой древнеиндийского эпоса «Махабхараты» и Пуран. В «Бхагавата-пуране» Баларама описывается как старший брат Кришны и одна из аватар Вишну. В вайшнавизме Балараму почитают как воплощение божественного змея Ананта-шеши, на кольцах которого в космическом океане возлежит Вишну.

«Бхагавата-пурана» описывает Кришну как изначальную форму Бога и источника всех аватар и проявлений. Самым первым божественным воплощением Кришны «Бхагавата-пурана» объявляет Балараму, из которого потом появляются все остальные аватары Бога.

В гаудия-вайшнавском богословии из трёх трансцендентных элементов, описанных на санскрите как сат, чит и ананда (вечность, знание и блаженство), Баларама олицетворяет аспекты вечности и знания. Соответственно ему поклоняются как изначальному духовному учителю «ади-гуру». В гаудия-вайшнавизме также особо почитают Нитьянанду, который рассматривается как аватара Баларамы.

Внешность

Балараму почти всегда изображают со светлой кожей, в противоположность его брату Кришне, которого обычно показывают с кожей тёмно-синего или чёрного цвета. Орудиями Баларамы являются плуг и булава. Описывается, что Баларама носит голубые одежды и гирлянду из лесных цветов. Его волосы завязаны пучком на макушке, в его ушах — серьги, а на руках — браслеты. Также говорится, что Баларама обладает огромной физической силой (бала на санскрите означает «сила»).

Жизнеописание

Согласно Пуранам, Баларама родился более 5000 лет назад как сын Васудевы и Деваки. Демоническому брату Деваки — царю Камсе, предсказали, что он погибнет от руки восьмого сына своей сестры. Опасаясь за свою жизнь, и полагая, что смерть может принести любой из детей Деваки, Камса заключил её вместе с Васудевой в тюрьму и методично убивал одного за другим новорожденных младенцев. Таким образом погибли первые шесть детей Деваки.

Когда Деваки забеременела в седьмой раз, ещё нерождённый младенец чудесным образом, с помощью мистической энергии Кришны йога-майи, был перенесён из чрева Деваки в чрево другой жены Васудевы — Рохини. Новорожденному младенцу дали имя «Рама», но из-за большой силы, которую он проявил впоследствии, его назвали «Баларама», что означает «сильный Рама».

Баларама провёл всё своё детство как мальчик-пастушок коров и телят, играя и совершая различные сверхчеловеческие деяния вместе со своим братом Кришной и другими пастушками. Позднее он женился на Ревати, дочери царя Какудми — правителя провинций Кусастхали и Анарта.

В «Бхагавата-пуране» описывается, что однажды Нанда пригласил жреца-брахмана своей семьи Гаргамуни к себе домой, чтобы он дал имена новорожденным Кришне и Балараме. Когда Гаргамуни прибыл в дом Нанды, тот радушно принял его и попросил провести обряд. Гаргамуни тогда напомнил Нанде о том, что Камса усиленно занимался поисками сына Деваки и если совершить роскошный обряд и празднество, подобающее в таких случаях, то Камса наверняка заметит это и может догадаться о том, что Кришна и есть бесследно исчезнувший восьмой сын Деваки. Тогда Нанда попросил Гаргамуни провести церемонию в глубокой тайне, что тот и сделал. Объясняя имя, данное Балараме, Гаргамуни сказал следующее:

Этот ребенок, сын Рохини, всегда будет радовать родственников и друзей Своими духовными качествами. Поэтому Его будут звать Рамой. А поскольку Он будет проявлять необычайную физическую силу, Его будут звать Балой. Кроме того, поскольку Он соединяет семью Васудевы с твоей семьей, Он будет носить имя Санкаршаны.

В «Махабхарате» описывается, что Баларама обучил искусству сражения с булавой как Дурьодхану Кауравов, так и Бхиму Пандавов. Когда между Пандавами и Кауравами разразилась война, Баларама осудил Кришну за поддержку только одной стороны — Пандавов. Сам Баларама, не желая принимать чью-либо сторону в конфликте, на сорок два дня удалился в паломничество по тиртхам («Шальяпарва», IX книга «Махабхараты», «Сказание о паломничестве в места священных омовений»). Вернувшись, Баларама застаёт готовящуюся схватку на палицах Бхимасены с Дурьодханой. Он собирается с удовольствием лицерзреть поединок двух его учеников-богатырей; от исхода поединка зависит судьба державы Кауравов. Хитрый Кришна, видя, что Бхимасена в честном бою не может одолеть Дурьодхану (тот усердно тренировался на протяжении тринадцати лет), подсказывает Бхиме через его брата Арджуну запрещённый приём — удар «ниже пупа». Дурьодхана повержен (у него раздроблены бёдра), а Баларама в гневе занёс свой страшный плуг над Бхимасеной, но Кришна удержал брата. Кришна попытался оправдать Бхиму его клятвой отомстить Дурьодхане за оскорбление жены Пандавов Драупади, а также исполнением проклятия мудреца Майтреи. Услышав противные закону рассуждения Кришны, Рама покинул собрание («Шальяпрва», «Сказание о битве на палицах»).

В «Бхагавата-пуране» описывается, как после того как Баларама принял участие в Битве на Курукшетре, в результате которой погибла династия Яду, и после того, как он стал свидетелем ухода Кришны, он сел медитировать и ушёл из этого мира в медитативном трансе. В некоторых историях описывается, как в этот момент, огромный белый змей вылетел изо рта Баларамы. Это рассматривается как указание на личность Баларамы как Ананта Шеши.

Роль Баларамы

В гаудия-вайшнавизме Балараму почитают как одну из ипостасей Бога и поклоняются ему наравне с Кришной. Практически во всех своих воплощениях, Баларама является как старший или младший брат Кришны и выполняет роль его слуги, друга и помощника. В Рама-лиле, Баларама служил Рамачандре как его младший брат Лакшмана, а в настоящую эпоху Кали-югу, Баларама явился более 500-т лет назад в Бенгалии как Нитьянанда и оказывал всяческую поддержку Чайтанье Махапрабху в его миссии распространении движения санкиртаны — публичного воспевания имён Бога в виде мантры «Харе Кришна».

Основной отличительной чертой Баларамы является цвет кожи — Кришна имеет кожу тёмного цвета, а Баларама — светлого, Кришна также выступает как Создатель или Творец, в то время как Баларама является силой и энергией Творца, но им обоим поклоняются как различным ипостасям Бога.

Литература

• Klostermaier, Klaus K. (2007), [books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover A Survey of Hinduism] (3rd ed.), Albany, NY: State University of New York Press, ISBN 0791470822, <books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover> 
• Балядева // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [vyasa.ru/books/ShrimadBhagavatam/?id=501 Жизнеописание Кришны и Баларамы в Бхагавата-пуране]
• [www.vtext.ru/none_032/00000001.htm Господь Баларама — Электронная библиотека вайшнавской литературы]

Отрывок, характеризующий Баларама

– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!