Балдаев, Данциг Сергеевич
| Данциг Сергеевич Балдаев | |
 | |
| Род деятельности: |
сотрудник МВД, фольклорист, художник |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Да́нциг Сергéевич Балдáев (1925 — 2005) — российский сотрудник правоохранительных органов, полковник милиции, ветеран МВД, тюремный надзиратель следственного изолятора Кресты, коллекционер тюремных татуировок, собиратель тюремного фольклора, художник. По национальности — бурят.
Содержание
Биография
Родился в 1925 году в семье богатого бурятского фольклориста и этнографа Сергея Петровича Балдаева и крестьянки Степаниды Егоровны Бажичеевой-Балдаевой. Мать умерла в 1935 году. В 1938 году отца арестовали по доносу. Данциг Сергеевич попал в детский дом для детей врагов народа вблизи города Тулуна в Иркутской области на два года, до освобождения отца в 1940 году «за недоказанностью». В 1943 был призван на службу в Красную Армию на границе с Маньчжурией. После окончания войны и демобилизации переехал в 1948 году с отцом в Ленинград и работал в системе МВД, — сначала как пожарный, а начиная с 1951 года в качестве охранника в тюрьме Кресты. После окончания с отличием Кавказской школы милиции в 1957 году — работал в Ленинградской криминальной милиции. В 1981 году вышел на пенсию. За время службы в МВД задержал более трехсот воров, грабителей, убийц, насильников.
Вплоть до своей смерти занимался сбором и систематизацией тюремного фольклора, татуировок, составлением словаря уголовного языка (фени).
Автор книг «Татуировки заключённых», «Russian criminal tattoo», «Drawings from the Gulag», «Словарь блатного воровского жаргона», «Феня от А до Я» в двух томах, «Татуировки», «Проститутки для КГБ» и других[1].
Автор многочисленных рисунков об ужасах ГУЛага, созданных в конце 80-х годов на основе собранного фольклора[2].
|
Отец говорил мне, что в переводе с санскрита слово «Россия» означает «экспериментальная страна или поле Сатаны». Один сказитель-улигершин говорил отцу: «В настоящее время чертям и дьяволам нечего бояться: раньше они опасались священников, шаманов, церквей, монастырей, мечетей, дацанов, а сейчас они в образе людей стали коммунистами, энкавэдэшниками, доносчиками (мелкие черти), комбедовцами»[1] | 
|
Книги
- Балдаев Д. С. Словарь блатного воровского жаргона. В двух томах. — Кампана, 1997. ISBN 5-7941-0002-8
- GULag-Zeichnungen. Herausgegeben von Hans-Peter Böffgen, Thees Klahn und Andrzej Klant. Zweitausendeins, Frankfurt/M. 1993, ISBN 3-86150-001-9
- Балдаев Д. С. Татуировки заключенных. Лимбус пресс, 2006. ISBN 5-8370-0128-X
- Russian Criminal Tattoo Encyclopedia Volume I Danzig Baldaev, ISBN 3-88243-920-3
- Russian Criminal Tattoo Encyclopedia Volume II Danzig Baldaev, ISBN 978-0-9550061-2-8
- Russian Criminal Tattoo Encyclopedia Voume III Danzig Baldaev, ISBN 978-0-9550061-9-7
- Балдаев Д. С. Султана вызывают в Смольный. Записки Кинолога
Напишите отзыв о статье "Балдаев, Данциг Сергеевич"
Примечания
Ссылки
- [www.shansonprofi.ru/person/baldaev/index.shtml Автобиография Данцига Балдаева]
Отрывок, характеризующий Балдаев, Данциг Сергеевич
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
