Палдэн Лхамо

Палден Лхамо (тиб. dpal ldan lha mo — Прославленная Богиня; на санскрите — Шри Дэви, монг. Балдан Лхамо) — в тибетском буддизме: гневное женское божество, одна из 8 основных дхармапал. Является гневной формой богини Сарасвати. В тибетской мифологии сближается с Кали. Однако у монгольских народов она предстаёт как Охин Тэнгри — Великая Мать. Считается, что Палден Лхамо исцеляет от всех болезней и является хранительницей тайн жизни и смерти.

Её праздник (день Упосатхи — 25-й день лунного календаря) отмечают накануне буддийского нового года. Ей посвящают особую мантру: Джо Ракмо, Джо Ракмо Джо Джо Ракмо Тун Джо Кала Ра Ченмо Ракмо Ажа Дажа Тун Джо Рулу Рулу Хум Джо Хум.

Легенды

Легенда гласит, что изначально она была царицей демонов-людоедов Цейлона. Безуспешно пытаясь отвратить от каннибализма своего мужа, она в отместку ему убила их общего сына и сделала из его кожи попону для своего мула. Когда её муж пустил стрелу в мула, то у последнего в задней части тела из раны образовался глаз.

По другой легенде первоначально она была красивой девушкой, которая вступила в сексуальную связь с демоном, чтобы умиротворить его. Впоследствии выяснилось, что она забеременела. Монах сообщил ей, что она имеет во чреве страшного демона, тогда она из милосердия к людям убила своего сына.

Согласно третьей легенде, она убила своего сына из-за того, что тот был равнодушен к учению Дхармы.

Также известна легенда о том, как однажды глава школы Карма Кагью тибетского буддизма Кармапа назначил Палден Лхамо своей защитницей. Будучи при императорском дворе в Монголии, этот лама проявил неповиновение императору, и последний приказал привязать его к хвосту лошади. Находясь на краю гибели, великий Кармапа призвал на помощь Палден Лхамо, но та не явилась вовремя. С помощью специальных заклинаний, развязав верёвки, лама освободился и увидел приближающуюся Палден Лхамо, когда в ней уже не было нужды. В гневе он отвесил ей такую оплеуху, что та до сих пор, через несколько веков, ходит с опухшей щекой.

Иконография

Изображается в виде всадницы на белом или жёлтом муле (осле). У неё три глаза, сине-чёрная кожа и огненные волосы. В одной руке она держит дубину с ваджрой, в другой — чашу из черепа. Её одеянием служит тигровая юбка и бусы из человеческих голов. Причёска украшена золотым полумесяцем, на голове — корона с пятью черепами. В ушах — серьги с подвесками. Левая подвеска изображается в виде змеи, что символизирует ночь и водную стихию. Правая подвеска в виде льва, что символизирует день и солнце. На животе Палдэн Лхамо на цепи из костяных бусин — подвеска в виде красного солнца в золотых лучах, или в виде колеса Дхармы.

Литература

• Сыртыпова С.-Х. Культ богини-хранительницы Балдан Лхамо в тибетском буддизме (миф, ритуал, письм. источники) — М.: Вост. лит., 2003.

Ссылки

• [www.yelo.ru/lhamo.html Палден Лхамо (Shri Devi).]
• [abhidharma.ru/A/Tantra/Content/0003.htm История распространения культа Балдан Лхамо в Тибете и Монголии. Культовые традиции божества в Бурятии.]

Отрывок, характеризующий Палдэн Лхамо

– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]