Балдуин I Фландрский
Балдуин I Фландрский Baudouin I de Flandre<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Памятник Балдуину I Фландрскому в Монсе</td></tr> | |||
| |||
---|---|---|---|
1195 — 1205 | |||
(под именем Балдуин IX) | |||
Предшественник: | Маргарита I Эльзасская и Балдуин VIII | ||
Преемник: | Жанна I Фландрская | ||
| |||
1195 — 1205 | |||
(под именем Бодуэн VI) | |||
Предшественник: | Бодуэн V | ||
Преемник: | Жанна I Фландрская | ||
| |||
1204 — 1205 | |||
Предшественник: | должность учреждена | ||
Преемник: | Генрих I Фландрский | ||
Рождение: | 1171 Валансьен | ||
Смерть: | 1205 Тырново | ||
Отец: | Бодуэн V | ||
Мать: | Маргарита I Эльзасская | ||
Супруга: | Мария Шампанская | ||
Дети: | Жанна I Фландрская Маргарита II Фландрская |
Балдуин I Фландрский (фр. Baudouin I de Flandre; июль 1171 — 1205, Тырново, Болгария) — первый император Латинской империи с 1204 года, граф Эно под именем Бодуэн VI де Эно (фр. Baudouin VI de Hainaut) и граф Фландрии под именем Балдуин IX Фландрский (фр. Baudouin IX de Flandre) с 1195 года, видный фламандский феодал, объединивший под своим скипетром Фландрию и Эно; крестоносец.
Содержание
Ранние годы
Балдуин был сыном графа Эно Бодуэна V и Маргариты I Эльзасской, графини Фландрской, сестры графа Филиппа Эльзасского [1]. Бездетный Филипп Эльзасский в 1177 году отправился в крестовый поход и оставил во главе Фландрии своего зятя Бодуэна V де Эно. По возвращении в 1179 году из похода Филипп по решению короля Людовика VII был назначен опекуном малолетнего Филиппа II Августа. Год спустя Филипп предложил руку своей племянницы Изабеллы Филиппу Августу, опрометчиво предложив в качестве приданого Артуа и другие фламандские территории, к неудовольствию Бодуэна [2]. В 1180 году разразилась война между Филиппом II и Филиппом Эльзасским, опустошившая Пикардию и Иль-де-Франс. Король Филипп сумел рассорить Бодуэна с Филиппом Эльзасским.
В 1186 году юный Балдуин женился на Марии (1174—1204), дочери графа Генриха I Шампанского [3].
Через Марию Балдуин породнился со знатными крестоносцами: её брат Генрих II Шампанский был королём Иерусалима, а дядями были Ричард I Львиное Сердце и король Филипп II.
Жена графа Филиппа Елизавета Вермандуа умерла в 1183 году, и Филипп II Август захватил провинцию Вермандуа от имени сестры Елизаветы, Элеоноры. Тогда Филипп женился на Матильде Португальской. Филипп дал Матильде в приданое ряд крупных фламандских городов, что ещё больше обозлило Бодуэна V. Опасаясь, что он будет окружен землями короля Франции и графа Эно, Филипп Эльзасский подписал мирный договор с Филиппом II Августом и Бодуэном V 10 марта 1186 года, признав уступку Вермандуа королю. Филипп умер от чумы во время Третьего крестового похода при осаде Акко в 1191 году, и его земли унаследовал Бодуэн V, правивший Фландрией под именем Бодуэна VIII вместе с супругой. Графиня Маргарита умерла в 1194 году, и Фландрию унаследовал их сын Балдуин - Балдуин IX Фландрский.
Граф Эно и Фландрии
После смерти отца в 1195 году Балдуин унаследовал и Эно. Балдуин принял во владение существенно урезанную во владениях Фландрию - её часть, Артуа, была захвачена Филиппом II как приданое его сестры Изабеллы, первой жены короля. Изабелла умерла в 1190 году, но король по-прежнему контролировал эти земли от имени сына Изабеллы, будущего Людовика VIII. Восемь лет правления Балдуина во Фландрии были посвящены попыткам вернуть часть этой земли. В связи с этим оказывал поддержку английским противникам Филиппа, королям Ричарду Львиное Сердце и Иоанну Безземельному. По договору с Филиппом Августом в Перонне в 1200 году Балдуин вернул себе часть земель Артуа [4].
Через месяц после заключения договора, 23 февраля 1200 года, Балдуин принял крест, то есть заявил о намерении выступить в крестовый поход. Он провел следующие два года в подготовке похода и 14 апреля 1202 года отправился в путь. Перед этим он сформулировал два устава для Эно. Один представлял собой обширный уголовный кодекс, основанный на ныне утраченном уставе своего отца. Второй устанавливал конкретные правила наследования [5].
Балдуин оставил на родине двухлетнюю дочь и беременную жену, графиню Марию. Мария была регентшей в течение двух лет после отъезда мужа, но в начале 1204 года оставила детей. чтобы присоединиться к Балдуину на Востоке. Они должны были вернуться через пару лет, однако в итоге больше никогда не увидели ни своих детей, ни родины. В их отсутствие младший брат Балдуина, Филипп Намюрский, стал регентом Фландрии. Дядя Балдуина, Гильом де Ти (незаконнорожденный сын Болдуина IV де Эно), стал регентом Эно [6].
Между тем, отчаянно выискивая средства для продолжения похода, лидеры четвёртого крестового похода приняли предложение изгнанного византийского принца Алексея Ангела (будущего императора Алексея IV Ангела), который пообещал им деньги в обмен за помощь в свержении его дяди, императора Алексея III Ангела, и освобождении его отца, Исаака II Ангела. В апреле 1204 года после неудачных переговоров крестоносцы захватили наиболее защищённый город мира. Ошеломлённые собственным успехом, крестоносцы, как и во время избрали графа Балдуина правителем империи, которую нынешние историки называют Латинской, и стали делить имперские земли.
Император Латинской империи
Императорская корона была сначала предложена Энрико Дандоло, дожу Венеции, но тот отказался. Далее решили выбирать между Балдуином и номинальным лидером крестового похода, Бонифацием Монферратским. В пользу Балдуина сыграли его молодость, галантность, благочестие и добродетель, а также популярность среди крестоносцев. При венецианской поддержке он был избран императором 9 мая 1204 года и коронован 16 мая в соборе Святой Софии в церемонии при участии византийского духовенства. Во время коронации Балдуин был одет в богато украшенные одежды, купленные ещё императором Мануилом I Комниным за 62000 серебряных марок. Жена Балдуина Мария, не зная об этих событиях, отплыла в Акру. Там она узнала о коронации мужа, но умерла в августе 1204 года, так и не встретившись с ним.
Латинская империя была организована по феодальным принципам. Император стал сюзереном князей, которые получили от него участки завоеванной территории. Его собственный домен состоял из Константинополя, соседних регионов как на европейском, так и на азиатском берегах, а также нескольких островов, включая Лемнос, Лесбос, Хиос и Тенос. Причём многие территории ещё предстояло завоевать: в первую очередь, необходимо было сломить сопротивление греков во Фракии и закрепиться в Фессалониках. В этом предприятии летом 1204 года Балдуин вступил в конфликт с Бонифацием Монферратским, который получил большую территорию Македонии с титулом короля Солунского.
Бонифаций надеялся образовать самостоятельное королевство и выступил против предложения Балдуина совместно выступить против Фессалоник. Антагонизм между фламандцами и лангобардами усугубил ссору. Балдуин настаивал на своих правах на Фессалоники; Бонифаций осадил Адрианополь, где Балдуин посадил своего губернатора. Гражданская война казалась неизбежной. Соглашение было достигнуто лишь благодаря усилиям Дандоло и Людовика I, графа Блуа. Бонифаций получил Фессалоники как феодальный лен от императора и был назначен командиром сил, которые должны были пойти на завоевание Греции.
Следующей зимой (1204-1205) франки начали завоевание Вифинии, в котором принял участие Генрих, брат Балдуина. Но в феврале греки восстали во Фракии, опираясь на помощь болгарского царя Калояна. Гарнизон Адрианополя был истреблен. Балдуин вместе с Дандоло, Людовиком Блуа и маршалом Жоффруа де Виллардуэном, летописцем похода, отправились осаждать этот город. 14 апреля 1205 года латиняне потерпели поражение в битве под Адрианополем. Людовик де Блуа был убит, а император Балдуин попал в плен к болгарам.
В течение некоторого времени его судьба была неизвестна, и в это время Генрих принял регентство. Считается, что к середине июля следующего года он уже точно был мертв. Обстоятельства смерти Балдуина точно не известны. Вероятно, с ним хорошо обращались как с ценным заложником, но в порыве внезапной ярости Калояна Балдуин был убит, а возможно, в ходе восстания франков в Филиппополе. Согласно болгарской легенде, Балдуин навлек на себя ярость Калояна, попытавшись соблазнить его жену. Историк Георгий Акрополит сообщает, что царь сделал из черепа Балдуина питьевую чашу, как это было сделано с императором Никифором I почти четыреста лет назад.
Царь Калоян написал папе Иннокентию III, что Балдуин умер в тюрьме в Тырново. В средневековой болгарской столице Тырново до сих пор сохранились крепостные ворота, носящие название «Френские ворота». Считается, что недалеко от них находилась башня, в которой жил до конца своих дней пленённый латинский император.
К июлю 1206 года информация о смерти Балдуина достигла Константинополя. Его брат Генрих был коронован императором в августе того же года. Во Фландрии наследницами Балдуина стали его дочери, Жанна и Маргарита.
Самозванец
Двадцать лет спустя, в 1225 году, во Фландрии объявился человек, который утверждал, что он - выживший Балдуин. Его заявление вскоре привело к серии восстаний и бунтов во Фландрии против правления дочери Балдуина Жанны. Люди, знавшие Балдуина перед его уходом в крестовый поход, опровергли подлинность самозванца, но тот, однако, завоевал немало сторонников среди крестьян. В конце концов он был разоблачен как бургундский крепостной по имени Бертран Рэ и казнен в 1226 году [7].]
Напишите отзыв о статье "Балдуин I Фландрский"
Примечания
- ↑ Wolff 1952, С. 281.
- ↑ Wolff 1952, pp. 281–282.
- ↑ Evergates 1999, С. 127.
- ↑ Wolff 1952, С. 283.
- ↑ Wolff 1952, pp. 283–287.
- ↑ Wolff 1952, С. 288.
- ↑ Cohn (1970), pp. 89–93.
Литература
- Cohn, Norman (1970), The Pursuit of the Millennium, Oxford, UK: Oxford University Press.
- Evergates, Theodore (1999), Aristocratic Women in Medieval France, Philadelphia: University of Pennsylvania Press, ISBN 0-8122-1700-4.
- Gislebert of Mons; Napran, Laura (trans.) (2005), Chronicle of Hainaut, Woodbridge, Suffolk: Boydell Press, ISBN 1-84383-120-1.
- Moore, John C. (January 1962), "Baldwin IX of Flanders, Philip Augustus and the Papal Power", Speculum (Medieval Academy of America) 37 (1): 79–89.
- Wolff, Robert Lee (July 1952), "Baldwin of Flanders and Hainaut, First Latin Emperor of Constantinople: His Life, Death, and Resurrection, 1172–1225", Speculum (Medieval Academy of America) 27 (3): 281–322.
Родословная
16. Бодуэн II де Эно | ||||||||||||||||
8. Бодуэн III де Эно | ||||||||||||||||
17. Ида Лёвенская | ||||||||||||||||
4. Балдуин IV де Эно | ||||||||||||||||
18. Герхард I (граф Гелдерна) | ||||||||||||||||
9. Иоланда де Вассенберг | ||||||||||||||||
19. Клементия де Пуату | ||||||||||||||||
2. Бодуэн V, граф Эно | ||||||||||||||||
20. Альберт III, граф Намюра | ||||||||||||||||
10. Годфруа I, граф Намюра | ||||||||||||||||
21. Ида Саксонская | ||||||||||||||||
5. Алиса Намюрская | ||||||||||||||||
22. Конрад I (граф Люксембурга) | ||||||||||||||||
11. Эрмезинда Люксембург | ||||||||||||||||
23. Клементия Аквитанская | ||||||||||||||||
1. Балдуин I | ||||||||||||||||
24. Герхард I (герцог Лотарингии) | ||||||||||||||||
12. Тьерри II (герцог Лотарингии) | ||||||||||||||||
25. Хедвига Намюрская | ||||||||||||||||
6. Тьерри Эльзасский | ||||||||||||||||
26. Роберт I (граф Фландрии) | ||||||||||||||||
13. Гертруда Фландрская | ||||||||||||||||
27. Гертруда Саксонская | ||||||||||||||||
3. Маргарита I (графиня Фландрии) | ||||||||||||||||
28. Фульк IV Ле Решен | ||||||||||||||||
14. Фульк (король Иерусалима) | ||||||||||||||||
29. Бертрада де Монфор | ||||||||||||||||
7. Сибилла Анжуйская | ||||||||||||||||
30. Эли I (граф Мэна) | ||||||||||||||||
15. Ирменгарда дю Мэн | ||||||||||||||||
31. Матильда Шато-дю-Луар | ||||||||||||||||
|
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Evergates 1999, Wolff 1952 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Балдуин I Фландрский
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.