Балеарский пращник

Балеарские пращники — широко известные в античности наёмные лёгкие пехотинцы, профессионально владевшие пращой. Даже их название, по мнению Диодора Сицилийского, происходит от греческого глагола βάλλειν (бросать).

Балеарские пращники получили широкую известность, служа в качестве наёмников или союзников в армиях Карфагена, а затем и Рима.

История

Самые древние останки, найденные на Майорке, восходят к 3500 до н. э. — эпохе неолита. Прибытие первых поселенцев на острова произошло в IV тысячелетии до н. э. Их общественное устройство и религия указывают, что они прибыли из восточной части Средиземного моря.

Вооружение

Сначала праща служила оружием защиты, пока человек не догадался использовать её в охоте. Иногда пращу носили обернутой вокруг пояса. Изготавливалась она из пеньки, волоса, жил и тростника. Её длина составляла около 90 см.

Снарядом был камень или кусок свинца. Камни выбирались исходя из твердости и аэродинамики, имея вес 100 граммов. Пращник мог бросать их с расстояния до 100 метров. Свинцовые снаряды изготовлялись в определённой форме, которая увеличивала урон от попадания. Их вес колебался между 45 и 90 граммами, что позволяло получать большую скорость. На расстоянии 150 метров эти пращники двумя-тремя ядрами убивали быка. Хороший пращник на расстоянии до 100 шагов редко давал промах по стоящему человеку.

Археологические раскопки в римском поселении Менорки — Sanitja, обнаружили подписанные снаряды. На одном из снарядов есть аббревиатура CAE, которая могла обозначать римского консула — Квинта Цецилия Метелла Балеарского, подчинившего Балеарские острова республике в 123 до н. э.

Согласно сочинениям Ганнибала Барки, сражавшиеся против Рима балеарские пращники, писали на свинцовых снарядах имя римского военачальника, которого хотели убить. Это было их суеверным обрядом.

Рекрутирование

Обучение начиналось с момента рождения. Сначала обучали управлять пращой, постоянно совершенствуя этот навык. Матери размещали еду на ветвях деревьев, побуждая детей сбивать их из пращи.

Диодор Сицилийский указывает:

У них есть три пращи, одна из которых находится на голове, другая на талии и третья в руке; используя это оружие, они способны бросать большие снаряды, чем другие пращники, и с такой силой, что кажется, будто снаряд был брошен катапультой. Из-за этого в атаках на города они способны уничтожать защитников, находящихся на стенах, а если говорить о сражениях в открытом поле, то они могут сломать большое число щитов, шлемов и панцирей всех видов.

Балеарские пращники были наёмными солдатами, их оплата состояла прежде всего из тех вещей, которых не хватало на островах: вино, масло или женщины.

Боевое применение

Пращники сражались всегда в первой линии, отделённой несколькими метрами от пехоты. Их функцией было разрушение вражеской защиты. Вместе с лучниками они бросали снаряды, наносившие серьёзный вред, так как они разламывали любой щит и защитное снаряжение той эпохи, и могли сломать оборонительный строй врага, что давало возможность проникнуть к нему в тыл.

Их высокие боевые качества сделали их знаменитыми на всё Средиземноморье. Балеарские пращники отличались как точностью бросков, так и весом снарядов. Они использовали самые тяжёлые снаряды. Они участвовали как наёмники в первой и второй Пунических войнах на стороне карфагенян. Эти войны обозначили соперничество между Карфагеном и Римом. Пращники Балеарских островов состояли под командованием Гамилькара Барки, его зятя Гасдрубала и сыновей Ганнибала, Гасдрубала и Магона.

Когда Рим решил захватить острова, Квинт Цецилий Метелл Балеарский приказал покрыть свои суда кожей, так как стрельба пращников могла их потопить. Римские легионы завоёвывали острова два года. После завоевания островов балеарские пращники вошли в состав римских вспомогательных войск.

См. также

• Праща
• Велиты
• Болас

Отрывок, характеризующий Балеарский пращник

Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.