Балет (музыкальное произведение)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Балет как музыкальная форма получил развитие от простого дополнения к танцу, к конкретной композиционной форме, которая часто имела такое же значение, как и сопутствующий её танец. Зародившись во Франции в 17 веке, форма танца началась как театральный танец. Формально до 19-го века балет не получил «классического» статуса. В балете термины «классической» и «романтической» хронологически развернулись от музыкального использования. Таким образом, в 19-м веке классический период балета совпал с эпохой романтизма в музыке. Композиторы балетной музыки 17- 19-го веков, включая Жан-Батиста Люлли и Петра Ильича Чайковского, были преимущественно во Франции и России. Тем не менее, с увеличением международной известности Чайковский при жизни увидел распространение балетной музыкальной композициии балета в целом во всём западном мире.





История

  • Примерно до второй половины 19-го века роль музыки в балете была вторичной, с главным упором на танец, в то время как сама музыка была простым заимствованием из танцевальных мелодий. Написание "музыки балета" раньше было работой музыкальных ремесленников, а не мастеров. Например, критики русского композитора Петра Ильича Чайковского воспринимали его писание балетной музыки как нечто низменное.
    С самых ранних балетов до времен Жан-Батист Люлли (1632-1687), музыка из балета была неотличима от бальной танцевальной музыки. Люлли создал отдельный стиль, в котором музыка рассказывала бы историю. Первый "Балет действия» был поставлен в 1717 году. Это была история, рассказанная без слов. Первопроходцем был Джон Уивер (1673-1760). Оба Люлли и Жан-Филипп Рамо написали "оперу - балет", где действие исполнялось частично танцами, частично пением, но балетная музыка стала постепенно менее важным.
    Следующий большой шаг произошёл в первые годы девятнадцатого века, когда солистами стала применяться специальная жёсткая балетная обувь - пуанты. Это позволило использовать более дробный стиль музыки. В 1832-м году знаменитая балерина Мария Тальони (1804-1884) впервые продемонстрировала танец на пуантах. Это было в "Сильфиде". Теперь стало возможным, чтобы музыка стала более выразительной.Постепенно танцы стали более смелыми, с подъемами балерин в воздух мужчинами.
    До времени Чайковского композитор балета не отделялся от композитора симфоний. Музыка балета была сопровождением для сольного и ансамблевого танца. Балет Чайковского "Лебединое озеро" был первым музыкальным балетным произведением, который был создан симфоническим композитором. По инициативе Чайковского балетные композиторы уже не писали простые и легкие танцевальные части. Теперь уже основное внимание в балете уделялось не только танцу; композиция вслед за танцами приняла равное значение. В конце 19 века Мариус Петипа хореограф русского балета и танца, работал с такими композитором как Цезарь Пуни в создании балетных шедевров, которые оба хвастались как сложным танцем, так и сложной музыкой. Петипа работал с Чайковским, сотрудничая с композитором в его работах "Спящая красавица" и "Щелкунчик", или косвенно, через новую редакцию "Лебединого озера" Чайковского после смерти композитора.
    Во многих случаях по-прежнему короткие балетные сцены использовались в операх для смены пейзажа или костюма. Пожалуй, самым известным примером балетной музыки как части оперы является "Танец часов" из оперы "Джоконда" (1876) Амилькаре Понкьелли.
    Кардинальное изменение в настроении произошло, когда был создан балет Игоря Стравинского "Весна священная" (1913).

Музыка была экспрессионистской и нестройной, движения были сильно стилизованы . В 1924 году Джордж Антейл написал "Механический балет". Это подходило для фильма движущихся объектов, но не для танцоров, хотя было новаторством в использовании джазовой музыки. С этой отправной точки музыка балета делится на два направления - модернизм и джазовый танец. Джордж Гершвин попытался восполнить этот пробел с его амбициозной партитурой к фильму "Давайте потанцуем" (1937), составляющей более часа музыки, которая охватила рассудочный и технически отбиваемый ногой джаз и румбу. Одна из сцен была сочинена специально для балерины Гарриет Хоктор.
Многие говорят, джаз - танец лучше всего представлен хореографом Джеромом Роббинсом, который работал с Леонардом Бернстайном в "Вестсайдской истории" (1957). В некоторых отношениях это возвращение к «опере-балету", так как в основном сюжет рассказан в словах. Модернизм лучше всего представлен Сергеем Прокофьевым в балете "Ромео и Джульетта". Здесь пример чистого балета, и нет никакого влияния от джаза или любого другого вида популярной музыки. Еще одним направлением в истории балетной музыки является тенденция к творческой адаптации старой музыки. Отторино Респиги обработал произведения Джоаккино Россини (1792-1868) и их совместный ряд в балете называется "Волшебная лавка", премьера которой состоялась в 1919 году. Балетная аудитория предпочитает романтическую музыку, так что новые балеты coчетаются со старыми работами посредством новой хореографии. Известным примером является "Сон" - музыка Феликса Мендельсона, адаптированная Джоном Ланчбери.

Композиторы балета

В начале XIX века балетмейстеры ставили спектакли на собранную музыку, чаще всего скомпонованную из популярных и хорошо известных публике оперных фрагментов и песенных мелодий. Первым, кто попытался изменить существующую практику, стал композитор Жан-Мадлен Шнейцхоффер. За это он подвергался немалой критике начиная с первого своего сочинения — балета «Прозерпина» (1818):

Музыка принадлежит молодому человеку, который, судя по увертюре[* 1] и некоторым мотивам балета, заслуживает поощрения. Но я твёрдо верю (а опыт поддерживает моё мнение), что умело подобранные к ситуациям мотивы всегда лучше служат намерениям хореографа и яснее раскрывают его замысел, нежели музыка почти полностью новая, которая, вместо того чтобы пояснять пантомиму, сама ждёт пояснений.

Кастиль-Блаз, Journal des débats, 20 февраля 1818[1].

Несмотря на нападки критиков, вслед за Шнейцхоффером от традиции создания балетных партитур, собранных из музыкальных фрагментов на мотивы других известных (чаще всего оперных) произведений, начали отходить и другие композиторы — Фердинан Герольд, Фроманталь Галеви, и, в первую очередь — Венцель фон Галленберг с его балетом «Альфред Великий» (1820). Таким образом, они постепенно оттеснили от создания балетных партитур ремесленников-составителей коллажей из популярных опер и, тем самым, открыли путь для творчества таких композиторов, как Адольф Адан, Лео Делиб, а затем — и Пётр Чайковский.

На протяжении всего XIX века композиторы работали в тесном сотрудничестве с балетмейстерами, зачастую прямо выполняя их указания. Так, Людвиг Минкус, начавший свою композиторскую деятельность в сотрудничестве с Артуром Сен-Леоном и затем плодотворно работавший с Мариусом Петипа, при создании своих партитур чётко следовал указаниям хореографа-постановщика и его плану — вплоть до количества тактов в каждом номере. В случае с Сен-Леоном ему даже приходилось использовал мелодии, заданные балетмейстером: согласно воспоминаниям Карла Вальца Сен-Леон, сам скрипач и музыкант, не раз насвистывал Минкусу мотивы, которые тот «лихорадочно переводил на нотные знаки».

Такая практика не соответствовала принципам того же Шнейцхоффера, который дорожил своей репутацией самостоятельного автора и при создании партитур всегда работал отдельно от хореографа (исключение было сделано лишь при создании балета «Сильфида» совместно с Филиппо Тальони в 1832 году).

Внешние ссылки

  • [www.balletmusic.ru/ Ballet and dance music.] Music library. History of dances. Gallery.

Библиография

  • Goodwin, Noel. "Ballet." Grove Music Online. 13 Dec. 2009. www.oxfordmusiconline.com
  • Holloway, Robin. "Sugar and Spice: Robin Holloway Celebrates the Tchaikovsky Centenary." The Musical Times 134 (Nov., 1993), 620-623
  • Mihailovic, Alexandar, and Jeanne Fuchs. "Tchaikovsky's ballets: Interpretation and performance." Tchaikovsky and his contemporaries: A centennial symposium. Westport, CT: Greenwood, 1999. 295-312.
  • Warrack, John Hamilton. Tchaikovsky Ballet Music. London, England: British Broadcasting Corporation, 1979.
  • Wiley, Roland John. "Three Historians of The Imperial Russian Ballet." Dance Research Journal, 13, (Autumn, 1980), 3-16
  • Wiley, Roland John. Tchaikovsky (Master Musicians Series). New York: Oxford University Press, USA, 2009.

Напишите отзыв о статье "Балет (музыкальное произведение)"

Примечания

Источники
  1. В. М. Красовская. Западноевропейский балетный театр. Очерки истории. — Л.: Искусство, 1983. — 432 с.
Комментарии
  1. Увертюра к «Прозерпине» имела такой успех, что потом неоднократно исполнялась в концертах Парижской консерватории.

Отрывок, характеризующий Балет (музыкальное произведение)

– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.