Балтарс

Балтарс — рижская мастерская росписи по фарфору.

Была основана тремя известными мастерами изобразительного искусства в Латвии межвоенного периода: профессиональным художником Романом Сутой, его супругой, Александрой Митрофановной Бельцовой, тоже достаточно известной художницей, а также графиком, плакатистом и по совместительству профессиональным живописцем-витражистом Сигизмундом Видбергом. Название творческой организации представляет собой сокращение от латинского ars baltica (Балтийское искусство). Мастерская по росписи фарфоровых изделий была основана в 1924 году, она представляла собой общество, которое предоставляло возможность начинающим специалистам по росписи заниматься профессиональными живописными штудиями.

Члены основной творческой художественной мастерской предпочитали роспись в надглазурной технике. Материал для мастерской частично поставлялся из-за рубежа, однако большинство «субпродуктов» поступало из рижской фарфорово-фаянсовой фабрики Кузнецова, которая берёт своё начало со времён Российской империи. Объектами росписи являлись в основном тарелки и вазы. В композиционном аспекте в росписи фарфоровой продукции доминировали урбанистические мотивы, а также орнаментальные формы модного и актуального в 1920-е годы стилевого направления конструктивизма. Также нередко мастера обращались к стилизованному этнографическому декору, обыгрывая в росписи разнообразные элементы народной жизни.

На следующий год после создания творческой мастерской (1925 год) в её помещениях был открыт специальный выставочный салон для размещения экспозиций (эстетический аспект) и для реализации готовой продукции, представленной на выставке (коммерческий аспект). Однако несмотря на эту, безусловно, адекватную маркетинговую политику творческой организации, которая к тому же дотошно отслеживала последние стилевые достижения в области изобразительного искусства (склонность к новаторской трактовке урбанистических мотивов, конструктивистская нота, тяга к декоративному отображению национального этнографического колорита), для неё к концу 1920-х наступил неблагоприятный период, который выражался в финансовых затруднениях. Именно в связи с денежными трудностями мастерская «Балтарс» была вынуждена прекратить своё существование в 1929 году.

Литература

• Kjellīns, H. Latviešu māksla. Rīga : Valters un Rapa, 1932
• Siliņš, J. Latvijas māksla 1915–1940. I.-III. Stokholma : Daugava, 1988–1993
• Latvijas mākslas vēsture. Rīga : Pētergailis, [2002]
• Lamberga, D. Klasiskais modernisms: Latvijas glezniecība 20. gadsimta sākumā. Rīga : Neputns, 2004

Ссылки

• [www.vmm.lv/en/sbm/info/explore/collections/collection-suta-belcova/art-works-by-romans-suta/ Официальный сайт Музея Романа Суты и Александры Бельцовой]
• [www.antonia.lv/ru/index.php?nod=2&id=113 Некоторые работы Романа Суты и Александры Бельцовой]
• [www.chagal-vitebsk.com/node/235 Даце Ламберга. Классический модернизм. Живопись Латвии в начале ХХ века]

Отрывок, характеризующий Балтарс

Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.