Балтийская железная дорога

Балтийская железная дорога
Балтийский вокзал в С.-Петербурге
Годы работы:	1870—1907
Страна:	Российская империя Российская империя
Город управления:	Санкт-Петербург
Состояние:	С 1907 г. в составе Северо-Западных железных дорог

Балти́йская желе́зная доро́га — частная, затем казённая железная дорога в Российской империи. Существовала с 1870 года. С 1907 г. наряду с Петербурго-Варшавской вошла в состав Северо-Западных ж. д. Связывала порты Ревель и Балтийский порт на Балтике с Санкт-Петербургом и линией Николаевской железной дороги. Проходила по территории Петербургской и Эстляндской губерний.

Строительство дороги

Концессия на железную дорогу «от Балтийского порта через Ревель, Везенберг и Нарву до одной из точек С.-Петербурго-Варшавской или С.-Петербурго-Ораниенбаумской железной дороги, протяжённостью не свыше 377 вёрст» была утверждена Александром II 10(22) августа 1868 года. Эстляндское губернское дворянство (в качестве его уполномоченного выступил барон Александр Пален) обязалось в течение восьми месяцев составить «Общество Балтийской железной дороги» с капиталом в 26390 тысяч рублей. Устав образованного Общества был утверждён императором 13(25) ноября 1870 года, когда строительство дороги уже завершилось. Согласно уставу, общество могло владеть дорогой в течение 85 лет, считая с момента открытия движения, однако через 20 лет после окончания строительства правительство могло выкупить дорогу в казну. В строительстве принимал участие Пётр Ионович Губонин.

Линия Балтийской железной дороги прошла от станции Тосно Николаевской железной дороги до Балтийского порта на Финском заливе. Протяжённость линии составила 390 вёрст 155 сажен. Дорога была открыта для правильного движения 24 октября (5 ноября) 1870 года. 11(23) февраля 1872 года император утвердил новый устав общества. В состав общества Балтийской железной дороги включались выкупленные им линии общества Петергофской железной дороги: Петербург — Петергоф — Ораниенбаум и Лигово — Красное Село. Также общество обязалось соединить Балтийскую линию и станции Красное Село, чтобы таким образом устранить разобщённость дороги Тосно — Балтийский порт и вновь приобретённой Петергофской линии, а также получить собственный выход на Петербург. Одновременно Балтийская железная дорога была разделена на четыре участка: 1) от Тосно до Балтийского порта (однопутный, 388 вёрст 192 сажени); 2) от Петербурга до Ораниенбаума (двухпутный, 38 вёрст 200 сажен); 3) от Лигова до Красного Села (однопутный, 12 вёрст 250 сажен); 4) намеченный к постройке участок от Красного Села до Балтийской линии (однопутный, 22 версты 250 сажен).

Движение по линии Гатчина — Красное Село было открыто 12(24) декабря 1872 года. Таким образом, от Петербурга до Гатчины отныне вели две параллельные дороги — через Красное Село (Балтийская) и через Александровскую (С.-Петербурго-Варшавская железная дорога, принадлежавшая Главному обществу Российских железных дорог). До революции сообщение между Петербургом и Ревелем осуществлялось с Балтийского вокзала столицы, и именно через Красное Село, а не через Александровскую, даже после того, как Балтийская железная дорога стала казённой. В наше время линия Лигово — Гатчина используется в основном для пригородного сообщения с Петербургом.

21 декабря 1874 года (2 января 1875 года) Александр II утвердил дополнительные статьи к уставу общества. Последнее обязалось построить дорогу от станции Тапс до города Дерпта, которая образовала бы пятый участок Балтийской железной дороги. Движение по этому участку, протяжённостью 105 вёрст 408 сажен, открылось 19(31) декабря 1876 года.

Высочайше утверждённым положением соединённого присутствия Комитета министров и Департамента государственной экономии Государственного совета от 13(25) марта 1893 года Балтийская железная дорога была выкуплена у общества и принята в казну с 1(13) апреля 1893 года.

26 мая (7 июня) 1893 года Балтийская железная дорога была административно объединена с Псково-Рижской железной дорогой. В дальнейшем дорога именовалась Балтийская и Псково-Рижская железная дорога.

15(28) ноября 1905 года открыто правильное движение по линии Кегель — Гапсаль, протяжённостью 73 версты 150 саженей.

Список линий

• Санкт-Петербург — Петергоф (1857, в составе Балтийской железной дороги с 1872)
• Лигово — Красное Село (1859)
• Петергоф — Ораниенбаум I (1864, в составе Балтийской железной дороги с 1872)
• Тосно — Красное Село (1870)
• Балтийский вокзал (Гатчина) — Красное Село (1872)
• Тапс — Дерпт (1876)
• Псков — Рига (1889, в составе Балтийской железной дороги с 1893)
• Валк — Дерпт (1889, в составе Балтийской железной дороги с 1893)
• Валк — Пернов (1897 г.)
• Кегель — Гапсаль (1905).

Упразднение дороги

Балтийская и Псково-Рижская железная дорога была упразднена 1 (14) января 1907 года на основании Высочайшего повеления 14 (27) июля 1906 года. Линии дороги вошли в состав одновременно образованных Северо-Западных железных дорог.

Архивные источники

• РГИА. Ф. 295. Оп. 1 (Правление Общества Балтийской железной дороги). 1853 г. Д. 1–945.
• О продолжении Петергофской ж. д. до Ораниенбаума. 1862-1865 гг. // РГИА. Ф. 219. Оп. 1/4. Д. 5851.
• Об открытии движения по Балтийской железной дороге между станциями Тапс и Дерпт: доклад № 211, 19 сентября 1877 г. // РГИА. Ф. 446. Оп. 27. Д. 15.
• Об усилении провозоспособности Балтийской ж. д., 1890-1892 гг. // РГИА. Ф. 268. Оп. 3. Д. 262.
• О приёме в казну Балтийской ж. д.: доклад № 68, 14 апреля 1893 г. // РГИА. Ф. 446. Оп. 29. Д. 10.
• Об учреждении общего управления для Балтийской и Псково-Рижской ж. д.: доклад № 95, 28 мая 1893 г. // РГИА. Ф. 446. Оп. 29. Д. 10.
• Об открытии движения на железнодорожной ветви от станции Валк до города Пернова: доклад № 215, 24 октября 1897 г. // РГИА. Ф. 446. Оп. 30. Д. 6.
• О переименовании Петербургско-Варшавской, Балтийской и Псково-Рижской ж. д. в Северо-Западные ж. д.: доклад № 145, 14 июля 1906 г. // РГИА. Ф. 446. Оп. 31. Д. 20.

Литература

• Балтийская линия // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>

Отрывок, характеризующий Балтийская железная дорога

– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.