Балтийский кеч
Балтийский кеч — тип торгового парусного судна для прибрежных перевозок, характерный для английского побережья Северного моря в век паруса.
Содержание
Происхождение
Балтийский кеч получил своё название в эпоху роста Королевского флота, когда корона стала регулярно закупать большие количества так называемых «морских припасов» (англ. Naval Stores): строевого леса, пеньки, смолы, дегтя, скипидара, полотна, железа. Большинство из них поставлялось из стран Балтики: Дании, Швеции, северных немецких княжеств, позже к ним прибавилась Россия. Кроме нужд Королевского флота были, естественно, запросы многочисленного торгового флота. Например, в 1805 году Британия ввезла 11 841 мер[1] дуба из Пруссии. За тот же год импорт русского мачтового леса составил 12 748 стволов.[2]
Поскольку путь на Балтику был относительно коротким, его могли обслуживать небольшие суда, не требующие больших вложений. Так возникла целая отрасль, дававшая работу множеству мелких частных судовладельцев и капитанов (иногда в одном лице). В Англии XVIII века она получила название балтийской торговли (англ. Baltic Trade). Немалая доля приходилась на экономичный и достаточно мореходный кеч.
Самым объемным грузом был лес. Соответственно, балтийский кеч отличался несколько бо́льшими, по сравнению со стандартом Северного моря, размерами (от 20 до 60 м длиной, до 450 т водоизмещением), и увеличенной прочностью. Парусное вооружение было смесью косого и прямого, со временем произошел переход на полностью косое вооружение. Примечательно, что лес давал дополнительную плавучесть, и некоторые владельцы продолжали эксплуатировать судно даже когда корпус подгнивал, а швы начинали расходиться, то есть в состоянии, неприемлемом для любого другого груза.
Развитие и упадок
Первый удар балтийской торговле был нанесен наполеоновской континентальной системой: в 1807 в Британию просочилось всего 27 мер дуба — груз одного кеча, и 459 мачтовых стволов. Торговля скоро оправилась: в 1809 импорт вырос вдвое против предыущего года; октябрьский конвой включал более 1000 «купцов» с сильным охранением, включая 6 линейных кораблей.[2] Но в период блокады нашелся новый источник леса — из Канады. На этой линии небольшие суда успешно конкурировать не могли.
Вторым ударом стало поражение наполеоновской Франции. Количество флотских заказов резко сократилось.
Наконец, развитие парового железного судостроения окончательно отодвинуло балтийский кеч на второстепенные перевозки. На них он продолжал использоваться до Второй мировой войны.
Современный балтийский кеч
Благодаря дешевизне и прочности балтийский кеч сохранился и тогда, когда крупные парусники сошли со сцены. Однако после 1945 года он играет роль скорее как прогулочное и развлекательное судно, чем грузовое. Сохранившиеся и восстановленные образцы, а также реплики встречаются на Северном море, в Бискае и на восточном побережье США.
В художественной литературе
Британский писатель Сэм Левеллин хорошо знаком с типом. В его романах «Мертвая зыбь» (Death Roll) и «Мальстрим» (Maelstrom) балтийский кеч занимает видное место.
Напишите отзыв о статье "Балтийский кеч"
Литература
- [books.google.com/books?id=Fc9bxxw7O5AC&pg=PA62&lpg=PA62&dq=Baltic+ketch&source=bl&ots=gtc5kzBD9x&sig=yWkosqz8UOidiFIZKdYslBi6Gi8&hl=en&ei=D6JgS6ymHpTaNou20NwL&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CBAQ6AEwBA#v=onepage&q=Baltic%20ketch&f=false Bennett, Jenny. Sailing rigs: an illustrated guide]. London, Chatham Publishing, 2005. p. 61-65. ISBN 1591148138
Ссылки
- [www.hugohein.com/classic.sail/haabet/haabet.specs.htm Classic Ketch - Baltic Trader Style]
Примечания
- ↑ Традиционная единица, примерно груз одной подводы
- ↑ 1 2 The Victory of Seapower. Winning the Napoleonic War 1806—1814. Robert Gardiner, ed. Chatham Publishing, 1998. p.11−12. ISBN 1-86176-038-8
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Балтийский кеч
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
