Балтимор Рэйвенс

Балтимор Рэйвенс

Год основания: 1996
Логотип
Город	Балтимор, Мэриленд
Цвета	пурпурный, чёрный, тёмно-золотой, белый
Главный тренер	Джон Харбо
Владелец	Стив Бискиоти
Талисман	Эдгар, Алан и По, живые вороны
Принадлежности к лиге/конференции
Национальная футбольная лига (1996—н.в.) Американская футбольная конференция (1996–наст.) Центральный дивизион (1996–2001) Северный дивизион (2002–наст.)
История команды
Балтимор Рэйвенс (1996—н.в.)
Достижения
Победители лиги (2) Победители Супер Боула (2) 2000 (XXXV), 2012 (XLVII)
Победители конференции (2) АФК: 2000, 2012
Победители дивизиона (4) Севервый дивизион АФК: 2003, 2006, 2011, 2012
Домашние стадионы
Мемориал (1996–1997) M&T Банк Стэдиум (1998–наст.)

Ба́лтимор Рэ́йвенс (англ. Baltimore Ravens, рус. «Балтиморские Во́роны») — профессиональный футбольный клуб, выступающий в Северном дивизионе Американской футбольной конференции Национальной футбольной лиги. Клуб дважды выигрывал Супербоул, победив «Нью-Йорк Джайентс» в Супербоуле XXXV и «Сан-Франциско Форти Найнерс» в Супербоуле XLVII.

История команды начинается с 1996 года, когда владелец клуба «Кливленд Браунс» Арт Моделл перевез команду в Балтимор. Франшизу пришлось переименовать, и после переезда в Балтимор она превратилась в совершенно новую команду. Название «Рэйвенс» («Во́роны») команда получила в честь поэмы «Ворон» Эдгара Аллана По, долгое время жившего в Балтиморе и похороненного на кладбище балтиморского собора.

За недолгую историю существования клуба «Балтимор Рэйвенс» добились значительного успеха, девять раз с 2000 года участвуя в играх плей-офф. «Рэйвенс» остаются единственной командой НФЛ из тех, что неоднократно принимали участие в Супербоуле, ни разу не потерпевшей поражения в финальной игре.

Стоимость команды оценивается в 1,09 миллиардов долларов, что делает её восемнадцатой по стоимости спортивной франшизой в мире. Нынешним владельцем команды является Стив Бискотти.

История

Переезд из Кливленда, Огайо

Начало существования «Балтимор Рэйвенс» датируется 1996 годом: именно тогда владелец клуба «Кливленд Браунс» Арт Моделл озвучил своё намерение перевезти команду из Кливленда в Балтимор. Эта идея вызвала в Кливленде большое возмущение, и представителям городских властей, НФЛ и клуба пришлось провести несколько встреч для того, чтобы добиться компромиссного решения. В итоге переговорщик со стороны НФЛ был вынужден пообещать, что Кливленд получит новую команду как только появится такая возможность, но не позднее 1999 года.

Кроме того, соглашение предусматривало сохранение прав на бренд «Браунс», на цвета команды, на дизайн формы и клубные рекорды за Кливлендом. Моделл оставил за собой контракты со всеми игроками, однако его команда должна была начать свою историю с нуля, как новая франшиза.

Сразу после переезда Моделл назначил главным тренером Теда Марчиброду, специалиста, известного, в первую очередь, работой с командой «Балтимор Колтс» в 1970-х годах и командой «Индианаполис Колтс» в начале восьмидесятых. Оззи Ньюсом, тайт-энд «Браунс», длительное время выступавший за команду, Присоединился к новому проекту Моделла в качестве одного из спортивных директоров. В дальнейшем Оззи был повышен до вице-президента.

Название команды было выбрано в ходе опроса, проведенного газетой «Балтитмор Сан» среди людей, заранее записавшихся в болельщики новой команды. Шорт-лист названий состоял из трех вариантов: «Рэйвенс», «Марадёрс» и «Американс». Из 33 288 опрошенных фанатов около двух третей (21 108) высказались за «Рэйвенс». Это название — отсылка к знаменитой поэме «Ворон» американского писателя Эдгара Аллана По, жившего и умершего в Балтиморе.

Домашним стадионом для «Рэйвенс» стал Мемориальный стадион Балтимора, на котором прежде играла команда «Балтимор Колтс». В 1998 году «Рэйвенс» получили новый стадион в Кэмден Ярдс — M&T Банк Стэдиум, на котором команда выступает до сих пор.

Годы становления и эпоха Теда Марчиброды (1996—1998)

1996

На драфте НФЛ 1996 года «Балтимор Рэйвенс», получив два выбора в первом раунде, выбрали оффенсив тэкла Джонатана Огдена и лайнбекера Рэя Льюиса под общими номерами 4 и 26, соответственно.

В сезоне 1996 «Рэйвенс» выиграли свою стартовую игру против «Окленд Рэйдерс», однако результат сезона оказался для Балтимора неутешительным: 4-12.

1997

Сезон 1997 года «Рэйвенс» начали с трех побед и одного поражения. Питер Булвар, защитник-новичок, пришедший в команду из университета штата Флорида поставил рекорд, сделав 11,5 сэков и был назван лучшим игроком защиты из всех новичков 1997 года по версии Американской футбольной конференции.Команда закончила сезон с показателями 6-9-1.

26 октября состоялось первое дерби Мэриленда, в котором балтиморскому клубу противостояли «Вашингтон Редскинз» из Ландовера. В этой игре «Вороны» одержали победу со счетом 20-17.

1998

Квотербек Винни Теставерде перешел в Нью-Йорк Джетс перед началом сезона 1998. Его заменил игрок «Индианаполис Колтс» Джим Харбо. Вместе с ним к команде присоединились корнербек Род Вудсон, показавший неплохие результаты в «Питсбург Стилерз», и выбранный на драфте раннинбек Прист Холмс.

В ходе сезона «Рэйвенс» выиграли 6 игр и проиграли 10. 29 ноября в Балтиморе состоялась игра между «Воронами» и «Индианаполис Колтс», командой, базировавшейся в столице Мэриленда первые пятнадцать лет своей истории. Фанаты Балтимора встретили команду-перебежчика крайне недоброжелательно, и «Рэйвенс», ведомые квотербеком Джимом Харбо, выиграли со счетом 38-31.

Эпоха Брайана Билика и первая победа в Супербоуле (1999—2007)

1999

Три неудачных сезона под руководством Теда Марчиброды привели ко вполне предсказуемой отставке главного тренера. Новым главным тренером в 1999 году был назначен Брайан Билик, до этого работавший координатором нападения в проведшей успешный сезон команде «Миннесота Вайкингс». Квотербек Тони Бэнкс пришел из Сент-Луис Рэмс, и провел свой лучший сезон, сделав 17 тачдаун-пасов. Ассистировал ему ресивер Квадри Исмаил, набравший более тысячи ярдов за сезон. После не очень удачного начала (4-7) «Рэйвенс» завершили сезон с общим счетом 8-8.

Из-за затянувшихся финансовых проблем клуба НФЛ настоятельно рекомендовала Моделлу продать часть франшизы. 27 марта 2000 года владельцы НФЛ одобрили продажу доли клуба (49 %) Стиву Бискотти. Одним из условий сделки было право Бискотти на выкуп оставшейся доли за 325 миллионов долларов в 2004 году. Позднее Бискотти воспользовался этим правом и 9 апреля 2004 года НФЛ подтвердила полный переход права владения командой к Стиву Бискотти.

2000: Супербоул XXXV

В сезоне 2000 года «Рэйвенс» оказались обладателями одной из самых грозных защитных линий в истории НФЛ. Они установили новый рекорд Лиги по сдерживанию команд соперника (165 очков) — предыдущее достижение принадлежало «Чикаго Беарз» и составляло 186 очков за 16 игр. Лайнбекер Рэй Льюис был назван лучшим игроком защиты 2000 года, и, вместе со своими партнерами по команде , Сэмом Адамсом и Родом Вудсоном, помог команде Американской футбольной конференции одержать победу в Про Боуле.

«Балтимор» начал сезон с рекордной для себя начальной серии 3-1. Через некоторое время 3-1 превратились в 5-4, и стартового квотербека Тони Бэнкса заменил Трент Дилфер, а Брайан Билик выступил с заявлением о том, что более изменений на позиции квотербека не будет до конца сезона. Тем не менее, новичок команды, раннинбек Джамал Льюис, смог набрать 1 364 ярда на выносе за сезон, а великолепная защита «Рэйвенс» в какой-то мере компенсировала не самую удачную игру нападения. Так, например, в какой-то момент сезона команда в четырех матчах подряд не смогла сделать ни одного тачдауна в нападении, но при этом одержала победу в двух из этих матчей. После значительной перестройки атакующей линии «Вороны» смогли выиграть семь последних матчей сезона, завершив год с показателем 12-4.

С ещё лучшей статистикой (13-3) провела сезон команда Южного дивизиона Американской футбольной конференции «Теннеси Тайтанс», поэтому «Рэйвенс» должны были провести дополнительный матч для получения уайлд-кард. В своей первой игре плей-офф «Балтимор Рэйвенс», в присутствии 69 638 своих болельщиков, на переполненном PSINet Стэдиум, одержали победу над представителями дивизиона Запад АФК «Денвер Бронкос» со счетом 21-3.

Следующая игра плей-офф прошла в Теннесси, «Рэйвенс» играли с командой «Теннеси Тайтанс». Ничья 10-10 в начале четвертой четверти превратилась в убедительную победу «Балтимора» после того, как Энтони Митчелл перехватил и вернул в зачетную зону соперника филд-гол, пробитый Альбертом Дель Греко. Буквально через несколько минут после этого Рэй Льюис перехватил пас квотербека «Теннеси Тайтанс» и заработал тачдаун, установив, тем самым, окончательный счет: 24-10.

Эта победа позволила «Рэйвенс» принять участие в чемпионском матче Американской футбольной конференции против представителя дивизиона Запад АФК «Окленд Рэйдерс». 96-ярдовый тачдаун Шэннона Шарпа в начале второй четверти и полная беспомощность атаки «Рэйдерс» предопределили итоговую победу «Балтимора» (16-3).

Супербоул XXXV прошел в городе Тампа, штат Флорида, на «Рэймонд Джеймс Стэдиум». В этом матче против команды «Нью-Йорк Джайентс» футболисты «Рэйвенс» совершили четыре сэка, пять перехватов (один из них был возвращен в зачетную зону соперника Дуэйном Старком) и победили со счетом 34-7. Единственный тачдаун «Джайентс» произошел после возврата начального удара соперника, и это сделало «Балтимор Рэйвенс» одной из трех команд в истории Национальной футбольной лиги, чья защита не позволила нападению соперника набрать ни единого очка в финальной игре. Кроме этого «Рэйвенс» стали третьей командой, которая выигрывала Супербоул, пробившись в финальную игру через уайлд-кард. После перехвата и тачдауна Дуэйна Старка команды обменялись возвратами кик-оффа, что позволило записать на счет этого матча ещё один рекорд — три последовательных тачдауна за 36 секунд игрового времени.

2001

В 2001 году «Вороны» попытались защитить свой титул, подписав на позицию квотербека свободного агента Элвиса Грбача, но слабая игра нападения «Балтимора» и травма Джамала Льюиса, полученная им в первый же день тренировочного лагеря и оставившая его без игры на целый сезон, серьезно подкосили команду. Тем не менее, 3-3 после первых шести игр превратились в итоговые 10-6: «Балтимор Рэйвенс» получили право на игру в раунде уайлд-карт, одержав на последней неделе регулярного сезона победу над «Миннесота Вайкингс».

В первом раунде плей-офф «Вороны» продемонстрировали игру образца своего прошлого сезона и легко прошли «Майами Долфинс»: три вынужденные потери мяча соперником, счет по набранным ярдам — 347 к 151 в пользу Балтимора, и итоговый счет — 20-3. Но уже в следующем матче, в котором «Балтимор Рэйвенс» встречались с «Питтсбург Стилерз», Грбач сам бросил три перехвата, и, проиграв со счетом 27-10, «Вороны» завершили свой сезон.

2002

В сезоне 2002 «Балтимор Рэйвенс» столкнулись проблемой потолка зарплат и были вынуждены расстаться с рядом чрезвычайно важных для команды игроков. Тем не менее, «Рэйвенс» не теряли надежды как минимум повторить достижения предыдущего сезона. Те же 3-3 после первых шести игр и 6-6 перед заключительной неделей оставляли «Воронам» шансы на плей-офф, однако три поражения в декабре (37-25 от «Хьюстон Тексанс», 14-13 от «Кливленд Браунс» и 34-31 от «Питтсбург Стилерз») — и «Вороны», заняв третье место в своем дивизионе, завершили сезон с общим счетом 7-9 и впервые за три года не вышли в плей-офф.

2003

Перед началом сезона команде был необходим квотербек, однако всех топовых квотербеков на драфте 2003 взяли в первых же пиках (под общим первым номером в «Цинциннати Бенгалс» ушел будущий участник Про Боула Карсон Палмер, а под общим седьмым номером команде «Джексонвиль Джагуарс» достался Байрон Лефтвич), поэтому в первом рауде «Балтимор Рэйвенс», выбиравшие десятыми, взяли дефенсив энда Террелла Саггза, и обменяли свой выбор во втором раунде драфта 2003 и в первом раунде драфта 2004 на ещё один выбор в первом раунде 2003.

Под общим 19-м номером «Балтимор» взял квотербека из Калифорнийского университета в Беркли Кайла Боллера, а команда «Нью-Ингленд Пэтриотс», получившая пик «Балтимора» в первом раунде 2004, потратила его на дефенсив тэкла Винса Вилфорка, который, в дальнейшем, пять раз становился участником Про Боула.

В новый сезон «Балтимор Рэйвенс» вошли с новым стартовым квотербеком и усиленной линией защиты, но к середине сезона этого хватило только на 5-5 по итогам десяти игр, к тому же Кайл Боллер получил травму и был заменен квотербеком Энтони Райтом. Значительное улучшение в игре «Рэйвенс» наметилось после домашней победы в овертайме над «Сиэтл Сихокс» со счетом 44-41. По ходу этой игры команда из Балтимора отыгралась за семь последних минут основного времени со счета 41-24, а победу в дополнительное время принес точный филд-гол в исполнении кикера Мэтта Стовера.

«Вороны» одержали победу в пяти из шести последних матчей регулярного сезона и заняли первое место в своем дивизионе (10-6). Раннинбек Джамал Льюис в сезоне 2003 набрал на выносе 2 066 ярдов, а в одной из игр — с «Кливленд Браунс» — установил рекорд НФЛ для одной игры, пройдя 295 ярдов. Льюис стал пятым игроком НФЛ, преодолевшим отметку 2 000 ярдов за сезон на выносе, и ему не хватило всего 39 ядов для того, чтобы побить рекорд Эрика Дикерсона.

По итогам сезона Джамал Льюис получил награду «Лучший игрок нападения 2003», а Рэй Льюис, также проведший выдающийся год, был назван лучшим игроком защиты, причем во второй раз в своей карьере. Впервые за всю историю НФЛ лучшими представителями защиты и нападения оказались игроки одной команды. Впрочем, окончание сезона для «Рэйвенс» выдалось не очень удачным: в первой же игре плей-офф команда уступила «Теннесси Тайтанс» со счетом 17-20.

По окончании сезона 2003 Арт Моделл передал оставшийся пакет акций клуба Стиву Бискотти, завершив, таким образом, свой 40-летний период владения франшизой. Моделл оставил за собой офис в штаб-квартире «Рэйвенс» в Оуингз Миллз, Мэриленд и продолжает работать с командой в качестве консультанта.

2004

По результатам сезона 2004 «Рэйвенс» не сумели пробиться в плей-офф и завершили год с общим счетом 9-7. Кайл Боллер провел весь сезон в качестве стартового квотербека. Неплохую игру в сезоне продемонстрировали корнербек-ветеран Дион Сандерс и сэйфти Эд Рид. Кроме того, «Балтимор Рэйвенс» были единственной командой, сумевшей нанести поражение «Питтсбург Стилерз» в рекордном для «сталеваров» сезоне (15-1 по итогам шестнадцати игр).

2005

Перед началом сезона 2005 «Рэйвенс» попытались улучшить свою группу принимающих (по качеству игры принимающих команда из Балтимора была одной из худших в 2004 году), подписав Деррика Мэйсона из «Теннеси Тайтанс» и задрафтовав многообещающего новичка Марка Клейтона в первом раунде драфта 2005. Тем не менее, это не помогло «Балтимору» даже пробиться в плей-офф: сезон, включавший в себя победу над будущими чемпионами Супербоула «Питтсбург Стилерз» и разгром «Грин Бэй Пэкерз» со счетом 48-3, закончился для «Рэйвенс» после 16-ти игр (6-10).

2006

Сезон 2006 начался с попыток улучшить прошлогоднюю разницу побед и поражений (6-10). Команда, впервые за свою историю, выиграла четыре стартовые игры, а новым лидером на поле стал перешедший из «Теннеси Тайтанс» квотербек Стив МакНейр.

После двух подряд поражений в середине сезона (от «Денвер Бронкос» и «Каролина Пантерз»), вызванных проблемами в атакующей линии, Билл Биллик был вынужден уволить координатора нападения Джима Фассела. После перерыва на седьмой неделе «Балтимор» выдал пятиматчевую победную серию, прервавшуюся на тринадцатой неделе после проигрыша «Цинциннати Бенгалс» (13-7).

Несмотря на неплохую статистику (9-3 перед заключительным месяцем) «Рэйвенс» не имели права упускать победы: "Сан-Диего Чарджерс " продолжали лидировать в конференции АФК. «Балтимор» завершил регулярный сезон чеырьмя победами, разгромив, в числе прочих, действующих чемпионов Супербоула «Питсбург Стилерз» и сняв, тем самым, все вопросы относительно победителя конференции АФК Север.

«Балтимор Рэйвенс» завершили сезон с лучшими показателями в истории франшизы: 13-3. «Вороны» выиграли титул лучшей команды дивизиона АФК Север и стали вторыми сеянными в конференции АФК. В плей-офф команде пришлось встретиться с «Индианаполис Колтс» — и это была первая встреча двух команд вне рамок регулярного сезона. Болельщики в Балтиморе и Индианаполисе называли эту встречу «Судным днем», в котором должны были сойтись старая команда из Балтимора («Индианаполис Колтс» до 1984 года назывались «Балтимор Колтс» и базировались в Балтиморе) и новая команда из Балтимора.

По ходу игры ни одна команда не смогла сделать тачдаун, вторая и третья четверть закончились с одинаковым счетом 3-3, а вот в первой и четвертой четвертях «Индианаполис Колтс» — будущие чемпионы Супербоула — были сильнее (6-0 и 3-0, соответственно). Квотербек «Балтимора» Стив МакНейр допустил два перехвата (один из них — на границе собственной зачетной зоны) и бросил лишь 18 точных пасов из 29.

2007

После неплохого сезона 2006, «Балтимор Рэйвенс» намеревались улучшить результат, показанный в прошлом году, однако череда травм значительно повлияла на игру команды: после ужасной серии из восьми поражений «Балтимор» завершил сезон на дне турнирной таблицы своего дивизиона, одержав всего пять побед и уступив в одиннадцати играх.

Проиграв в овертайме 22-16 «Майами Долфинс», команде, которая до этого — за 14 игр сезона 2007 — не смогла одержать ни одной победы, Брайан Биллик сделал свою отставку неизбежной. Она состоялась 31 декабря 2007 года, через сутки после окончания регулярного чемпионата. На место Биллика был взят Джон Харбо, тренер спецкоманд «Филадельфия Иглз» и старший брат бывшего квотербека «Рэйвенс» Джима Харбо.

Эпоха Джона Харбо: Джо Флакко и вторая победа в Супербоуле (2008-наст.)

2008: Харбо, Флакко и Райс

Перед началом сезона у «Рэйвенс» появилось сразу два новичка на основных позициях — новый главный тренер (Джон Харбо) и новый квотербек, взятый под общим 18-м номером на драфте 2008 (Джо Флакко). Игровой год начался весьма необычно для команды: игра второй недели с «Хьюстон Тексанс» была перенесена на два месяца из-за урагана «Айк». Это вынудило «Балтимор» провести в 2008 году восемнадцать игр подряд (с учетом игр плей-офф), без единой свободной недели для перерыва.

За неутешительными стартовыми 2-3 (три проигрыша подряд: «Питсбург Стилерз», «Теннеси Тайтанс» и «Индианаполис Колтс») последовала столь ожидаемая болельщиками команды месть за поражение предыдущего сезона: на своем домашнем стадионе была повержена команда «Майами Долфинс» (27-13). Однако самая красивая победа сезона была одержана над представителями дивизиона Восток Национальной футбольной конференции «Даллас Ковбойз». В четвертой четверти матча игрок «Балтимор Рэйвенс» Уиллис МакГэхи совершил тачдаун после выноса на 77 ярдов, установив, тем самым, рекорд для далласского стадиона. Но этот рекорд продержался всего несколько минут: уже на следующем владении «Рэйвенс» фуллбек Лерон МакКлейн сделал тачдаун после выноса на 82 ярда.

Плей-офф «Балтимор» начал с победы над всё теми же «Майами Долфинс» в раунде уайлд-кард 4 января 2009. Четыре перехвата (один из которых завершился тачдауном Эда Рида) позволили команде сохранить значительное преимущество до конца матча (27-9). Шесть дней спустя, в игре за дивизионное первенство, «Вороны» наказали ещё одних своих обидчиков: со счетом 13-10 в гостях были обыграны «Теннеси Тайтанс». В этом матче Мэтт Стовер принес своей команде победу, забив филд гол за 53 секунды до конца основного времени матча.

Но в итоге «Рэйвенс» остановились в одном шаге от «Супербоула», проиграв в гостях «Питсбург Стилерз» со счетом 23-14.

2009

После ухода Мэтта Стовера в «Индианаполис Колтс» и завершения карьеры Джонатана Огдена из первого состава 1996 года в команде остался только один человек — лайнбекер Рэй Льюис. Уход ветеранов не мог пройти для команды безболезненно, а неплохой предыдущий сезон означал выбор внизу драфта — 26 очередь. В итоге в первом же раунде «Балтимору» пришлось совершить обмен: за свой 26 пик в первом раунде и 26 пик в пятом раунде они получили 23 пик в первом раунде от команды «Нью-Ингленд Пэтриотс». Выбором «Рэйвенс» стал оффенсив тэкл из Университета Миссисипи Майкл Оэр, про жизнь которого в 2009 году был снят фильм «Невидимая сторона». Первый матч сезона сложился для команды удачно: со счетом 38-24 были повержены представители Запада АФК «Канзас-Сити Чифс». На второй неделе участь «вождей» постигла их соседей по дивизиону «Сан-Диего Чарджерс» — 31-26, а Рэй Льюис отметился превосходным захватом, остановившим потенциально победный драйв «Чарджерс» в четвертой четверти. Проведя на победной волне третий матч «вороны» фактически уничтожили своих старых соперников «Кливленд Браунс» (34-3): свой единственный филд гол «Браунз» забили в четвертой четверти, проиграв первые три со счетом 10-0, 10-0 и 7-0, соответственно. Череда неудач началась для «Рэйвенс» в следующем матче — на выезде, с «Нью-Ингленд Пэтриотс». Игра закончилась со счетом 27-21 в пользу «Пэтриотс», остановивших последний драйв «Балтимора» в десяти ярдах от своей зачетной зоны за 28 секунд до конца матча. Через неделю победный драйв на последних секундах матча удался «Цинциннати Бенгалс» и «Рэйвенс» потерпели поражение со счетом 17-14. На следующей неделе «Воронов» огорчили «Миннесота Вайкингс»: 31-33 по итогам матча, и не забитый Стивеном Хаушкой филд гол в конце четвертой четверти перечеркнул усилия Джо Флакко, бросившего рекордные в своей карьере 385 ярдов за матч, и Рэя Райса, пробежавшего 117 ярдов.

На следующей неделе «Рэйвенс» принимали «Денвер Бронкос». Два филд гола Хаушки в первой четверти и возврат кик-оффа в самом начале третьей дали «Балтимору» комфортное преимущество 13-0, и позволили одержать победу с разгромным счетом 30-7. Это поражение стало для «Бронкос» первым в сезоне (6-1), в то время, как «Балтимору» победа позволила лишь сделать положительной разницу побед и поражений (4-3). Но уже через неделю «Вороны» были полностью переиграны соседями по дивизиону «Цинциннати Бенгалс», которые на этот раз победили дома со счетом 17-7.

В своей следующей игре «Балтимор Рэйвенс» в ходе Monday Night Football победили «Кливленд Браунс» (16-0). Уверенной победе не помешал даже тот факт, что Стивен Хаушка не смог забить филд гол и реализацию, потеряв, тем самым, четыре очка для своей команды. После этого матча Хаушка был уволен, а на его место пришел кикер Билли Кандифф.

На одиннадцатой неделе «Рэйвенс» играли с ещё одним соперником, не имевшим в сезоне ни одного поражения — «Индианаполис Колтс». По результатам встречи победная серия «Колтс» не прервалась: «Балтимор» проиграл 17-15, не сумев совершить ни одного тачдауна. Все очки были набраны кикером — Кандифф забил 5 из 6 филд голов. Этот проигрыш опустил «Рэйвенс» на третье место в дивизионе Север АФК. После этого команда одержала победу над «Питсбург Стилерз», игравшими без своего основного квотербека Бена Ротлисбергера (филд гол в овертайме забил Билли Кандифф). Однако следующий же матч был проигран «Грин Бэй Пэкерз» со счетом 27-14. Это ещё раз в сезоне 2009 привело к равновесию побед и поражений для «Рэйвенс»: 6-6.

Через неделю «Балтимору» удалось разгромить команду из северного дивизиона НФК «Детройт Лайонс» (48-3), а ещё через неделю «Вороны» не оставили камня на камне от ещё одного представителя Севера НФК — «Чикаго Беарз» (31-7). Результат 8-6 выводил команду на промежуточное второе место в своем дивизионе и делал пятыми сеянными перед плей-офф. В предпоследнем матче основного сезона у «Рэйвенс» был превосходный шанс гарантировать себе место в плей-офф, обыграв своих соседей по дивизиону «Питсбург Стилерз», но, набрав 11 нарушений и не забив несколько реализаций, «Балтимор» потерпел поражение (23-20). Тем не менее, шансы на плей-офф оставались. Для этого необходимо было побеждать «Окленд Рэйдерс», что «Балтимор» и сделал (21-13), заняв после этого второе место в своем дивизионе и шестое — в своей конференции.

Первую игру раунда уайлд-кард «Рэйвенс» начали превосходно, проведя в первой же четверти матча против «Нью-Ингленд Пэтриотс» три тачдауна (один из них — вынос Рэя Райса на 83 ярда после первого же розыгрыша мяча) и забив филд гол. Матч завершился со счетом 33-14 в пользу «Балтимора». Второй же матч — с «Индианаполис Колтс» начался куда менее удачно: два тачдауна в конце первой половины игры обеспечили «Колтс» удобный счет (17-3), который им удалось удержать во второй половине (20-3). Таким образом, «Рэйвенс» завершили сезон 2009 после второго раунда плей-офф, одержав 9 побед и потерпев 7 поражений в регулярном чемпионате.

2010

После сезона 2009 «Рэйвенс» произвели ряд точечных усилений, приобретя уайд ресивера Анкуана Болдина, выступавшего за «Аризона Кардиналс», и подписав свободного агента Ти Джея Хушманзаде, уволенного из «Сиэтл Сихокс». Кроме них к команде присоединились запасной квотербек Марк Болджер из «Сент-Луис Рэмс» и уайд ресивер Данте Сталлворт, контракт с которым разорвали «Кливленд Браунс». На драфте были выбраны тайт энды Деннис Питта, Эд Диксон, дефенсив тэклы Терренс Коди и Артур Джонс, лайнбекер Серджио Киндл и уайд ресивер Дэвид Рид.

Начался сезон для «Рэйвенс» с непростой гостевой победы над «Нью-Йорк Джетс» (10-9), за которой последовало гостевое поражение от «Цинциннати Бенгалс» (10-15). Неделю спустя «Балтимор» обыграл своих соседей по дивизиону — «Кливленд Браунс» (24-17), затем — еще одних соседей («Питсбург Стилерз», 17-14), и, наконец, «Денвер Бронкос» (31-17).

Победная трехматчевая серия прервалась после выездного поражения от «Нью-Ингленд Пэтриотс» (20-23 с победным филд голом в овертайме). Через неделю «Рэйвенс» провели сложный матч против «Баффало Биллс», но на этот раз смогли добиться победы в овертайме (37-34).

Выдав серию из четырех побед подряд в заключительных матчах регулярного сезона, «Балтимор Рэйвенс» гарантировали себе место в плей-офф, однако не гарантировали первого места в своей конференции. Хорошая статистика 12-4 оказалась недостаточно хороша: «Питсбург Стилерз» могли похвастаться такими же цифрами, да к тому же они одержали больше побед внутри дивизиона, чем «Рэйвенс». «Балтимору» пришлось начать с уайлд-кард.

В первой игре плей-офф «Рэйвенс» легко разгромили игравших на своем поле «Канзас-Сити Чифс» (30-7, единственный свой тачдаун «Вожди» сделали в первой четверти). Однако в следующем матче «Балтимор», проиграв 14-0 третью четверть, уступили «Питсбург Стилерз» со счетом 31-24, подведя, тем самым, итог сезона — 13-5.

2011

Сезон 2011 стал одним из самых успешных за всю историю «Балтимор Рэйвенс». Команда начала год с крупной победы в дивизионном дерби над «Питсбург Стилерз» (35-7) и одержала ещё ряд знаменательных побед в ходе регулярного сезона (34-17 над «Нью-Йорк Джетс» на третьей неделе, 29-14 над «Хьюстон Тексанс» на шестой неделе и 23-20 над «Питсбург Стилерз» на девятой неделе).

На двенадцатой неделе сезона главный тренер «Рэйвенс» Джон Харбо вывел свою команду на матч против «Сан-Франциско Форти Найнерс», которых с 2011 года тренировал родной брат Джона — Джим Харбо. «Рэйвенс» одержали победу со счетом 16-6, установив, по ходу матча, рекорд франшизы — 9 сэков за матч на квотербеке соперника (3 из них на счету лайнбекера Террелла Саггза).

Последнюю игру регулярного сезона 2011 года «Балтимор» провел в гостях — со счетом 24-16 были обыграны соседи по дивизиону Север АФК «Цинциннати Бенгалс». Таким образом «Рэйвенс» установили сразу несколько рекордов: 6-0 по играм внутри дивизиона, 6-0 против команд, вышедших в плей-офф и общий счет 8-0 по матчам, сыгранным дома. Ожидания болельщиков от выступления команды в плей-офф были чрезвычайно высоки, но к ним примешивалось беспокойство от непостоянной игры стартового квотербека Джо Флакко и нападения «Рэйвенс» — именно на нападение возлагалась вина за четыре выездных поражения в играх с командами, которых «Вороны» обязаны были побеждать: «Теннеси Тайтанс», «Джексонвиль Джагуарс», «Сиэтл Сихокс» и «Сан-Диего Чарджерс».

Сомнения не были развеяны и после победы в первой игре плей-офф против «Хьюстон Тексанс»: результат 20-13 был сохранен во многом благодаря самоотверженной игре обороны, а вот игра Флакко и линии нападения в целом была признана многими экспертами крайне неубедительной.

В матче за место в Супербоуле «Рэйвенс» встретились с «Нью-Ингленд Пэтриотс». После трех приблизительно равных четвертей квотербек «Пэтс» Том Брэди занес тачдаун и вывел тем самым свою команду вперед: 23-20. За 38 секунд до конца игры Джо Флакко бросил пас в тачдаун на принимающего Ли Эванса, однако пас не был пойман. У кикера Билли Кандиффа оставалсь 15 секунд для того, чтобы ударом с 32 ярдов принести три очка и овертайм своей команде, однако Билли промахнулся. Таким образом «Рэйвенс» остановились в одном шаге от участия в Супербоуле-2011, в котором «Нью-Ингленд Пэтриотс» встретились с «Нью-Йорк Джетс».

По итогам сезона Террелл Саггз получил награду как лучший оборонительный игрок года.

Дерби

В последние годы особую остроту приобрели матчи Рэйвенс против соперников по дивизиону из "Питсбург Стилерз".

Достижения

Победители чемпионата лиги (2)

• Победители Супербоула (2)
  • 2000 (XXXV), 2012 (XLVII)

Победители конференции (2)

• АФК: 2000, 2012

Победители дивизиона (4)

• Север АФК: 2003, 2006, 2011, 2012

Ссылки

• [www.baltimoreravens.com/ Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий Балтимор Рэйвенс

Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.