Бальзак, Оноре де

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бальзак, Оноре»)
Перейти к: навигация, поиск
Оноре де Бальзак
Honoré de Balzac

Оноре де Бальзак (с дагерротипа Louis-Auguste Bisson; 1842)
Место рождения:

Тур, Франция

Место смерти:

Париж, Франция

Род деятельности:

прозаик

Направление:

реализм

Язык произведений:

французский

Награды:

(1845)

Оноре́ де Бальза́к (фр. Honoré de Balzac [ɔnɔʁe də balˈzak]; 20 мая 1799, Тур — 18 августа 1850, Париж) — французский писатель, один из основоположников реализма в европейской литературе.

Крупнейшее произведение Бальзака — серия романов и повестей «Человеческая комедия», рисующая картину жизни современного писателю французского общества. Творчество Бальзака пользовалось большой популярностью в Европе и ещё при жизни принесло ему репутацию одного из величайших прозаиков XIX века. Произведения Бальзака повлияли на творчество таких крупных писателей, как Чарльз Диккенс, Фёдор Достоевский, Эмиль Золя, Уильям Фолкнер и других.





Биография

Оноре де Бальзак родился в Туре в семье крестьянина из Лангедока Бернара Франсуа Бальса (Balssa) (22.06.1746—19.06.1829[1]). Отец Бальзака разбогател на скупке и продаже конфискованных дворянских земель в годы революции, а позднее стал помощником мэра города Тура. Не имеет никакого родственного отношения к французскому писателю Жану-Луи Гез де Бальзаку (1597—1654). Отец Оноре изменил фамилию и стал Бальзаком, а позднее купил себе частицу «де». Мать Анна-Шарлотта-Лаура Саламбье (1778—1853) была значительно моложе своего супруга и даже пережила своего сына. Она происходила из семьи парижского торговца сукнами.[2]

Отец готовил сына к адвокатской деятельности. В 18071813 годах Бальзак учился в Вандомском коллеже, в 18161819 — в Парижской школе права, одновременно работал у нотариуса писцом; однако он отказался от юридической карьеры и посвятил себя литературе. Родители мало занимались сыном. В Вандомский коллеж он был помещён против воли. Встречи с родными там были запрещены круглый год, за исключением рождественских каникул. Первые годы учёбы ему многократно приходилось бывать в карцере. В четвёртом классе Оноре начал смиряться со школьной жизнью, но насмешек над учителями не прекратил… В 14 лет он заболел, и родители забрали его домой по просьбе начальства коллежа. Пять лет Бальзак тяжело болел, считалось, что надежды на выздоровление нет, но вскоре после переезда семьи в Париж в 1816 году выздоровел.

Директор училища Марешаль-Дюплесси писал в своих воспоминаниях о Бальзаке: «Начиная с четвёртого класса его парта всегда была полна писаниями…». Оноре с ранних лет увлекался чтением, особенно его привлекало творчество Руссо, Монтескье, Гольбаха, Гельвеция и других французских просветителей. Также он пробовал писать стихи и пьесы, однако его детские рукописи не сохранились. Его сочинение «Трактат о воле» было отнято учителем и сожжено на его глазах. Позже свои годы детства в учебном заведении писатель опишет в романах «Луи Ламбер», «Лилия в долине» и в других.[3]

После 1823 года напечатал несколько романов под различными псевдонимами в духе «неистового романтизма». Бальзак стремился следовать литературной моде, и позднее сам он называл эти литературные опыты «сущим литературным свинством» и предпочитал не вспоминать о них. В 18251828 годах попытался заняться издательской деятельностью, но потерпел неудачу.

В 1829 году выходит первая подписанная именем «Бальзак» книга — исторический роман «Шуаны» (Les Chouans). На формирование Бальзака как писателя оказали влияние исторические романы Вальтера Скотта. Последующие сочинения Бальзака: «Сцены частной жизни» (Scènes de la vie privée, 1830), роман «Эликсир долголетия» (L'Élixir de longue vie, 1830—1831, вариация на темы легенды о Дон Жуане); повесть «Гобсек» (Gobseck, 1830) привлекли внимание читателя и критики. В 1831 году Бальзак публикует свой философский роман «Шагреневая кожа»(La Peau de chagrin) и начинает роман «Тридцатилетняя женщина» (фр.) (La femme de trente ans). Цикл «Озорные рассказы» (Contes drolatiques, 18321837) — ироническая стилизация под новеллистику Возрождения. В отчасти автобиографическом романе «Луи Ламбер» (Louis Lambert, 1832) и особенно в более поздней «Серафите» (Séraphîta, 1835) отразилось увлечение Бальзака мистическими концепциями Э. Сведенборга и Кл. де Сен-Мартена.

Его надежда разбогатеть ещё не осуществилась (тяготеет долг — результат его неудачных коммерческих предприятий), когда слава начала приходить к нему. Между тем он продолжал вести усердную трудовую жизнь, работая за письменным столом по 15-16 часов в сутки, и ежегодно публикуя три, четыре и даже пять, шесть книг.

В созданных в первые пять-шесть лет его писательской деятельности произведениях изображены разнообразнейшие области современной ему французской жизни: деревня, провинция, Париж; различные социальные группы: купцы, аристократия, духовенство; различные социальные институты: семья, государство, армия.

Награждён орденом Почетного легиона (1845).

Умер от гангрены, развившейся после того, как он поранил ногу об уголок кровати. Однако смертельная болезнь была лишь осложнением длившегося несколько лет мучительного недомогания, связанного с разрушением кровеносных сосудов, — предположительно, артериита.

Похоронен в Париже на кладбище Пер-Лашез. «Хоронить его вышли все писатели Франции». От часовни, где с ним прощались, до церкви, где его отпевали, среди несущих гроб были Александр Дюма и Виктор Гюго[4].

Состав «Человеческой комедии»

В 1831 году у Бальзака зарождается мысль создать многотомное произведение — «картину нравов» его времени, огромный труд, впоследствии озаглавленный им «Человеческая комедия». По мысли Бальзака «Человеческая комедия» должна была быть художественной историей и художественной философией Франции, как она сложилась после революции. Над этим трудом Бальзак работает в течение всей своей последующей жизни, он включает в него большинство уже написанных произведений, специально для этой цели перерабатывает их. Цикл состоит из трёх частей: «Этюды о нравах», «Философские этюды» и «Аналитические этюды».

Наиболее обширна первая часть — «Этюды о нравах», в которую вошли:

  • «Сцены частной жизни»
«Гобсек» (1830), «Тридцатилетняя женщина» (1829—1842), «Полковник Шабер» (1844), «Отец Горио» (1834-35) и пр.;
  • «Сцены провинциальной жизни»
«Турский священник» (Le curé de Tours, 1832), «Евгения Гранде» (Eugénie Grandet, 1833), «Утраченные иллюзии» (1837-43) и пр.;
  • «Сцены парижской жизни»
трилогия «История тринадцати» (L’Histoire des Treize, 1834), «Цезарь Биротто» (César Birotteau, 1837), «Банкирский дом Нусингена» (La Maison Nucingen, 1838), «Блеск и нищета куртизанок» (1838—1847), «Сарразин» (1830) и пр.;
  • «Сцены политической жизни»
«Случай из времён террора» (1842) и др.;
  • «Сцены военной жизни»
«Шуаны» (1829) и «Страсть в пустыне» (1837);
  • «Сцены деревенской жизни»
«Лилия долины» (1836) и др.

В дальнейшем цикл был пополнен романами «Модеста Миньон» (Modeste Mignon, 1844), «Кузина Бетта» (La Cousine Bette, 1846), «Кузен Понс» (Le Cousin Pons, 1847), а также, по-своему подытоживающим цикл, романом «Изнанка современной истории» (L’envers de l’histoire contemporaine, 1848).

«Философские этюды» представляют собой размышления о закономерностях жизни: «Шагреневая кожа» (1831) и пр.

Наибольшая «философичность» присуща «Аналитическим этюдам». В некоторых из них, например, в повести «Луи Ламбер», объём философских выкладок и размышлений многократно превышает объём сюжетного повествования.

Новаторство Бальзака

Конец 1820-х и начало 1830-х годов, когда Бальзак вошёл в литературу, был периодом наибольшего расцвета творчества романтизма во французской литературе. Большой роман в европейской литературе к приходу Бальзака имел два основных жанра: роман личности — авантюрного героя (например, Робинзона Крузо) или самоуглубляющегося, одинокого героя («Страдания молодого Вертера» В. Гёте) и исторический роман (Вальтер Скотт).

Бальзак отходит и от романа личности, и от исторического романа Вальтера Скотта. Он стремится показать «индивидуализированный тип». В центре его творческого внимания, по мнению ряда советских литературоведов, находится не героическая или выдающаяся личность, а современное буржуазное общество, Франция Июльской монархии.

«Этюды о нравах» разворачивают картину Франции, рисуют жизнь всех сословий, все общественные состояния, все социальные институции. Их лейтмотив — победа финансовой буржуазии над земельной и родовой аристократией, усиление роли и престижа богатства, и связанное с этим ослабление или исчезновение многих традиционных этических и нравственных принципов.

Оноре де Бальзак в Российской империи

Творчество Бальзака нашло своё признание в России ещё при жизни писателя. Многое печаталось отдельными изданиями, а также в московских и петербургских журналах, почти сразу после парижских публикаций — в течение 1830-х годов[5]. Однако, некоторые произведения были под запретом.

По просьбе начальника Третьего отделения генерала А. Ф. Орлова Николай I разрешил писателю въезд в Россию, но со строгим надзором.[6].

В 1832, 1843, 1847 и 18481850 гг. Бальзак посещал Россию.
С августа по октябрь 1843 года Бальзак проживал в Санкт-Петербурге, в доме Титова на Миллионной улице, 16. В том году посещение столь известным французским писателем российской столицы вызвало у местной молодёжи новую волну интереса к его романам. Одним из молодых людей, проявившим такой интерес, был 22-летний инженер-подпоручик Петербургской инженерной команды Фёдор Достоевский. Достоевский был так восхищён творчеством Бальзака, что решил тут же, безотлагательно, перевести на русский один из его романов. Это был роман «Евгения Гранде», — первый русский перевод, опубликованный в журнале «Пантеон» в январе 1844, и первая печатная публикация Достоевского, хотя при публикации переводчик указан не был[7].

Первое собрание сочинений Бальзака на русском языке, в двадцати томах, вышло в 1896—1899 годы[8].

Оноре де Бальзак и Эвелина Ганская

В 1832 году Бальзак заочно познакомился с Эвелиной Ганской, которая вступила с писателем в переписку, не открывая своего имени. Бальзак встретился с Эвелиной в Невшателе, куда она приехала со своим мужем, владельцем обширных поместий на Украине, Венцеславом Ганским. В 1842 году Венцеслав Ганский умер, однако его вдова, несмотря на многолетний роман с Бальзаком, не выходила за него замуж, так как хотела передать наследство мужа своей единственной дочери (вступив в брак с иностранцем, Ганская лишилась бы своего состояния). В 1847—1850 годах Бальзак гостил в поместье Ганской Верховня (ныне — село в Ружинском районе Житомирской области, Украина). Бальзак обвенчался с Эвелиной Ганской 2 марта 1850 года в городе Бердичеве, в костёле Святой Варвары, после свадьбы супруги уехали в Париж. Сразу же по приезде домой Бальзак заболел, и Эвелина ухаживала за мужем до последних дней.

В неоконченном «Письме о Киеве», частных письмах оставил упоминания о своем пребывании в украинских городках Броды, Радзивилов, Дубно, Вишневец и др. Киев посещал в 1847, 1848 и 1850 гг.

Память

Кинематограф

О жизни и творчестве Бальзака сняты художественные кинофильмы и телесериалы, в том числе:

  • 1968 — «Ошибка Оноре де Бальзака», СССР, режиссёр Тимофей Левчук.
  • 1973 — «Большая любовь Бальзака», Польша-Франция, режиссёр Войцех Соляж.
  • 1999 — «Бальзак», Франция-Италия-Германия, режиссёр Жозе Дайан.

Музеи

Существует несколько музеев, посвященных творчеству писателя, в том числе и в России. Во Франции работает дом-музей в Париже и музей Бальзака в замке Саше долины Луары[9].

Филателия и нумизматика

Собрания сочинений

  • Oeuvres complètes, 24 vv., P., 18691876, Correspondence, 2 vv., P., 1876
  • Lettres à l’Étrangère, 2 vv.; P., 18991906
  • Собр. соч., т. 1-24. — М., 1960;

Произведения

Романы

Повести и рассказы

  • Дом кошки, играющей в мяч (1829)
  • Брачный контракт (1830)
  • Гобсек (1830)
  • Вендетта (1830)
  • Прощай! (1830)
  • Загородный бал (1830)
  • Супружеское согласие (1830)
  • Сарразин (1830)
  • Красная гостиница (1831)
  • Неведомый шедевр (1831)
  • Полковник Шабер (1832)
  • Покинутая женщина (1832)
  • Красавица Империи (1834)
  • Невольный грех (1834)
  • Наследник дьявола (1834)
  • Жена коннетабля (1834)
  • Спасительный возглас (1834)
  • Ведьма (1834)
  • Настойчивость любви (1834)
  • Раскаяние Берты (1834)
  • Наивность (1834)
  • Замужество красавицы Империи (1834)
  • Прощённый мельмот (1835)
  • Обедня безбожника (1836)
  • Фачино Кане (1836)
  • Тайны княгини де Кадиньян (1839)
  • Пьер Грассу (1840)
  • Мнимая любовница (1841)

Экранизации

См. также

Напишите отзыв о статье "Бальзак, Оноре де"

Примечания

  1. [french-book.net/text/Bio/cveyig_balzak.html Бальзак]
  2. Александр Гербстман. Оноре Бальзак. Биография писателя. — Ленинград: Просвещение. Ленинградское отделение, 1972. — С. 6. — 120 с.
  3. Александр Гербстман. Оноре Бальзак. Биография писателя. — Ленинград: Просвещение. Ленинградское отделение, 1972. — С. 6-7. — 120 с.
  4. Моруа А. Прометей, или жизнь Бальзака. — М., 1967
  5. Бальзак, Оноре // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  6. Александр Гербстман. Оноре Бальзак. Биография писателя. — Ленинград: Просвещение. Ленинградское отделение, 1972. — С. 108. — 120 с.
  7. Оноре де Бальзак. Бальзак в переводе Достоевского : Приложение / Гроссман Л. П. // Евгения Гранде = Eugénie Grandet / Пер. с фр. Достоевский Ф. М. — М., 2012. — 272 с. — ISBN 978-5-389-03515-7
  8. Бальзак Оноре де //БСЭ
  9. [www.musee-balzac.fr/ Музей Оноре де Бальзака в замке Саше]
  10. [news.euro-coins.info/2012/07/10776/ Франция, 10 евро (Центр. Оноре де Бальзак)] | Euro-Coins.News

Литература

  • Бальзак, Оноре // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Бальзак, Гонорий // Энциклопедический лексикон: В 17 тт. — СПб.: Тип. А. Плюшара, 1835. — Т. IV: Б—БАР. — С. 177.
  • Дежуров А. С. Художественный мир О. де Бальзака (на материале романа «Отец Горио») // Зарубежная литература XIX в. Практикум для студентов, аспирантов, преподавателей-филологов и учащихся старших классов школ гуманитарного профиля. — М., 2002. — С. 278—303.
  • Моруа А. Прометей, или жизнь Бальзака. — М., 1967.
  • Обломиевский Д. Д. Основные этапы творческого пути Бальзака. — М., 1957.
  • Реизов Б. Г. Бальзак. — Л., 1960;
  • Сиприо П. Бальзак без маски. — М.: Молодая гвардия. (Серия «ЖЗЛ»). — 2003. — ISBN 5-235-02516-4.
  • Сухотин П. С. Бальзак — 1934 год. — 368 с. (Серия «ЖЗЛ»).
  • Чернышевский Н. Г. [ngchernyshevsky.ru/works/texts/books/15-3/Balzac/ Бальзак] // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений : в 15 т. — М., 1947. — Т. 3. — С. 369–386.
  • Цвейг С., Бальзак, 2 изд. — М., 1962;

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939. В статье использован текст Исаака Нусинова, перешедший в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Бальзак, Оноре де

– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.