Бальц, Александр Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Фёдорович Бальц
Дата рождения

18 ноября 1841(1841-11-18)

Дата смерти

30 июня 1899(1899-06-30) (57 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург,
Российская империя

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Звание

Генерал-лейтенант

Сражения/войны

Русско-турецкая война

Награды и премии

Александр Фёдорович Бальц (нем. Alexander Nikolai Julius von Baltz; 18411899) — русский военный, генерал-лейтенант Генерального штаба.





Биография

Родился 18 ноября 1841 года в семье полковника Фридриха Карловича Бальца и Лидии Богдановны Тизенгаузен.

Окончил 1-й кадетский корпус (1858) и Николаевскую академию Генерального штаба (1866).

Чины: офицер (1859), капитан (1869), подполковник (1873), полковник (1875), генерал-майор (1885), генерал-лейтенант (1895).

Прохождение службы: командир лейб-гвардии Финляндского полка, начальник штаба Гвардейского корпуса (до 1.01.1886−после 1.09.1888), в распоряжении начальника Главного штаба (1889), окружной интендант Варшавского военного округа (1894−05.1899).

Умер 30 июня 1899 года. Похоронен в Санкт-Петербурге на Волковском лютеранском кладбище.[1]

Награды

Иностранные:

Семья

Был женат на Софье Эдуардовне Багговут (15.06.1851 — после 1916). Их дети

Напишите отзыв о статье "Бальц, Александр Фёдорович"

Примечания

  1. [www.tounb.ru/kp/avtograf.php?id=106 ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАХОРОНЕНИЯ НА ВОЛКОВСКОМ ЛЮТЕРАНСКОМ КЛАДБИЩЕ]

Источники

Ссылки

  • [www.tounb.ru/kp/avtograf.php?id=106 Автограф на книге]
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:894992 Бальц, Александр Фёдорович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Бальц, Александр Фёдорович

Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.