Бал-маскарад (опера)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Опера
Бал-маскарад
итал. Un ballo in maschera

Финальная сцена оперы
Композитор

Джузеппе Верди

Автор(ы) либретто

Антонио Сомма

Действий

3 действия

Первая постановка

17 февраля 1859

Место первой постановки

Театро Аполло, Рим

«Бал-маскарад» (итал. Un ballo in maschera) — опера Джузеппе Верди на либретто Антонио Сомма по сюжету Э. Скриба. Первая постановка состоялась в римском Театро Аполло 17 февраля 1859. Сюжет оперы основан на истории убийства короля Швеции Густава III, но был сильно изменён по требованию цензуры. В настоящее время при многих постановках используются изначальные шведские имена.

Премьера оперы «Бал-маскарад» состоялась 17 февраля 1859 года в Риме. Про эту, 23-ю по счёту оперу Верди, отличающуюся богатством мелодий и вокальным разнообразием, говорили, что каждая фраза в ней музыкальна, а каждая мелодия вокальна. Русская премьера «Бала» прошла на сцене Большого театра 8 декабря 1880 года. Впервые оперу исполняли на русском языке Антон Барцал (Ричард), Павел Хохлов (Ренато), Августа Верни (Амелия) и др. Выдержав ещё постановку и возобновление в 90-е годы XIX века, «Бал-маскарад» исчез с афиши в 1902, чтобы вернуться на сцену Большого только через 77 лет в постановке Альгиса Жюрайтиса и Семёна Штейна и в роскошных декорациях главного художника Ла Скала, представителя знаменитой русской «живописной» династии Николая Бенуа.





Действующие лица

Роль Голос
Ричард, граф Уорик, губернатор Бостона (Густав, король Швеции) тенор
Амелия, жена Ренато сопрано
Ренато, муж Амелии, секретарь Ричарда (граф Анкарстрём) баритон
Оскар, паж сопрано
Ульрика (мадам Арвидсон), гадалка контральто
Судья тенор
Сильван (Христиан) тенор
Сэмюэль (граф Риббинг) бас
Том (граф Горн) бас

Содержание

Швеция, 1792 — или Бостон, Массачусетс, конец XVIII века.

Акт I

Картина первая

Утро. Ричард, губернатор штата Массачусетс, принимает посетителей, среди них — враги Ричарда: Сэмюэль и Том, чей недовольный ропот смешивается со всеобщим восхвалением губернатора (хор «Posa in pace»; «Спи, наш Ричард»). Паж Оскар приносит Ричарду список приглашённых на бал, который должен состояться в скором времени. Среди приглашённых и Амелия, жена секретаря и друга губернатора креола Ренато, в которую он тайно влюблён («La rivedra nell’estasi»; «Вновь хоть на миг моя любовь»). Ренато сообщает Ричарду, что Сэмюэль и Том готовят заговор, угрожающий жизни губернатора («Alla vita che t’arride»; «Помни, граф, с твоей судьбою»). Затем они, а также Оскар и судья отправляются в масках к негритянке Ульрике, прославленной волшебнице (финальный ансамбль «Ogni cura si doni al biletto»; «С вами ночью к гадалке пойду я»).

Картина вторая

Ульрика колдует в своём жилище («Re dell’abisso»; «Царь преисподней, мне явись»). Появляется Ричард в костюме рыбака, но в этот момент Сильвано, слуга Амелии, просит принять его госпожу. Ульрика остаётся с ней наедине. Ричард, спрятавшись, слышит их разговор. Амелия признаётся, что влюблена и просит дать ей зелье, которое излечило бы её от преступной страсти. Колдунья велит Амелии пойти ночью на пустырь, где совершаются казни («Della citta all’occaso»; «Если пойдёшь на запад»), и собрать там волшебную траву. Как только молодая женщина уходит, Ричард просит Ульрику предсказать ему судьбу («Di tu se fedele»; «Скажи, не грозит ли мне буря морская»). Ульрика говорит, что он умрёт от руки друга. Ричард настроен скептически («E scherzo od e follia»; «Безумство или шутка»). Колдунья предупреждает графа, что его убийцей станет тот, кто первым пожмёт его руку. Этим человеком оказывается Ренато, и все убеждаются в лживости её предсказаний.

Акт II Ночь. Пустынное поле в окрестностях Бостона. Луна освещает силуэты виселиц. Сюда пришла Амелия («Ecco l’orrido campo»; «Вот оно, это поле»). Она влюблена в Ричарда, и мысль о разлуке с ним для неё невыносима («Ma dall’arido stelo»; «Я найду колдовскую траву»). Появляется Ричард и признаётся ей в любви («Non sai tu che se l’anima mia»; «Ты не знаешь, как совесть сурово»). С восторгом он узнаёт, что Амелия тоже любит его («Ah, qual soave brivido»; «О, эти сладкие слова»). Их идиллию нарушает неожиданный приход Ренато: он предупреждает губернатора о близкой опасности. Ричард просит позаботиться о его даме, скрывшей лицо под вуалью, и бежит (терцет «Odi tu come fremono cupi»; «Что-то там на скале зашуршало»). Ренато преграждает дорогу заговорщикам, Амелия, придя к нему на помощь, случайно открывает своё лицо. Сэмюэль и Том подсмеиваются над Ренато. Он же, горя жаждой мщения, договаривается с ними о встрече, намереваясь участвовать в заговоре.

Акт III

Картина первая

Кабинет в доме Ренато. В глубине — портрет Ричарда во весь рост. Ренато угрожает Амелии смертью, она просит позволить ей в последний раз обнять сына («Morro, ma prima in grazia»; «Позволь мне перед смертью»). Муж понимает, что должен мстить не ей, а другу-предателю и с горечью обращается к портрету («Eri tu che macchiavi quell’anima»; «Это ты отравил душу ядом»). Приходят Сэмюэль и Том и вместе с Ренато решают тянуть жребий, кому убить графа (терцет «Dunque l’onta di tutti sol una»; «Нас свела наша тайная рана»). Ренато заставляет Амелию вынуть жребий: он падает на её мужа. Убийство должно произойти во время бала-маскарада, и заговорщики уже предвкушают победу.

Картина вторая

Кабинет Ричарда. Он подписывает указ, по которому Ренато и его жена должны переехать в Англию («Forse la soglia attinse»; «Верно, она уже дома»). Грустные предчувствия теснят его душу, когда он думает об Амелии («Ma se m’e forza perderti»; «Навек расстаться мы должны»).

Картина третья

Бал. Ричард спешит увидеть возлюбленную («Si, rivederti Amelia»; «Видеть тебя, Амелия»). Смешавшись с толпой гостей, Ренато узнаёт у Оскара, под какой маской скрылся Ричард. Амелия предупреждает его об опасности, оба вновь охвачены страстью (дуэт «Ah! perche qui!.. fuggite», «T’amo, si, t’amo, e in lagrime»; «Ах, все вы здесь! Бегите!», «Видишь, в слезах тебя молю»). Ричард сообщает Амелии о предстоящей разлуке. Когда он прощается с ней, Ренато наносит ему смертельный удар. Среди всеобщего замешательства Ричард оправдывает Амелию («Ella e pura: in braccio a morte»; «Умирая, тебе клянусь я… она невинна»). Он умирает, простив своих убийц.


Известные аудиозаписи

а) Всемирно известные записи:

Исполнители: Ричард — Беньямино Джильи, Ренато — Джино Бекки, Амелия — Мария Канилья, Ульрика — Федора Барбьери, Оскар — Э.Тибетти, хор и оркестр Римской оперы, дирижёр — Тулио Серафин, 1943 год.

Исполнители: Ричард — Джузеппе ди Стефано, Ренато — Этторе Бастианини, Амелия — Мария Каллас, Ульрика — Джульетта Симионато, Оскар — Евгения Ратти, хор и оркестр театра «Ла Скала», дирижёр — Джанандреа Гавадзени, 1957 год.

Исполнители: Ричард — Пласидо Доминго, Ренато — Пьеро Каппуччилли, Амелия — Мартина Арройо, Ульрика — Фьоренца Коссотто, Оскар — Рери Грист, хор театра «Ковент-Гарден», оркестр «Нью Филармония» (Лондон), дирижёр — Риккардо Мути, 1975 год.

Исполнители: Ричард — Хосе Каррерас, Ренато — Юрий Мазурок, Амелия — Катя Риччарелли, Ульрика — Патриция Пейн, Оскар — Кэтлин Бэттл, хор и оркестр Оперы Сан-Франциско, дирижёр — Курт Герберт Адлер, 1977 год.

Исполнители: Ричард — Пласидо Доминго, Ренато — Ренато Брузон, Амелия — Катя Риччарелли, Ульрика — Елена Образцова, Оскар — Эдита Груберова, хор и оркестр театра «Ла Скала», дирижёр — Клаудио Аббадо, 1979 год.

Исполнители: Ричард — Зураб Соткилава, Ренато — Юрий Мазурок, Амелия — Тамара Милашкина, Ульрика — Елена Образцова, Оскар — Ирина Журина, хор и оркестр Большого театра СССР, дирижёр — Альгис Жюрайтис, 1979 год.

б) Локально известные записи:

Исполнители: Ричард — Бадри Майсурадзе, Ренато — Владимир Редькин, Амелия — Маквала Касрашвили, Ульрика — Ирина Макарова, Оскар — Оксана Ломова, Сильвано — Павел Черных, Самуэль — Пётр Глубокий, Том — Александр Науменко, Судья — Николай Казанский, Слуга Амелии — Юрий Маркелов, хор и оркестр Большого театра России, дирижёр — Лютаурас Бальчюнас, 2003 год.

Исполнители: Ричард — Владимир Чеберяк, Ренато — Раиль Кучуков, Амелия — Ирина Заруцкая, Ульрика — Татьяна Никанорова, Оскар — Альфия Каримова, Сильвано — Владимир Копытов, хор и оркестр Башкирского театра оперы и балета, дирижёр — Роберт Лютер, 2007 год.

В астрономии

В честь героини оперы Верди Ульрики назван астероид (885) Ульрика, открытый в 1917 году российским астрономом Сергеем Ивановичем Белявским.

Напишите отзыв о статье "Бал-маскарад (опера)"

Ссылки

  • [www.belcanto.ru/ballo.html Бал-маскарад Джузеппе Верди]
  • [www.bolshoi.net/spettacolo/ballo/ballo-libr.htm Джузеппе Верди. Бал-маскарад. Постановка 1979 г.] — Сайт Государственного Большого театра России
  • [classic-music.ru/opera_guide_117.html «Бал-маскарад»] — Путеводитель по операм. Имре Балашша (1965); Гл. 117
  • [classic-music.ru/opera_guide_118.html Верди. Опера «Бал-маскарад»] — Путеводитель по операм. Имре Балашша (1965); Гл. 118
  • [www.giuseppeverdi.it/stampabile.asp?IDCategoria=162&IDSezione=581&ID=19846 Либретто оперы на итальянском]
  • [libretto-oper.ru/verdi/bal-maskarad Либретто оперы «Бал-маскарад» на русском языке]
  • [classiclive.org/index.php?option=com_content&view=article&id=110:2011-05-05-15-27-31&catid=42:2011-05-02-07-29-03&Itemid=66 Синопсис либретто оперы Бал-маскарад (Амелия)]
  • [www.operadis-opera-discography.org.uk/CLVEBALL.HTM Дискография 1938-2008]
  • [classic-online.ru/archive/?file_id=39200 Полная запись оперы на русском языке]

Отрывок, характеризующий Бал-маскарад (опера)

Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.