Бал вампиров

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бал вампиров
Dance of the Vampires
Жанр

комедийный фильм ужасов

Режиссёр

Роман Полански

Продюсер

Джин Гутовски
Мартин Рансохофф

Автор
сценария

Жерар Брак
Роман Полански

В главных
ролях

Роман Полански
Джек Макгоурэн
Шэрон Тейт
Алфи Басс
Джесси Робинс
Ферди Мэйн

Оператор

Дуглас Слокомб

Композитор

Кшиштоф Комеда

Кинокомпания

Cadre Films
Filmways Pictures

Длительность

107 мин

Бюджет

2 млн. $

Страна

Великобритания Великобритания
США США

Язык

английский

Год

1967

IMDb

ID 0061655

К:Фильмы 1967 года

«Бал вампиров» (англ. Dance of the Vampires) — первый цветной фильм режиссёра Романа Полански (1967). В американском прокате шёл под названием «Бесстрашные убийцы вампиров, или Простите, но ваши зубы впились мне в шею» (англ. The Fearless Vampire Killers, or Pardon Me, But Your Teeth Are in My Neck).





Сюжет

Профессор Кёнигсбергского университета Абронсий или Абронзиус (Джек Макгоурэн) вместе со своим помощником-студентом Альфредом (Роман Полански) отправляются в Трансильванию для того, чтобы проверить слухи о том, что там есть замок, в котором живёт вампир по имени Граф Фон Кролок (Ферди Мэйн) вместе со своим сыном Гербертом. Они останавливаются на постоялом дворе, которым владеет Йони Шагал (Алфи Басс), мужчина средних лет. Шагал проживает со своей семьёй: служанкой, женой Ребеккой и красавицей-дочерью Сарой (Шэрон Тейт), в которую с первого взгляда влюбляется Альфред.

Профессор Абронзиус расспрашивает Шагала и прочих обитателей двора о вампирах, но те лишь отвечают, что никогда не видели ничего подобного. Создаётся ощущение, что люди что-то скрывают, так как один паренёк случайно пробалтывается, когда профессор только прибывает к Шагалу, но Шагал и его гости перебивают молодого человека и переводят разговор на другую тему. Профессор говорит своему помощнику Альфреду, что обнаружил почти все признаки вампиров: чеснок, который развешан практически повсюду на постоялом дворе, и за́мок, существование которого скрывают местные жители. Однажды утром на постоялый двор приезжает в санях странный горбатый человек с кривыми зубами и скрипучим хриплым голосом. Этот человек просит, чтобы хозяин постоялого двора Йони продал ему несколько свечей для замка.

Профессор, наблюдавший за завтраком эту картину, говорит своему помощнику, чтобы тот проследил за горбуном, так как он может вывести их на замок, в котором живут вампиры. Горбун готовил сани к отъезду и заметил дочь Шагала Сару, которая наблюдала за горбуном через окно своей комнаты. Альфред цепляется за задний торец саней горбуна и едет так некоторое время, но затем руки Альфреда соскальзывают и он падает с саней; горбун, не заметив присутствия Альфреда, уезжает. Вечером того же дня на постоялый двор тайно пробирается Граф Фон Кролок и похищает Сару Шагал, когда та принимает ванну. Йони Шагал и его жена в панике, они плачут некоторое время, а затем Йони, ослеплённый злобой и печалью, отправляется на поиски своей дочери. Утром следующего дня лесорубы привозят окоченевший труп Йони.

Профессор Абронзиуз осматривает труп и обнаруживает укусы на теле, похожие на те, что оставляют вампиры. Лесорубы говорят, что Йони искусали волки, это очень злит Абронзиуса и он прогоняет лесорубов, называя их лгунами и невеждами. Через день Йони оживает, кусает за шею служанку и скрывается на глазах профессора и его помощника. Абронзиус и Альфред преследуют Шагала и попадают в замок, о существовании которого догадывался профессор. В замке профессор и его помощник встречают графа фон Кролока, а также лично знакомятся с горбуном (которого, как оказалось, зовут Куколь) и с сыном фон Кролока Гербертом. Фон Кролок оказывается весьма умным и образованным человеком: у него в замке большая библиотека; при разговоре с профессором он даёт понять, что хорошо разбирается в естественных науках. Граф предлагает профессору пожить некоторое время в замке. На следующий день профессор Абронзиус и Альфред узнают, что граф фон Кролок и его сын — вампиры.

Фон Кролок признаётся, что он вампир, запирает профессора на балконе своего замка и идёт готовиться к балу вампиров, который запланирован на этот вечер. На замковом кладбище все мертвецы оживают, отодвигают могильные плиты и следуют в замок на бал. Профессор Абронзиус вместе с помощником выбираются из заточения и также идут на бал. Там они воруют бальные костюмы у двух вампиров и присоединяются к балу. Их цель — сбежать вместе с Сарой Шагал, в которую влюблён Альфред. Все участники бала обнаруживают, что профессор и Альфред не вампиры, так как они отразились в зеркале, а вампиры не отражаются в зеркалах. За профессором Абронзиусом и Альфредом начинается погоня; им удаётся сбежать на санях вместе с Сарой Шагал. Но профессор не знает, что Сара отныне — тоже вампир. Таким образом, Абронзиус, пытаясь искоренить зло, наоборот, разносит его из Трансильвании по всему миру.

В ролях

Работа над фильмом

Идея «сказочной комедии о вампирах» пришла к Поланскому на горнолыжном курорте; он сразу же решил, что в фильме будет очень много снега, особенно в сумеречном освещении.[1] Съёмки фильма проходили в Доломитовых Альпах в районе Ортизеи; бал и другие студийные сцены снимались в Великобритании. При создании роли сумасшедшего профессора, напоминающего Эйнштейна, Поланский и Жерар Брак с самого начала рассчитывали на то, что его сыграет Макгоурэн — театральный актёр, сделавший себе имя в постановках абсурдистских пьес Беккета. Во время съёмок Поланский познакомился со своей будущей женой, Шэрон Тейт. Он вспоминает, что время съёмок было счастливейшим в его жизни.[1]

«Бал вампиров» — первый фильм Поланского, шедший в американском прокате. Голливудские продюсеры посчитали, что восточноевропейский колорит фильма может отпугнуть американского зрителя. Фильм позиционировался в США как фарс, все голоса были передублированы, фильм предваряли несуразные мультипликационные титры. В общей сложности из фильма было вырезано 20 минут хронометража. Эта версия «Бала вампиров» известна под водевильным названием «Бесстрашные убийцы вампиров, или Простите, но ваши зубы впились мне в шею». Афишу с этим названием разработал известный мастер комикса, Фрэнк Фразетта. Фильм был принят публикой как «уважительная пародия» на жанр фильма о вампирах. Режиссёрский замысел был несколько другим:

Пародия не входила в мои задачи. Мне хотелось рассказать сказку, жуткую и в то же время прикольную, да ещё и полную приключений. Дети не видят здесь разницы. Им хочется, чтобы их пугали тем, что на самом деле не несёт в себе никакой опасности, чтобы им дали посмеяться над собственными страхами.[1]

Истоки и продолжения

«Бал вампиров» не было принято относить к удачам Поланского до 1990-х годов, когда по театрам Европы с большим успехом прошёл мюзикл «Танец вампиров», созданный на тот же сюжет при участии самого режиссёра. (Поланский вернулся к вампирской теме ещё раз, появившись в эпизоде культового фильма «Дракула Энди Уорхола»).[2] Отдельные сцены из «Бала вампиров» были переосмыслены в более поздних картинах, таких как «Ван Хельсинг» и «Кровавый бордель».

Пишущие о Поланском часто обсуждают истоки художественного мира «Бала вампиров», указывая на сходство атмосферы с работами Роджера Кормана, Александра Птушко и режиссёров студии Hammer.[2] Влияние фильмов этой студии признаёт и сам Поланский: «Если хотите, я пытался стилизовать стиль, сделав его краше, более сбалансированным, напоминающим иллюстрации к волшебным сказкам».[2] Принято считать, что главный герой неслучайно носит имя Шагала; в литературе пытались проследить связи между образностью Поланского и витебскими полотнами знаменитого художника.[2]

Эта очаровательная блондинка, вдруг у неё отрастают клыки, и оказывается, она уже заражена этой ужасной вампирской кровью. Идея была в том, что мы носим вампира вместе с собой, в своих санях или рядом с собой. Полански не предполагал, что он тоже несет вампира с собой, потому что вскоре после этого фильма погибла его жена от страшного убийства.

Андрей Плахов[3]

В одном из интервью Поланский признался, что атмосфера фильма уходит корнями в его детство, в «Свадьбу» Выспяньского, в любимые им рассказы Бабеля. Он стремился наполнить этот художественный мир всяческой конкретикой и подробностями: «Даже снимая фантастику или утопию, следует наполнять выдуманные вами страны деталями местной культуры — костюмами, предметами».[2]

Место в творчестве Поланского

Место фильма в творчестве Поланского оценивается неоднозначно. Сам он называет «Бал вампиров» любимым фильмом, правда, по соображениям скорее сентиментальным, чем художественным.[1] Кое-кто видит в нём старомодную и довольно плоскую комедию, полную разнообразных штампов — словом, один из наименее значительных фильмов режиссёра. Для Дж. Хобермана это лучший жанровый фильм Поланского и самая удачная его комедия.[4] Исследователи творчества Поланского пытаются тематически подверстать «Бал вампиров» к «Ребёнку Розмари» и другим его фильмам: как и в более серьёзных работах режиссёра, здесь торжествует зло (и дьявол).[1] Отмечается вездесущий мотив зеркального отражения: первая и последняя сцены зеркально отражают друг друга.[5] Многочисленные пороги, двери, запоры, окна и зеркала тем не менее не выводят героев на новый этап развития: это мир сказочного абсурда, где всякое движение закольцовано.[5]

См. также

Напишите отзыв о статье "Бал вампиров"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Roman Polanski: Interviews. University Press of Mississippi, 2005. ISBN 978-1-57806-800-5. Pages 13-14, 107.
  2. 1 2 3 4 5 Alexandre Tylski. Roman Polanski. Gremese Editore, 2006. ISBN 978-88-7301-599-4. Pages 28-30.
  3. [www.echo.msk.ru/programs/kadr/15177/ Радиостанция "Эхо Москвы" / Передачи / Архив передач / 25-й кадр / Monday, 23.07.2001: Андрей Плахов]
  4. [www.villagevoice.com/2010-08-25/voice-choices/the-fearless-vampire-killers/ The Fearless Vampire Killers — Page 1 — Voice Choices — New York — Village Voice]
  5. 1 2 Darragh O’Donoghue. [archive.sensesofcinema.com/contents/cteq/08/46/dance-vampires.html Dance of the Vampires/The Fearless Vampire Killers] (англ.). Senses of Cinema. Проверено 1 мая 2010. [www.webcitation.org/61GcDsP5p Архивировано из первоисточника 28 августа 2011].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бал вампиров

– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!