Банана, Канаан

Канаан Содиндо Банана англ. Canaan Sodindo Banana<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
1-й Президент Зимбабве
18 апреля 1980 года — 31 декабря 1987 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Роберт Мугабе
Рождение:	5 марта 1936(1936-03-05) Эсифезини, Южная Родезия
Смерть:	10 ноября 2003(2003-11-10) (67 лет) Лондон, Великобритания
Супруга:	Джанет Мбуязве (с 1961 г.)
Дети:	сыновья Майкл Табо, Натан Сифо, Мартин Мхамби Салаам и дочь Нобуле Бьюти
Партия:	ЗАНУ

Канаан Содиндо Банана (англ. Canaan Sodindo Banana, 5 марта 1936 года, Эсифезини, Южная Родезия — 10 ноября 2003 года, Лондон, Великобритания) — политик Зимбабве, пастор; деятель освободительного движения в Родезии; деятель Африканского национального союза Зимбабве (ЗАНУ); первый президент Зимбабве с 18 апреля 1980 по 31 декабря 1987 года.

Родился в сельской коммуне Эсефизини недалеко от г. Булавайо. После окончания средней школы два года изучал богословие в семинарии и в 1962 году получил сан священника методистской церкви. Несколько лет служил священником. Позднее получил степень магистра теологии. В 1974-75 годах учился в семинарии в США.

С конца 1960-х до 1975 года жил в эмиграции в США.

В начале 1970-х годов вступил в националистическую организацию Объединённый африканский национальный совет (ОАНС), боровшуюся против правящего режима Я. Смита легальными средствами. Был вице-президентом исполнительного комитета ОАНС. В 1975 году арестовывался.

В конце 1976 года после провала Женевской конституционной конференции по Родезии порвал с ОАНС и публично выступил против политики её лидера епископа А. Музоревы.

В 1977 году стал секретарём информационного отдела Движения народа — внутреннего крыла оппозиционного правящему режиму марксистской партии ЗАНУ, возглавляемой Р. Мугабе. активно участвовал в борьбе за свержение расистского режима. После запрещения Движения народа в 1977 году был арестован и пробыл 2 года в заключении.

После провозглашения независимости Зимбабве 11 апреля 1980 года парламентом страны был избран первым президентом независимого государства.
В 1982 году был принят отдельный закон, запрещавший гражданам страны шутки, касающиеся его фамилии.

После ухода с поста президента был дипломатом при Организации африканского единства (в частности, участвовал в переговорах по прекращению кризиса в Либерии) и возглавлял религиозный факультет Зимбабвийского Университета.

Является автором африканской версии молитвы Отче наш: «Отче наш, научи нас требовать свою долю золота и прости нас за нашу смышлёность…».

В 1997 году был арестован и в 1998 году судим по обвинению в сексуальном насилии и содомии, выдвинутых в ходе судебного процесса об убийстве его бывшего телохранителя. Был признан виновным в одиннадцати эпизодах. Освобождён из-под ареста под залог и бежал в ЮАР. Отрицал все обвинения, заявив, что выдвинутые против него обвинения и показания были «патологическим ложью» с целью уничтожить его политическую карьеру. Однако после личной встречи с президентом ЮАР Н. Манделой в декабре 1998 года вернулся на родину, где 18 января 1999 года был приговорён к 10 годам заключения (однако 9 лет — условно) и лишению церковного сана. Находился в заключении 6 месяцев (его жена в 2000 году получила политическое убежище в Великобритании).

Умер от рака 10 ноября 2003 года в Лондоне.

Ссылки

• [www.africana.ru/news/2003/11/031111_zimbabwe.htm Африкана.ру — Африканские новости — Умер Канаан Банана]
• [www.economist.com/node/2246091 Canaan Banana]
• [web.archive.org/web/20101017080207/www.independent.co.uk/news/obituaries/the-rev-canaan-banana-730396.html The Rev Canaan Banana]
• «Новое время» 1980, № 19

Отрывок, характеризующий Банана, Канаан

После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.