Банги (язык)

Банги
Страны:	Канада
Регионы:	Манитоба
Статус:	вымерший
Классификация
Категория:	Смешанные языки
Смешанный язык на основе кри и шотландского
См. также: Проект:Лингвистика

Банги (Bungee, гэльск. Cànan a' Bhungi) — один из уникальных языков смешанного кельтско-индейского происхождения, распространенный некогда в Западной Канаде, особенно по долине реки Красной в Манитобе. В настоящее время практически вышел из употребления, будучи вытесненным английским языком.

История

История банги, сложная и необычная, тесно связана с европейской колонизацией Северной Америки. Банги, как и типологически близкий к нему мичиф, образовались в результате глубокого многоуровневого синтеза индоевропейских языков и индейских, и стали родными для населения смешанного происхождения (в основном сожительниц европейских охотников и первооткрывателей, их внебрачных детей и последующих поколений канадских метисов). Но если мичиф сформировался на основе французской лексики и грамматики языков кри и оджибве, то уникальность банги в том, что он — продукт сложной композиции гэльского языка Шотландии и Ирландии и того же автохонного языка кри, наиболее распространённого на территории будущей провинции Манитоба (Канада). Иными словами, язык кри является субстратом для обоих языков, при их разном суперстрате и общем адстрате английского языка, который постепенно их вытеснил из разговорного употребления к концу XX века. Несмотря на некоторые время от времени появляющиеся утверждения о наличии нескольких носителей, язык считается вымершим с середины XX века.

Типология

Банги сформировался в 18 — начале 19 веков, по мере продвижения шотландских исследователей, охотников и рыбаков вверх по Ред-Ривер. Несмотря на то что их работодателем на тот момент была британская Компания Гудзонова Залива, значительная часть исследователей была родом из Шотландии, где процессы ассимиляции в сторону английского языка на тот момент не достигли современных масштабов, а потому большинство из них на тот момент разговаривало на гэльском языке и английским, вероятно, владело лишь пассивно. Банги был преимущественно устным языком метисов. Само слово банги — вероятно, искажённое индейское слово, означающее «чуть-чуть».

Изучение

Единственным научным трудом, посвящённым языку банги, считается работа Блейн 1989 года, когда она работала c последними носителями языка — 6 метисами, не все из которых согласились быть записанными на плёнку. Гораздо больше научно-исследовательского материала посвящено языку мичиф.

Литература

• Barkwell, Lawrence J., Leah Dorion, and Audreen Hourie. Metis legacy Michif culture, heritage, and folkways. Metis legacy series, v. 2. Saskatoon: Gabriel Dumont Institute, 2006. ISBN 0920915809
• Blain, Eleanor M. (1987). Speech of the lower Red River settlement. In W. Cowan (Ed.), Papers of the eighteenth Algonquian Conference (pp. 7–16). Ottawa: Carleton University.
• [www.mhs.mb.ca/docs/transactions/3/bungidialect.shtml Backgrounds of the Dialect Called Bungi] (Manitoba Historical Society)

См. также

• Мичиф
• Кри (языки)

Отрывок, характеризующий Банги (язык)

Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.