Банг, Герман

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Герман Банг
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Герман Йоахим Банг (дат. Herman Joachim Bang, 20 апреля 1857, Ассербале, Альс — 29 января 1912, Огден, США) — датский писатель, критик, журналист и деятель театра. Банг известен своим импрессионистским стилем.





Биография

Из старинного рода, сын пресвитерианского священника, родственник Грундтвига, рано потерял мать. Начинал как журналист. В 1880-е годы много жил за границей (Берлин, Вена, Майнинген, Прага). Испытал воздействие натурализма, в литературно-критических статьях развивал идеи натуралистов. Дружил с Ибсеном. Увлекался театром, был директором театра в Берлине, Мюнхене и Копенгагене.

Личная жизнь и смерть

По желанию своего деда Олуфа Лундта Банга (Oluf Lundt Bang) с 1875 Банг начинает изучать юриспруденцию и государственную деятельность в университете Копенгагена, намереваясь стать дипломатом. Однако в 1877 году он прерывает учёбу и после многочисленных неудачных попыток в роли актёра театра начинает работать с 1878 года журналистом в ведущей консервативной газете Копенгагена «Dagbladet». С 1879 года Банг получает должность журналиста в газете «Nationaltidende», которая нацелена на коммерсантов и чиновников. Здесь у писателя появляется возможность усовершенствовать такую новую форму как фельетон или как он сам говорил писать « новым и смутным образом». В рубрике «Vekslende Themaer» в течение 4 лет Бангом будут написаны более 200 воскресных фельетонов практически обо всем, что происходит в Копенгагене в королевской семье Кристиана IX. Очень скоро Банг становится значительным писателем своего время, хотя о нём и бытуют противоречивые мнения. Банг живёт жизнью Денди, не скрывая свои гомосексуальные наклонности, что приводит к враждебному отношению к нему и даже изоляции. Его первый роман «Безнадежные поколения» вызывает скандал и из-за «аморальности» запрещён. У автора наблюдаются частые депрессии, а также эпилептические припадки как результат наркотической зависимости. Банг умирает в поезде в США, куда он приехал с курсом публичных лекций.

Творчество

Основная тема Банга — процесс неуклонного социального распада и вырождения.

Произведения

Первые произведения Банга были написаны в форме эссе, в 1880 году появляется его первый роман под названием «Безнадежные поколения», который однако был за «непристойность» конфискован и запрещен. В начале своей литературной карьеры Банг ещё предан натурализму и находится под влиянием таких авторов как Эмиль Золя, Генрик Ибсен и Чарльз Дарвин. Даже Иван Сергеевич Тургенев послужил образцом для Банга. В своем дальнейшем художественном развитии становится Банг создателем датского импрессионизма, а позже датского декадентства. Мастерски изображает Банг не только жизни «незначительных» людей, но и одинокие женские образы.

Экранизации

Многие произведения Банга были экранизированы. В числе экранизаций:

Образ в культуре

На биографии писателя построен роман датского прозаика Доррит Виллумсен (1996, переведен на шведский и норвежский языки, литературная премия Северного Совета).

Издания на русском языке

  • Полное собрание сочинений. Т. 1—10. М., 1910—1913
  • Избранное/ Сост. Ю. Яхнина. М.: Художественная литература, 1974

Напишите отзыв о статье "Банг, Герман"

Литература

  • Левинсон А. Я. Поэт безнадежных поколений. М., 1912
  • Herman Bang/ Joachim Kersten (Hrsg.). Hamburg; Zürich: Arche Literatur Verlag, 2009
  • [mark-bent.livejournal.com Бент, Марк Иосифович. «Индивидуальная духовная жизнь» в произведениях Германа Банга: к 100-летию со дня рождения // Известия высших учебных заведений: Уральский регион. 2012. № 4.]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Банг, Герман

Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»