Бандзуйин Тёбэй

Бандзуйин Тёбэй — один из легендарных лидеров группировки мати-якко — «городских страж» в период Эдо и первый описанный в японской истории якудза. Своей репутации он был обязан не делам, а легендам, поэтому многие театральные пьесы восемнадцатого века показывают его героем и достойнейшим человеком. В этих легендах и пьесах его относят к типажу «отокодатэ» — благородных простолюдинов.

Бандзуйин Тёбэй родился в семье ронина на юге Японии. Он проживал в сельской местности, и звали его тогда Итаро. Однажды Итаро, поссорившись со своим другом, толкнул его в реку, и тот утонул. Отец, узнав об этом, велел Итаро тайно бежать в Эдо. Примерно в 1640-е годы он путешествует по Эдо (современный Токио) и поступает на службу к хатамото по имени Сакураи Сёдзаэмон и меняет своё имя на Цунэхай. Затем Цунэхай бросает службу и присоединяется к своему брату, настоятелю храма, и меняет имя на Тёбэй. Бурно строившийся Эдо давал возможность зарабатывать на существование, а особенно удачливым — разбогатеть. Бандзуйин Тёбэй был из числа тех людей, которые предпочитали зарабатывать не своим умом, а чужой глупостью. Он открыл игорный притон и довольно скоро сколотил состояние. Так Тэбэй сделался первым описанным в японской истории якудза. Как только Тёбэй успел прославиться в Эдо, власти предложили ему заняться наймом рабочих для прокладки дорог в городе и окрестностях и для ремонта каменных стен Эдосского замка. Тёбэй навыков в этом не имел, поэтому снова прибег к помощи карт. Обыгранные им незадачливые картежники должны были на стройке отрабатывать долги и проценты на них. Такая система принудительного труда до сих пор остаётся частью бизнеса якудза.

Если верить историям и пьесам театра кабуки, посвященных его жизни, потом Тёбэй становится главой банды мати-якко «Роппо-гуми». Истории полны примеров его добрых поступков: например, он спасает горожанку от нападения, помогает соединиться влюбленным, которые не могут вступить в брак из-за разницы в социальном статусе. В ответ на благодарность людей Тёбэй отвечает: «Мы сделали своим кредо жить по законам благородного духа. Когда над нами нависнет меч — мы должны быть готовы потерять свои жизни. Такова наша судьба. Поэтому прошу вас просто помолиться за упокоение моей души, когда придет мой черед». В 1657 году у всех на устах было дерзкое и жестокое убийство Бандзуйина Тёбэя. Его убрали с дороги конкуренты из хатамото-якко с Мидзуно Дзюродзаэмоном, который был главой группировки «Дзинги-гуми». В реальности в истории с убийством Тёбэя не было ничего романтического.

В одной пьесе театра кабуки рассказывается, как однажды Дзюродзаэмон отправил к Тёбэю своего посланника и пригласил его в свою резиденцию вместе выпить в знак примирения. Тёбэй и множество его последователей тут же поняли, что это ловушка. Люди Тёбэя пытались уговорить его не идти, но он отправился в дом Дзюродзаэмона в одиночку.
Дзюродзаэмон, узнав о прибытии Тёбэя, велел проводить его к нему. Как только Тёбэй дошел до комнаты, соседней с той, где сидел Дзюродзаэмон, на него набросились двое мужчин с обнажёнными мечами и попытались зарубить. Однако Тёбэй искусно отразил все атаки, опрокинул одного и пнул ногой под ребро другого, отчего тот, бездыханный, сполз по стене, а потом Тёбэй спокойно, будто ничего не произошло, предстал перед Дзюродзаэмоном. Дзюродзаэмон просил его извинить за такой невежливый приём и сказал, что лишь хотел испытать храбрость Тёбэя. После обмена обычными любезностями Тёбэй уселся за стол, но прежде чем начать к трапезе, Дзюродзаэмон предложил Тёбэю принять ванну, предположив, что он утомлен и обессилен от пешей прогулки. Тёбэй сказал, что с радостью готов воспользоваться любезным предложением господина, но в душе знал, что это уловка, чтобы заставить его раздеться и застать врасплох, когда он отложит меч. Когда он вошел в ванную комнату, он был уверен в том, что это будет местом его смерти. И тут же Дзюродзаэмон приказал запереть ванную и разжечь огонь под ванной, чтобы сварить Тёбэя заживо. Внутри вода начала кипеть, и Тёбэй в агонии пытался открыть дверь, а людям Дзюродзаэмона было приказано проткнуть перегородку и убить его. И в конечном итоге Тёбэй был сражен смертельным ударом под ребра и умер, как храбрец, от рук трусливых псов. Люди Дзюродзаэмона, узнав, что Тёбэй заранее знал о своей судьбе и приказал своим людям принести в этот же день гроб для его мёртвого тела, были восхищены мужеством Тёбэя. В другой истории Тёбэя убивает сам Дзюродзаэмон, пронзив его сердце своим копьём. Когда Дзюродзаэмон появляется в ванной с копьём в руках, Тёбэй, глядя в глаза Мизуно, спокойно говорит:

"Несомненно, я предлагаю тебе свою жизнь. Я готов её лишиться, иначе я бы не принял твое предложение и не пришёл бы сюда один. Не имеет значения, жить человеку до ста лет, или умереть в младенчестве — такова его судьба, и этого не изменить. Ты — человек, который достоит забрать мою жизнь, ведь ты глава благородных хатамото… Я знал, что здесь меня ждёт смерть, но если бы пошли слухи, что Тёбэй, глава банды мати-якко, трясся бы за свою шкуру, это покрыло бы мое имя несмываемым позором. Так что ты получишь мою жизнь без боя. Я не испытываю страха, так что пронзи копьем моё сердце без всяких раздумий! "
Дзюродзаэмон тут же скис от таких слов и уже не знал, убивать Тёбэя или нет. В итоге он решается и пронзает сердце Тёбэя своим копьем. Пьеса завершается на том, что Мизуно говорит: «Он был слишком великим человеком, чтобы его убивать»
В кульминации другой пьесы благородный Тёбэй изрублен «словно карп на разделочной доске». Легендарные истории Бандзуйина Тёбэя произвели на нынешних якудза очень сильное впечатление, поэтому японские мафиози, конечно же, относят Тёбэя к числу своих предшественников.

Литература:

1) В. Цветов. Мафия по-японски. — М.: Политиздат, 1985. — 63с.
2) Митфорд Л. А. Легенды о самураях/Традиции старой Японии. М.: Центрполиграф, 2010.
3) Cecilia Segawa Seigle. Yoshiwara: The Glittering World of The Japanese Courtesan. University of Hawaii Press, 1993.
4) David E. Kaplan and Alec Dubro. Yakuza: Japan’s criminal underworld. Expended edition. University of California Press, 2003

Отрывок, характеризующий Бандзуйин Тёбэй

– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.