Бандитский Петербург. Фильм 4. Арестант

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бандитский Петербург. Фильм 4. Арестант
Жанр

детектив

В ролях

Александр Домогаров
Анна Самохина
Лев Борисов

Страна

Россия

Количество серий

7

Производство
Режиссёр

Андрей Бенкендорф
Владислав Фурман

Сценарист

Владимир Вардунас

Хронометраж

50 минуты

Трансляция
Телеканал

НТВ 2003,2006
НТВ Мир 2003, 2006,
Россия 2003, 2004, 2008
РЕН-ТВ 2005
ДТВ 2006,2008,2010
RTVi 2007-2010
7 ТВ 2010

На экранах

с 31 марта - 9 апреля 2003

Ссылки
IMDb

ID 0368588

Бандитский Петербург. Фильм 4. Арестант — российский минисериал 2003 года. Премьера состоялась 31 марта 2003 года на телеканале НТВ.





В ролях

  • Александр Домогаров — Журналист Андрей Викторович Обнорский/Серёгин (1—7 серии) (арестован в 7-й серии)
  • Лев Борисов — Виктор Павлович Говоров — криминальный авторитет «Антибиотик» (1—7 серии)
  • Анна Самохина — Екатерина Дмитриевна Званцева (1-5, 7 серии)

Роли второго плана

  • Александр Романцов — банкир Николай Иванович Наумов (2—7 серии)
  • Юрий Цурило — Роман Константинович Семёнов, бывший офицер спецслужб секретного отдела ЦК КПСС (3—7 серии)
  • Евгений Сидихин — начальник 15-го отдела ОРБ подполковник Никита Никитич Кудасов (2—3, 6—7 серии)
  • Александр Блок — Валера «Бабуин»/Валерий Ледогоров (1—2, 5—7 серии)
  • Сергей Власов — Валентин Кравцов, помощник Семёнова (3—6 серии)
  • Александр Чевычелов — Боря, друг Обнорского (1 серия)
  • Армен Джигарханян — криминальный авторитет Гурген (убит в 6-й серии Бражником)
  • Арташес Алексанян — Ираклий, подручный Гургена (убит в 6-й серии Бражником)
  • Наталья Круглова — массажистка Карина (2, 5 серии) (отравлена в 5-й серии Валерой «Бабуином») (жена Андрея Константинова в реальной жизни)
  • Сергей Лысов — полковник Павел Сергеевич Тихорецкий, 1-й зам.начальника ГУВД (5—7 серии)
  • Владимир Амеров — Резо, помощник Гургена (3—4 серии) (сброшен с лестницы Дитером Фогельзангом в 4-й серии)
  • Александр Саюталин — Александр Берг, сотрудник агентства Семёнова (3—4 серии) (арестован в Германии)
  • Анатолий Худолеев — майор Виктор Федорович Чайковский, старший оперуполномоченный уголовного розыска (5—7 серии)
  • Николай Мартон — Дитер Фогельзанг, адвокат и поверенный Званцевой-Гончаровой (3—4 серии) (нечаянно убит сотрудниками агентства "Консультант" в 4-й серии)
  • Александр Сластин — Вадим Петрович Гончаров, он же Аарон Даллет (4 серия) (убит в 4-й серии Резо)

Эпизодические роли

Озвучивание

Съёмочная группа

Краткое содержание

По мотивам произведения Андрея Константинова «Арестант».

Первая серия

В декабре 1993 года журналист Андрей Обнорский, публикующийся под псевдонимом Серёгин, едет на дачу погибшего киллера Кораблёва, где встречается с Катей. Сюда же прибывают несколько бандитов «Антибиотика». В перестрелке Катю ранят в ногу, но Андрею удаётся донести её до автомобиля «ГАЗ-24», принадлежащего Кате. Андрей, отстреливаясь, покидает с Катей дом Кораблёва по заснеженной сельской дороге. К погоне подключается вторая группа бандитов. В ходе погони Андрей совершает увёртливый манёвр, и джипы бандитов сталкиваются. После столкновения джипы взрываются, и от тел всех десяти бандитов остаются обугленные останки. Андрей с Катей укрываются в одном из заброшенных дачных домов на протяжении двух дней и ночей. В доме Андрей собственноручно извлекает пулю из ноги Кати. А в это время от «Антибиотика» в поселок прибывают на поиски ещё несколько бандитов. Днём Андрей, спасаясь от стремительного преследования бандитов, тащит Катю на себе через заснеженный лес к трассе. Там он ловит проезжавший мимо «КамАЗ», и они с Катей покидают «дышащее смертью место», за несколько минут до того, как на эту дорогу по следам Андрея выбегут бандиты.

Андрей привозит Катю на квартиру к своему другу Борису — военному медику. Тот делает Кате переливание крови. Донором выступает сам Андрей. В связи с тем, что «Антибиотик» решил разведывать все больницы на наличие в палатах людей с огнестрельными ранениями, Андрей принимает решение оставить Екатерину на время в доме Бориса. Но, тем не менее, Андрея нашли люди «Антибиотика». Они под видом сотрудников частного охранного агентства разузнали от него о событиях в дачном посёлке в ту ночь, и отпустили. Катя понимает, что за Андреем следят. Пожив некоторое время у друга, Катя, спасаясь от «щупалец» «Антибиотика», улетает в Стокгольм.

Вторая серия

Май 1994-го. Серёгин, прилетевший в Стокгольм к Екатерине Званцевой, едет с ней в её шикарный особняк. Они постепенно привыкают друг к другу. На следующий день Серёгин посещает стоматологическую клинику, где ему вставляют зубы.

Пока Серёгин отъедается в Катином особняке, в Питере «Антибиотика» выпускают из «Крестов» под подписку о невыезде. Его встречает братва во главе с Валерой «Бабуином» и любовница Карина. «Бабуин» за стаканом вина докладывает, что за время отсутствия хозяина часть «братвы» решила отколоться и отказывается платить. Начинаются кровавые разборки, которые затем встревожат не только милицейское начальство. «Антибиотику» звонит некто Наумов Николай Иванович и приглашает на встречу. Именно он, Наумов, заурядный директор заурядного банка «Инвестперспектива», когда-то сделал Виктора Павловича тем, кем он стал в криминальном мире Петербурга. Наумов отчитывает «Антибиотика» за учинённый беспредел, а тот вспоминает о Екатерине Званцевой и её погибшем муже Вадиме Петровиче Гончарове. «Антибиотик» заявляет, что «нароет её и Серёгина» из-под земли.

Тем временем Серёгин в порыве ностальгии возвращается в Питер.

Третья серия

В Москве Семёнов Роман Константинович возглавляет некую фирму «Консультант». Он 20 лет проработал в секретном отделе ЦК КПСС, который занимался вопросами коррупции в самых высших эшелонах власти. Семёнов вызывает своего помощника Валентина Кравцова и рассказывает ему о 60 миллионах долларов США, переведённых в 1988 году в Швейцарию. Кравцов с двумя помощниками вылетает в Германию. Следом за Кравцовым в Дюссельдорф следующим авиарейсом вылетают люди Гургена, которые в самом аэропорту сидели у них «на хвосте». Туда же по звонку своего управляющего делами Дитера из Швеции вылетает Катя.

В выпуске питерских новостей Никита Никитич Кудасов видит интервью, взятое у выпущенного из «Крестов» «Антибиотика». Кудасов незамедлительно звонит Серёгину и предупреждает его о вышедшем на свободу «Антибиотике». Оба встречаются дома у Серёгина. Кудасов даёт Серёгину совет соблюдать меры предосторожности при нахождении в собственной квартире. Однако Наумов узнаёт о том, что Серёгин в Питере.

На следующий день Серёгин едет на работу. За ним прямо от дома увязывается неизвестный автомобиль, который следует за ним до самого места работы. Затем его подрезают на машине трое мужчин, просят Серёгина проехать с ними, предъявляя при этом липовые удостоверения сотрудников Федеральной службы контрразведки. «Эфэскаэшники» привозят Серёгина к Наумову. Тот рассказывает ему о тех 60 миллионах долларов, «которыми незаконно распоряжается Екатерина Званцева», и даёт поручение Серёгину — вылететь к Кате в Стокгольм, дав уже купленный авиабилет. Серёгин соглашается…

Четвёртая серия

Обнорский прилетает в Стокгольм. Там его встречает человек Наумова. Этот человек везёт Обнорского к Кате, предупреждая, что «мы — серьёзные люди, и вам нужно обойтись без хитростей и глупостей». Также человек Наумова отбирает у Обнорского паспорт. Утром Обнорский просыпается в одиночестве — Катя улетела в Дюссельдорф. В Германии Катю встречают Дитер Фогельзанг и… «воскресший» первый муж Вадим Гончаров, инсценировавший свою смерть шесть лет назад. Людей Кравцова, следивших за Гончаровым, берут по ложной наводке люди Гургена, как русских террористов, готовящих теракт, с помощью полиции. Пробравшись из банка с 1 миллионом долларов в местный торговый центр, Гончаров попадает в перестрелку с людьми Гургена и погибает от руки Резо. Кравцов и его помощники захватывают деньги и Дитера, желая узнать от него местонахождение Кати — только она теперь может распоряжаться счётом в 60 миллионов долларов США. Не получив от Дитера согласия идти на контакт, кравцовцы вкалывают ему «сыворотку правды». Дитер начинает откровенничать, но в самый нужный момент умирает. Тело мёртвого Дитера сбрасывают в море.

Обнорский возвращается к Наумову. Тот его отчитывает, предупреждает ещё раз и даёт второй шанс.

Пятая серия

Катя по телефону сообщает Андрею о гибели Вадима. Андрей, в свою очередь, наставляет Катю уехать за границу под чужим именем, так как любой переезд под именем Рахиль Даллет или Екатерины Званцевой — смерть. Разговор прослушивает Наумов и вместе со своими людьми выезжает к нему. Андрей напивается и уже пьяным с непониманием говорит с людьми, проникшими в его квартиру взломом хилой двери.

Старшего оперуполномоченного уголовного розыска майора Виктора Чайковского приглашает к себе полковник Тихорецкий — первый заместитель начальника ГУВД. В неофициальной обстановке (за тарелкой пельменей) он предлагает Чайковскому сфабриковать улики против «зарвавшегося» журналиста Серёгина-Обнорского. Тем временем «Антибиотик» находит свою любовницу Карину мёртвой в постели с мужчиной — оба отравились вином, предназначенным для Виктора Павловича. Его «правая рука» Валера «Бабуин» (занявший место погибшего «Черепа»), сам подсыпавший яд, намекает на милицейский беспредел. Испуганный «Антибиотик» мчится к Наумову и предлагает убрать Кудасова. А перед этим своей «правой руке» предлагает «обратиться на Литейный, 4». Получив от Наумова согласие, направляет «Бабуина» в Ростов-на-Дону к киллеру Гене «Фотографу».

Между тем Андрей в предвидении скорой смерти напивается до покраснения глаз и уже не видит под окнами слежки. Тогда решается выйти за продуктами.

Семёнов через генерала КГБ Петра Захаровича выходит на Наумова.

Шестая серия

В Москве по приказу Семёнова убиты авторитет в законе Гурген и его приближённый Ираклий. Киллер стрелял с чердака девятиэтажного дома. В связи с убийством Гургена Семёнов и Наумов надеятся, что Рахиль Даллет теперь будет безопасно искать.

В Питере майор Чайковский занимается подготовкой для ареста Серёгина и приглашает на допрос его коллегу Батонова.

При подготовке покушения на Кудасова «Шуруп», всегда бывший против преступлений, посылает анонимку в редакцию Серёгину. Серёгин звонит Кудасову и договаривается с ним о завтрашней встрече в 07:30 утра.

Следующим утром киллер (напарник «Шурупа») идёт выполнять задание на последний этаж стройки напротив дома Кудасова. Кудасов с Серёгиным выходят из подъезда и идут к автомобилю, мирно разговаривая. Кудасов садится в свой автомобиль, и в этот момент Серёгин видит яркий блик из окна недостроенного дома и окликает Кудасова. Киллер открывает стрельбу, но Серёгину удаётся вынести Кудасова из автомобиля. Киллер с «Шурупом» тут же покидают место покушения на своём «Москвиче-2140». Подполковник Кудасов с огнестрельным ранением попадает в больницу. К нему приставляют охранников. Серёгин в клинике от врача узнаёт, что состояние Кудасова тяжёлое, но стабильное.

В беседе с Тихорецким Чайковский, живущий по принципу «я подл, но в меру», отказывается подбрасывать Серёгину наркотики. Тогда к делу подключают мелкого бандита «Берёзу», знавшего Серёгина по занятиям спортом. «Берёза» наведывается к «Антибиотику», который даёт ему указание очернить Серёгина. «Берёза» встречается с Серёгиным у двери его подъезда. Они поднимаются к Серёгину в квартиру и принимаются пьянствовать. Когда Серёгин засыпает за столом, «Берёза» оставляет у него в квартире «ствол». А наутро к проснувшемуся Серёгину приходит Чайковский с ордером на обыск и, приглашая понятых, начинает с участковым осмотр квартиры.

Седьмая серия

Чайковский с напарником начинают обыск в квартире Серёгина. Неожиданно напарник Чайковского находит под ванной модную мужскую сумочку с пистолетом, которую Серёгину подбросил «Берёза». Серёгина, который всячески защищается от обвинения в незаконном хранении огнестрельного оружия, арестовывают по статье 222 УК РФ и помещают в «Кресты». Заметая следы, бандиты убивают «Шурупа» и «Берёзу». «Шурупа» душат, а «Березу» расстреливают из автомата по движущейся машине.

Начальник ГУВД генерал Лактионов (Александр Алексеев) даёт пресс-конференцию по задержанию журналиста Серёгина. Наумов решает поместить Серёгина в специальную камеру, в которой содержат бывших милиционеров. В «Крестах» Серёгин знакомится с арабом Саидом (Эль Уалиди Шамаль), попавшим сюда из-за милицейского беспредела, и помогает ему выбраться. В благодарность небедная семья араба готова помочь Серёгину разыскать Катю. К Серёгину в «Кресты» приходит следователь. Он заставляет Серёгина признаться во всём. Получив отказ, следователь заявляет, что он получит три года колонии. Между тем Серёгина в тюрьме посещает выписанный из клиники после покушения Кудасов. Ему Серёгин рассказывает о Чайковском и Наумове. Вскоре над Серёгиным состоялся суд. Как и предвещал следователь, его приговорили к 3 годам лишения свободы.

Одно из детективных агентств Нью-Йорка выходит на Екатерину Званцеву. Катя едет в автомобиле по ночному шумному Нью-Йорку в сторону тоннеля с бензоколонкой. Там её машину блокирует машина детективов. Детектив применяет психологический приём — приглашая Катю на чашечку кофе, держит в руке журнал с изображением Серёгина. Приём удался…

Спецэшелоном № 935 Серёгина доставляют в исправительную колонию ИК-349/13 под Нижним Тагилом. Он замечает заключенному Александру Звереву за то, что тот прошел без очереди. Друзья Зверева вступаются за него и бьют Обнорского. Вмешиваются конвоиры, и им удаётся предотвратить драку.


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Бандитский Петербург. Фильм 4. Арестант"

Отрывок, характеризующий Бандитский Петербург. Фильм 4. Арестант

Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.